Дружинники следом за ним вышли на берег Великой. Рядом, у ног, плескались её волны. Незаметно они прошли вдоль берега, перебрались через ров. Здесь они чуть не напоролись сразу на отряд рыцарей. Те куда-то волокли очередную лестницу. Князь тоже решил было найти какую-нибудь лестницу или сладить свою, но тут же эту мысль отбросил. Он представил, как они бегут с этой лестницей навстречу общему течению, к шатру магистра и каждый, кто натыкается на них, спрашивает: «Какого чёрта вы её туда тащите?» А он каждому вопрошающему объясняет, какого чёрта. Проще будет, если они пойдут так, не таясь. В темноте, когда защитники обороняют стену, а рыцарские отряды снуют в разные стороны, никто и не разберёт, кто они.
Довмонт взмахнул рукой и побежал по улице между частоколами. Дружинники бежали следом. Мимо им навстречу тоже бежало несколько людей, и никто их не остановил.
Наконец один рыцарь около них приостановился.
— Почему здесь? Вам сказано бежать к восьмой лестнице! — заговорил было он, но тут же, коротко охнув, присел и завалился на землю. А один из дружинников отёр о штанину нож.
Так они добрались почти до самого шатра. И только там на пути у них встали силуэты.
— Какого чёрта и что вам здесь надо? — спросил их какой-то рыцарь удивительно знакомым голосом.
Довмонт надеялся пройти без шума хотя бы немного. Спрашивающий приблизился и неожиданно произнёс:
— Опять вы, князь?
Довмонт молча выбил у него меч:
— Говорил, в третий раз не попадайся!
Рыцаря повязали, воткнув ему в горло кусок его же плаща. Дружинники уже бились с охраной. Их было не меньше сотни, а надо было дойти до магистра. К счастью, магистр выскочил из шатра сам. И вместе с ним ещё десяток рыцарей.
— Рубите мне коридор! — хрипло скомандовал князь. Он шёл первым, прорубаясь к магистру, а дружинники следом, направо и налево рубя тех, кто хотел напасть на Довмонта сзади, с боков. С ним не было его вороного, но был меч, который разрубал любой доспех и перерубал мечи тех, что пытались ему противопоставить своё оружие.
Но и противники его тоже были не детьми малыми. И всё же магистр, окружённый телохранителями, медленно отступал, князь подходил к нему всё ближе. Только хватило бы их жизней. Уже один из его дружинников рухнул поблизости, стал медленно оседать другой, повалился на бок третий. Навстречу Довмонту выскочил какой-то знатный рыцарь, это было видно по одежде и вооружению. Он задумал устроить тут, в ночи, урок фехтования. За спиной кричали защитники стены, отражая очередной штурм. Они были замучены бесконечными схватками и бились, преодолевая усталость. Кричали и нападавшие. Как и при первом штурме, они лезли наверх, валились со стен и лестниц, карабкались заново. До магистра было уже рукой подать. Уже он и сам приготовился к сражению с князем, видимо догадавшись, что князь явился за его головой.
Рыцарь отбил несколько ударов меча Довмонта, и тогда князь, набрав силы, просто рубанул по его мечу и развалил пополам. Им тут же занялись дружинники, а Довмонт уже бился с самим магистром.
«Пора бы ворота открыть!» — подумал Довмонт. Ему некогда было смотреть в сторону стен, он знал: стоит открыться воротам — изменятся в той стороне крики.
— На помощь! Измена! — прокричал вдруг племянник магистра. Видимо, ему удалось выплюнуть кусок своего плаща.
Дружинники Довмонта падали один за другим. Их оставалось всё меньше. С разных сторон к ним бежали рыцари — спасать своего магистра. Оставалось лишь несколько мгновений, когда они ещё были один на один.
Ворота не открывались. Магистр же был знаменитым рубакой.
Немало поверженных тел, отрубленных рук и голов лежало у него на пути.
— Ты пришёл за моей жизнью, Довмонт, но сначала отдашь свою! — крикнул он, оскалившись по-звериному.
Отражая удары, он даже попробовал наступать на князя. Все удары меча Довмонта едва лишь касались его, так умело он ускользал от них.
А рядом рухнул ещё один из дружинников. И в этот момент что-то переменилось.
— Довмонт! Довмонт! — И под этот вопль сотни рыцарей бросились в сторону ворот.
«Открыли!» — понял князь. На мгновение и магистр с искривившимся от изумления лицом оглянулся в сторону крепости. И тогда Довмонт, захватил меч двумя руками, собрав последние силы в один бросок, прыгнул на него, ударив мечом сверху вниз.
На этот раз удар не был скользящим. Довмонт услышал звонкий хруст проламывающегося доспеха и почувствовал, как мягко вошёл меч в тело магистра. Магистр начал медленно оседать.
Довмонт уже не видел, упал ли на землю он сам, подхватили ли его на руки подбежавшие рыцари. Ему надо было спасать остаток дружинников.
Здесь, рядом с шатром магистра, оставлял он с мукой душевной раненых своих бойцов ради того, чтобы спасти оставшихся.
В первые моменты общей сумятицы, когда магистр повалился на землю и кто-то по-немецки истошно кричал: «Измена!»; когда набежавшие рыцари не могли разобрать в бликах костра, кто здесь свой, а кто враг; когда охрана, вместо того чтобы преследовать дружинников, занялась телом магистра, Довмонту удалось вывести тех, кто был рядом, из тесной кучи толпящихся людей. Здесь, в центре рыцарского лагеря, во время штурма никто не ожидал появления дружинников, да ведь и ворота не открывались. Все были уверены, что это — свой, какой-нибудь ополоумевший граф решил отплатить магистру за старые свои обиды.
Теперь же все обратили внимание на ворота, все рыцари, кроме охраны магистра, устремились к ним.
Рядом с ними бежали и дружинники Довмонта. У ворот же смешалось всё. Воевода ещё продолжал отражать натиск тех, кто лез на стены по лестницам. Эти люди никак не ожидали, что ворота внезапно откроются и на них ринется княжеская дружина. Кто-то поспешил перебраться назад через ров, другие, те, что были от ворот вдалеке, продолжали упорно карабкаться наверх.
Дружинники понимали, что от них зависит спасение князя, и рубились отчаянно. Все они были на лошадях, при доспехах, масса же нападающих — при лёгком вооружении, пригодном только для лазания по лестницам. Вслед за дружинниками воевода послал и полторы сотни ратников — всё, что у него было.
Вместе им удалось довольно далеко уйти от ворот. Все они прорывались на выручку князю. И когда Довмонт увидел рядом с собою своего же дружинника — верхом, с коротким факелом в руке, — который замахнулся на него мечом, примериваясь, как бы ловчее срубить ему, своему князю, голову, он, разъярившись, крикнул:
— Назад! Кто повелел отходить от ворот!
Дружинник в последнее мгновение остановил удар.
— Княже! — растерянно улыбаясь, проговорил он.
— Смотреть надо, пень осиновый! Чуть князя не задел! — ругнулся кто-то из пеших.
— К воротам! — скомандовал князь.
Он ссадил с коня неудачливого рубаку, сам легко вскочил на его лошадь и снова прокричал, поднимая меч кверху:
— К воротам!
А так хотелось навалиться всем вместе и гнать растерявшихся рыцарей к шатру магистра, потом дальше. Но он-то понимал, с каким трудом воевода отбивает натиск тех, кто прёт на открытые ворота, и спешил теперь воеводе на помощь.
Пешие, конные, они прорубились назад. Кому-то из пеших, кто был без факела, досталось-таки от своих же. На них наседали рыцари, и, пятясь, дружинники вошли в узкий коридор. Ворота не захлопнулись, решётка не упала, рыцари продолжали продвигаться вперёд.
Зигфрид фон Роденштейн, племянник магистра, перенеся многие муки и унижения, добрался-таки до Риги живым и здоровым. Единственный племянник, он был встречен дядей с прежней любовью. Когда же дядя услышал печальную повесть, несколько приукрашенную, о похождениях Зигфрида в Псковской земле, он успокоил племянника:
— Всё преходяще, мой Зигфрид: вчера тебя брали в плен, завтра берёшь ты. И это завтра скоро наступит, мой мальчик. Я стоял перед выбором — кого проучить летом: Новгород или Псков. После твоего рассказа решение будет одно — мы идём на Псков. Силы наши будут столь значительны, что против них не устояло бы ни одно государство. Мы собираем в единый кулак всё рыцарство. С Довмонтом и его городом надо покончить. Один раз и навсегда. Считай, что ты уже вернул себе свой «Бальмунг».
Дядя дал ему важное поручение — провести по рекам штурмовые орудия. И он с честью исполнил: охрана, состоящая из отличных пловцов, его выдумка. Кто виноват, что потом те же орудия так бездарно сторожили на суше.
Зигфрид и в схватках несколько раз успел отличиться — зарубил уже двух псковских ратников.
— Если каждый наш воин убьёт хотя бы одного псковитянина, — рассуждал дядя, когда они оставались вдвоём, — города больше не будет. А мы покроем себя неувядаемой славой.
Однако город продолжал держаться, и некоторым из знатных рыцарей возня с его стенами уже наскучила. Тем более что полу варварский князь сумел изрубить несколько знаменитых воинов.
О коварстве и злобе кровожадного князя рассказывали легенды. Говорили, что он питается мясом христианских младенцев и юных дам, что меч ему заколдовал знаменитый волшебник.
Зигфрид слушал эти россказни с мрачной улыбкой. Уж он-то, дважды столкнувшийся с князем, знал его лучше многих.
В эту страшную ночь последнего штурма он заступил свою смену, чтобы охранять шатёр своего дяди. Ничто не предвещало никаких неожиданностей. Озарённые лишь светом костров, рыцари привычно гнали воинов из эстов, латов и прочих на штурм крепостной стены, сами лезли по лестницам. Это стало столь привычным, что казалось, только так и должна проходить жизнь.
Дядя уверял, что ещё день-два и город падёт, что силы защитников-варваров слабеют, все они уже изранены, плохо спят.
— Немного терпения, и князь сам, с низким поклоном, откроет перед нами городские ворота.
Зигфрид даже задремал слегка, и когда внезапно, словно из-под земли, перед ним появился князь, он с улыбкой подумал о странностях человеческих сновидений.
Однако сновидение было вооружено и нанесло ему несколько настоящих ударов. А потом он снова подвергся унижению со стороны князя: его новый меч был выбит из рук, сам он связан, в рот же ему запихнули кусок отвратительно грязной ткани.
Вся жуткая сцена убийства любимого дяди прошла у него на глазах. Но что он мог сделать — только крутить головой и, задыхаясь, таращить глаза. Потом же, когда разрезали его путы, он схватил чей-то меч и бросился в гущу сражения, ибо осаждённые распахнули ворота и бросились всей гурьбой на выручку своего варвара князя.
По-видимому, у них заело механизм, запирающий крепость. И когда они, сжатые со всех сторон отважными рыцарями, отступили назад, ворота так и не запахнулись. Счастливый Зигфрид в первых рядах штурмующих прорвался в крепость.
Бедный дядя! Неужели Бог рассудил ему погибнуть всего лишь за несколько мгновений до падения крепости?!
Нужны ли были все эти дни и ночи бесконечного штурма, когда вот же — провидение само сделало им подарок: доступ в крепость открыт и сотни рыцарей свободно могут войти в неё для того, чтобы навсегда уничтожить и саму память о крепости, и её так трудно произносимое славянское название.
Чувство уверенности в победе переполняло душу Зигфрида. Но в этот момент ворота захлопнулись, и небольшая горстка рыцарей из нападавших сразу превратилась в обороняющихся. Теперь только безумец или самоубийца стал бы продолжать схватку.
По приказу князя рыцари побросали оружие. Бросил свой меч и племянник магистра.
— Никогда не видел столь невезучих людей, как вы, — сказал ему варварский князь по-немецки, когда его, снова обезоруженного и связанного, повели в подвал.
Эта мысль — набрать заложников — пришла князю в последний момент, и он успел дать команду захлопнуть ворота не сразу.
Там, возле шатра магистра, осталось немало его дружинников. Да и по другим местам на земле лежат раненые псковичи. Прежде он не мог набирать в полон рыцарей — самим-то негде повернуться. Но теперь, предчувствуя, что битва заканчивается, можно было подумать и о полоне.
Теперь оставалось дождаться конца ночи, чтобы понять, что решили рыцари.
Видимо, в стане врага начались споры. Едва рассвело, несколько рыцарских отрядов во главе с предводителями двинулись к хлипкому наплавному мосту, перешли в Завеличье и скрылись из глаз. На их место пришли было другие. Но и они побыли здесь недолго. Нового штурма не начинали.
Поспи, князь, поспи, — уговаривали его посадник и воевода, — и так то, что ты сделал ночью, свыше сил человеческих.
— Уйдут — высплюсь, — отговаривался князь. Где-то, ещё, вероятно, в схватке у шатра, ему поранили голову. Шлем был слегка пробит, кровь на затылке запеклась. Но он не помнил, в какой момент боя это случилось.
Ибн Хафиз чем-то посыпал пораненное место, перевязал белой тряпицей. Весь первый этаж хором был занят ранеными. Одни в забытьи беспокойно стонали, другие, сидя прямо на полу, с завязанными по плечо руками, с перевязанным туловищем, перешучивались с Убайдом. К старому Ибн Хафизу они относились с молчаливым почтением. Врачевателям помогала княгиня Евпраксия.
Не успел Довмонт выйти из хором, как его позвали на башню.
К наплавному мосту несли на носилках окружённого плотной охраной магистра. Значит, он не убит, лишь ранен. Следом перенесли и шатёр. Теперь снова, как в первые дни, шатёр стоял посреди Завеличья. Но, и это особенно всех возрадовало, отряды рыцарей тоже один за другим стали уходить за реку.
— А не конец ли осаде? — счастливо спросил воевода Давид Якунович.
— Поглядим, что завтра нам скажет. — Князю так хотелось тоже счастливо улыбаться, но, пока войско рыцарей стояло за рекой, не рано ли было радоваться победе?
Но сказало даже не завтра, а ночь. Среди ночи Довмонта внезапно позвали на башню.
В центре вражьего войска происходила какая-то замятия, смута. Словно одно войско дралось с другим.
— Делаем вылазку! — приказал Довмонт. Хотя новгородцами те, что дрались в центре лагеря, быть не могли, но выйти им на подмогу полезно. Только бы не было это вражеской хитростью.
— Далеко от ворот не отходим!
Довмонт с дружинниками налетел на тех, что были поблизости. Те, обороняясь, стали пятиться, потом расступились.
И вдруг через них навстречу Довмонту бросились парни в рваных рубахах, босые, в синяках, израненные!
— Да вы никак из полона! — поразился князь. Но ещё больше он удивился, когда увидел того, кто пленённых привёл: — Лубок! Ты живой! Отец твой чуть панихиду не отстоял по тебе!
Когда беглые из полона зашли в крепость, воины Довмонта приготовились, как обычно, отступать, обороняя ворота, но на них никто не стал наседать. Отбили вылазку и тем уже рады, что живы.
Сразу, едва вошли в крепость, подняли посадника. Он встал, моргая покрасневшими глазами и не понимая, зачем его, едва только прилёгшего, растолкали. Тогда поставили перед ним Лубка.
Знаешь, князь, что я подумал, — сказал он утром Довмонту, — другого такого подарка мне не было и уж не будет!
Весь день рыцарское воинство переходило по мокрым, скользким брёвнам наплавного моста на другой берег. К счастью, пошёл дождь, он сохранил дома посада от огня. Иначе могли бы пожечь.
Некоторые из посадских даже запросили князя выпустить их за ворота, чтобы посмотреть, что осталось во дворах.
— Выпусти их, князь, что им теперь тут, а там — всё имущество.
Только недолго гуляли посадские. Скоро вернулись, потерянные.
— Всё унесли с собой Божии дворяне. Лапти были — и те унесли. И горшки, и упряжь конскую.
Да это было видно и по тому, сколь нагруженным воинство переходило по мосту.
— И скотинки никакой не оставили. Одни только косточки по двору валяются.
Вечером воинство по-прежнему стояло на том берегу, — возможно, ждало слова магистра.
На ночь, как и прежде, Довмонт поставил дозорных. Как знать, а вдруг всё это хитрость, чтобы захватить врасплох.
Но утром, вскоре после рассвета, разглядели вдали ещё одно войско.
— Новгородцы идут! — уверенно сказал посадник, даже не став ждать их приближения, чтоб разглядеть точно. — Больше, кроме них, некому. Уж и не знаю, то ли кланяться им, то ли горькими клясть словами.