Тело Бэмби колыхалось перед ним. Она улыбалась. Играла, как бабочка, готовая в любое мгновение вспорхнуть. Франсуа заставил себя успокоиться, чтобы не наброситься на девушку, поймать ее ритм. Возьмет ли она деньги? Нет, конечно нет. Проще всего будет увидеться еще раз. Встречаться время от времени. Обращаться с ней как с принцессой. Подарок. Ресторан. Отель получше загородного «Ред Корнер». Он обожал умных красавиц, считал, что они добрее других девушек. Чужая зависть кого угодно заставит стать идеальной подругой. Никто не хочет быть «побитым каменьями», уж лучше научиться скромности как средству выживания.
Мало кому из мужчин выпадает привилегия касаться ангелов.
У него мягкий голос, он любит поговорить. Больше всего ему нравится слушать себя.
Его жену зовут Солен. Их маленькой дочке Мелани исполнился год.
На левом соске у него маленький шрам в форме запятой.
Бэмби погладила подушечками пальцев кожу вокруг сосков, и Франсуа возбудился еще сильнее. Она долго ласкала его и впервые позволила на несколько секунд коснуться своей груди, но сразу отпрянула, как будто обожглась.
Франсуа предпочел думать, что она хочет продолжить игру. Бэмби с вызовом посмотрела ему в глаза, нарочито медленно повернулась:
– Принесу воды…
Руки Франсуа осиротели, зато взгляд воспламенился. «Прояви терпение, дружок, – мысленно призвал он себя, – и будешь вознагражден!» Первым усладилось зрение: Бэмби на ходу опустила парео еще ниже, прошла мимо витражного окна – на коже отразилась россыпь цветов – и через мгновение вернулась со стаканом. Франсуа ощутил волну тяжелого аромата.
– Нравится? – Голосок Бэмби прозвучал по-детски наивно.
Франсуа сел, подложив под спину подушку. У него был фирменный секрет – он никогда не строил из себя самца-победителя, особенно если был уверен, что уже покорил сердце женщины.
Он смотрел на девушку с обожанием и восторгом, как на заветный подарок, и изображал смущение.
– Красавица моя, ласточка моя бархатная, зачем тебе такой старик, как я?
– Замолчите, Франсуа.
Бэмби подошла совсем близко. Она была обнажена, только на волосах остался прозрачный шарф. Помнится, в их первую встречу Франсуа подумал, что такое покрывало не вписывается в образ «освобожденной» студентки. Бэмби расхохоталась:
– Разве я не кажусь вам красивой?
Бессовестная кокетка права. Шарф вуалью скрывал овал лица, затеняя круглые скулы, как дорогая рама, позволяющая сконцентрировать взгляд на шедевре – удлиненных, как листья оливы, глазах, двух перламутровых лодочках, уносящих в ночь между тростинками ресниц две черные, с медовым отблеском, жемчужины.
Комнату заполнял пряный аромат. Из скрытых в стенах динамиков лились восточные мелодии. «А нет ли тут видеокамер?» – встревожился Франсуа.
Бэмби плавно двигалась в такт музыке, зазывно вращала бедрами, внушая Франсуа уверенность, что он вот-вот насладится ее телом, а она станет инструментом в его руках. Бесценным инструментом, на котором позволено играть редким виртуозам.
– Я вам нравлюсь только из-за красоты.
Тембр голоса – «маленькая девочка»… Неотразимый. Не гортанный, без хрипотцы, как у исполнительниц госпела.
– С других сторон я тебя пока не знаю.
– Ну так закройте глаза.
Франсуа не послушался.
Бэмби медленно стянула с головы шарф. Длинные черные волосы были заплетены в косички.
– Хочу, чтобы вы любили меня с закрытыми глазами.
Девушка забралась на кровать и, мгновенно отринув стыдливость, оседлала Франсуа, так что он уперся взглядом в ее груди и ощутил мускусный запах женственности. Кожа Бэмби пахла вусуланом – молодые малийки пропитывают этим благовонием одежду и волосы, втирают в тело, чтобы околдовать возлюбленного.
– Хочу, чтобы вы любили меня на ощупь.
Ладно… Франсуа принял игру. Ему не впервой заниматься любовью с повязкой на глазах. Вначале они с Солен часто это практиковали, но больше так не делают. Поэтому он сегодня здесь. Только поэтому. Франсуа опустил веки, Бэмби завязала ему глаза, и он попытался лизнуть ее соски, обхватив грудь ладонями.
– Ведите себя хорошо, господин администратор! – произнесла Бэмби.
Тонкие пальцы сомкнулись на запястье Франсуа, как если бы он, подобно мальчишке-шалуну, пытался стащить конфету из коробки.
Щелк.
Он понял не сразу, потом рефлекторно дернулся, чтобы сдвинуть повязку, не сумел дотянуться и осознал, что Бэмби затеяла игру с единственной целью – приковать его наручниками к кровати. Значит, она готовилась и заранее прикрепила их к прутьям спинки, спрятав за подушками.
Девушка все спланировала… Проклятье… Что ей нужно?
– Будьте благоразумны, мой авантюрист, игра только начинается.
Она прижалась к нему, окутав облаком аромата, и Франсуа успокоил себя: «Да, это игра, и очччень будоражащая!»
Чего добивается малышка? Он поступил правильно, взяв с собой всего двести евро. Или она задумала шантаж? Ну вперед, крошка! Мелани и Юго совершеннолетние, будет хороший повод расстаться с Солен.
В свои сорок девять лет Франсуа перестал рисковать, обрел столь желанное чувство равновесия и теперь даже радовался приключению, пока… не почувствовал боль в руке.
Укол! В вену! Мерзавка что-то ему ввела!
Франсуа запаниковал, потянул за наручники, хотел было закричать, но вспомнил, что все номера в треклятом отеле отделаны звукоизолирующим материалом, чтобы парочки не раздражались, сравнивая число и силу оргазмов соседей со своими собственными подвигами.
Нет, Бэмби ничего ему не вливала – ощущение было другое… Она взяла у него кровь!
– Долго ждать не придется, – успокоила его Бэмби, – всего несколько минут.
Франсуа показалось, что время остановилось.
– Бэмби?
Никто не ответил, но ему почудился плач.
– Бэмби?
Он начал терять ощущение времени. Сколько минут прошло? Он один в этом номере? Пора плюнуть на приличия и позвать на помощь. Придется краснеть, объясняться, спокойный мирок Солен рухнет, а Мелани узнает, что любимый папочка спал с ее ровесницей. О которой ничего толком не знал. Неужели проклятая девка с самого начала манипулировала им и все наврала? Только последний болван мог поверить, что такое сексапильное существо пишет диссертацию!
Он открыл рот и тут понял, что рядом кто-то есть.
Попробовал сосредоточиться, уловить запах Бэмби, но терпкие ароматы номера «Шахерезада» перебивали все остальные. Франсуа вслушался. Что это – звук шагов? Дыхание? Шорох висящей на шее цепочки с кулоном? Мелодия уда заглушала все на свете.
– Бэмби?
Он почувствовал укол в запястье и легкую боль, так бывает, когда порежешься при бритье. Теплая жидкость потекла по правой руке. Кто-то с ловкостью цирюльника перерезал Франсуа вены.
3
8:30
Стулья, расставленные в длинном коридоре перед каждой дверью, напомнили Лейли бесконечное ожи- дание во время встреч родителей с преподавателями в школе и коллеже. Она часто появлялась последней, договариваясь на самое позднее время, больше часа ждала в одиночестве, после чего математик или англичанка уделяли ей две минуты: им не терпелось пойти домой. Так было с Бэмби и повторилось с Альфа́. Одиночество в коридоре, как сегодня утром.
Бюро недвижимости откроется только через полчаса, но Лейли пустили внутрь, ни о чем не спросив. До девяти утра и после шести вечера чернокожие уборщицы в стеклянных кабинетах офисных зданий напоминали работающих посменно призраков. Лейли хотела оказаться первой. В половине девятого из лифта вышел Патрис Пеллегрен. Он выглядел так, словно не понимал, как оказался в этом бесконечном коридоре.
– Мадам Мааль? – удивился он. – Я начну прием только через полчаса!
Лейли взглядом дала понять: «Что вы, что вы, ничего страшного, не извиняйтесь, у меня полно времени!»
– Э-э, ну что же, простите… – мямлил чиновник, – схожу за кофе.
Лейли одарила Пеллегрена лучшей из своих улыбок.
– Возьмете мне круассан?
Он вернулся через десять минут, неся на картонном подносе два эспрессо, пакет с булочками, две бутылки сока, масло, джем и свежий хлеб.
– Входите, раз уж вы здесь. Позавтракаем вместе.
Улыбка Лейли, теплые цвета ее африканской туники и бусинки в косичках явно сработали. Она решила не признаваться, что пьет литрами чай и никогда – кофе. Дерзость – опасное оружие, его следует применять с осторожностью.
Она обмакнула круассан в чашку, надеясь, что он впитает всю жидкость. Через панорамное окно открывался потрясающий вид на Пор-де-Бук, дома, торговые центры и щупальца дамб, связывающих полуостров с континентом. Фонари гасли, мигали светофоры, зажигался свет в окнах.
– Я люблю вставать раньше всех, – тихонько произнесла Лейли. – Когда приехала во Францию, каждую ночь убиралась на верхних этажах Башни в Евромедитеране – деловом квартале Марселя. Мне там ужасно нравилось. Я как будто сторожила город, видела, как он просыпается, как загораются первые окна, идут по улице первые прохожие, фырчат первые автобусы, как начинаются новый день и новая жизнь. А у меня все наоборот – я собираюсь лечь спать.
Пеллегрен на мгновение задержался у окна.
– Я живу в Мартиге – на другой стороне канала, в одноэтажном доме. Вижу только растущие вокруг туи.
– Зато у вас есть сад.
– Да… Но выхожу я очень рано, чтобы успеть до пробок, закрываюсь в кабинете и читаю дела.
– Если не является надоедливый арендатор.
– Я всегда рад компании!
Патрис Пеллегрен: 40 лет, лишний вес, жена. Заарканив такого мужчину, за него выходят замуж и сразу рожают одного-двух детишек, чтобы «застолбить место» навечно. Такие мужчины если и говорят любезным тоном с девушкой, то совсем необязательно кадрят ее в этот момент.
– А я живу там. – Лейли показала на восемь белых башен квартала Эг Дус, стоящих лицом к Средиземному морю, как «сахарные» кости домино.
– Знаю… – ответил чиновник.
Они доели, и Пеллегрен переместился в деловую часть кабинета, достал папку и указал Лейли на стул напротив. Их разделял уродливый стол из лакированной сосны. Переменка закончилась.
– Итак, мадам, что я могу для вас сделать?
– Я не расскажу вам ничего нового, мсье Пеллегрен. Вы ведь знаете типовые квартирки F1, они все одинаковые: в двадцать пять квадратных метров втиснуты гостиная-кухня и спальня. Вчетвером очень тесно.
Она придвинула к Пеллегрену фотографии: диван, который каждый вечер превращается в ее кровать; детская, где спят Бэмби, Альфа́ и Тидиан.
Повсюду лежала одежда, громоздились стопки книг и тетрадей, валялись игрушки. Лейли потратила не один час, выстраивая композицию так, чтобы все выглядело естественно и Патрис Пеллегрен проникся важностью ее дела, осознав, какая она хорошая мать и организованная чистюля, а единственная ее проблема – теснота.
Патрис рассматривал снимки участливо и вроде бы заинтересованно.
Солнце неожиданно перешагнуло через высокий силуэт мультиплекса из рифленого листового железа, и его лучи уподобились будильнику, извещающему, что новый рабочий день начался. Лейли почти машинально достала из сумки темные очки.
– Солнце вам мешает?
Он опустил жалюзи, и Лейли оценила этот жест. Она часто надевала очки (у нее была целая коллекция – не дороже пяти евро за пару), даже если солнце скрывали облака. Люди реагировали по-разному. Те, кто поагрессивней, принимали ее за воображалу, впавшие в депрессию считали несчастной. Лейли не обижалась – разве они могли догадаться?
Пеллегрену она казалась эксцентричной. Кабинет погрузился в полумрак, и женщина сняла очки.
– Понимаю, мадам Мааль. Но… – Он бросил взгляд на высокую стопку разноцветных папок, в каждой лежало заявление с просьбой предоставить квартиру в муниципальном доме с умеренной квартплатой. – Сотни семей, подобных вашей, ждут очереди на жилье.
– Я нашла работу, – сообщила Лейли.
Патрис Пеллегрен расцвел улыбкой.
– Постоянный трудовой договор в отеле «Ибис» в Пор-де-Буке, – уточнила она. – Уборка спален и столовых – как раз то, что я больше всего люблю! Начинаю сегодня после обеда. Так что если найдете мне квартиру побольше, я смогу за нее платить. Хотите посмотреть договор? – Она протянула чиновнику листок.
Пеллегрен вышел сделать копию, вернулся и отдал документы Лейли.
– Не уверен, что этого достаточно, мадам Мааль. Очко в вашу пользу, но… – Еще один взгляд на папки. – Я… пришлю сообщение, если будут новости.
– Вы и в прошлый раз так сказали, а я все жду и жду!
– Знаю… Э-э-э… Какая площадь вам требуется в идеале?
– Как минимум пятьдесят квадратных метров…
Он молча записал.
– В Эг Дус?
– Все равно, лишь бы получить квартиру побольше.
Лейли не могла угадать, воспринял ли он ее просьбу всерьез. Он сейчас напоминал отца семейства, который невозмутимо заносит в список рождественских подарков самые нахальные просьбы своих детей.
– Тяжело вам живется в Эг Дус?
– Пляж и море помогают терпеть.
– Понимаю…
Участливость Патриса показалась ей искренней. Он сдержался, не взглянул в сторону папок, и Лейли пришло в голову, что он может проделывать этот номер со всеми посетителями, а в проклятых картонных обложках нет никаких заявлений.
Он по́нимал – конечно, понимал, этакий господин Малоссен, переведенный в ведомство, распределяющее муниципальное жилье. Лейли накрутила косичку на палец.
– Спасибо. Вы милый, Патрис.
– Э… Меня зовут Патрик. Ничего страшного… Вы тоже очень…
Лейли не позволила ему договорить:
– Вы милый, но я предпочла бы мерзавца! Выдала бы номер с обольщением, чтобы он переложил мое дело наверх, напряг секретарей, поспорил с патроном. А вы слишком честный. Глупо, что мне достались именно вы…
Лейли выпалила обвинительную речь с обезоруживающей улыбкой. Патрик Пеллегрен замер с зажатой в пальцах ручкой, потом рассмеялся, решив, что она пошутила.
– Я сделаю все, что смогу. Обещаю.
Патрик выглядел таким же искренним, как Патрис. Чиновник встал, и Лейли поняла намек. Он посмотрел на очки-сову у нее на лбу и улыбнулся.
– Они ваше олицетворение, мадам Мааль. Прихо́дите на рассвете. Терпеть не можете солнце. Вы – ночная птица?
– Была такой. Очень долго.
Взгляд Лейли затуманился.
Патрик Пеллегрен поднял штору, впустив в кабинет яркий средиземноморский свет. Лейли вернула очки со лба на нос и вышла.
* * *
Патрик Пеллегрен закрыл досье «Лейли Мааль», протянул руку, чтобы положить его на сотню папок (через три дня их должна рассмотреть паритетная комиссия), и замер. К слову сказать, свободных квартир будет не больше десяти, так что все решится быстро.
Делом Лейли займутся через много месяцев, и ее новая работа роли не сыграет. Патрик не желал подкладывать ее заявление к другим, это было все равно что зачислить Лейли в армию безымянных матерей-одиночек, приехавших из Африки и работавших на износ, чтобы иметь крышу над головой, одежду и еду для своих детей.
Лейли Мааль уникальна.
Патрик посмотрел в пустую кофейную чашку, перевел взгляд на чашку клиентки, заполненную мерзкой серой массой размокшего круассана.
Лейли ни на кого не похожа.
«Красива ли она?» – спросил себя Патрик.
Безусловно. А еще живая и резвая, у нее неуемная фантазия, но глаза выдают груз тяжело прожитых лет, а яркая туника скрывает усталое тело, не доверяющее ни одному мужчине.
Может, он фантазирует? Черт его знает… Больше всего Патрика мучил другой вопрос: насколько искренна Лейли Мааль?
В окно было видно, как она ждет под козырьком остановки «Юрди-Милу» и через несколько минут села в автобус № 22, набитый, как клетка с курами, которых везут на рынок. Патрик смотрел вслед автобусу до угла Морского бульвара. Он не понимал, почему так сочувствует простой и такой естественной женщине, в которую мог бы даже влюбиться, хотя был уверен, что правды она ему не сказала.