Дверь в комнаты хозяина была приглашающе приоткрыта, чем я, слегка робея, воспользовался.
— Чудесный вечер.
Он не спрашивал, он констатировал факт. Голос его мне понравился — негромкий, но уверенный и по-мужски твердый.
— Чудесный. Если можно так сказать.
Повинуясь жесту, я присел на край кресла, чинно сложив руки на коленях. Морель посмотрел прямо на меня:
— Скажите, как есть.
— Мадмуазель Элизье, она... она немного не в себе. Ей требуется помощь специалиста. Прошу вас, не судите ее строго.
Под пристальным взглядом мужчины я занервничал и, когда часы вдруг пробили одиннадцать часов, заметно вздрогнул.
— Мистер Найтингейл, слухи обо мне превзошли все мыслимые и немыслимые пределы. В них я и сумасшедший, и эпатажный, и гениальный, и легкомысленный.
— Так какой же вы на самом деле?
Бой часов стих, и в наступившей тишине было слышно только мое тяжелое прерывистое дыхание. Морель поднялся во весь рост, загородив окно и сказал:
— Мертвый.
Луна вырвалась из облачных объятий и озарила кабинет сквозь ставшую прозрачной спину Александра.
— Пожалуйста, не кричите, я не причиню вам зла.
Вполне вероятно, что от неожиданности подобного признания, на лице моем и впрямь отразился мимолетный испуг, однако кричать я точно не собирался. Собравшись с мыслями, я поспешил успокоить Мореля, выглядевшего весьма смущенным и взволнованным.
— Не буду. Но объясните же, что происходит?
— Боже всемилостивый! Вас послала ко мне судьба, не иначе! — луна скрылась, и тело Мореля вновь стало казаться вполне обычным. — Это невероятная и очень грустная история, но у нас нет на нее времени. Сочельник на исходе, и с первой минутой Рождества Александра Мореля снова не станет.
Он смотрел на меня умоляюще и с таким отчаянием во взгляде, что я не колебался ни минуты:
— Чем я могу вам помочь, месье?
— Откройте дверь, ту, что заперта для меня навсегда, и только живой и сочувствующий человек сможет ее открыть.
— Но я уже пытался.
— Попытайтесь еще, заклинаю!
Мы покинули кабинет и в темном коридоре лицом к лицу столкнулись с Кроуфордом:
— Вот вы где! — воскликнул он и, заметив Мореля, сбавил тон. — Вы так неожиданно исчезли. Знаете ли, общество стало несколько утомительным.
— Простите, Реджинальд, мы очень спешим.
— Тогда я с вами, господа.
Не тратя более времени на пустые разговоры, мы, уже втроем, продолжили путь. К чести Кроуфорда, он не задавал вопросов, видимо, проникнувшись нашими серьезными лицами. Проходя мимо парадной лестницы, я услышал громкие голоса, доносящиеся из Красной гостиной, однако мы быстро миновали этот участок и скоро достигли цели.
— Запертая дверь, как я не догадался, — Кроуфорд вдруг дотронулся до висков, будто у него внезапно разболелась голова. — Странное чувство... Я что-то помню, какие-то голоса, крики... Что со мной?
Он поднял глаза и издал вопль ужаса — фигура Мореля замерцала точно северное сияние, то теряя плотность, то вновь обретая ее.
— Прошу, продолжайте! Мое время на исходе, — взмолился он.
— Что, черт возьми, происходит?!
Я не стал отвечать, а вместо этого приложил ладони к двери, надеясь отыскать хоть одну достаточно широкую щель, чтобы вставить рычаг.
— Дернете за ручку, — посоветовал Морель. — Смелее.
Я послушался. Дверь не поддалась ни на дюйм. Мы все буквально чувствовали, как утекают драгоценные минуты. И тут некая мысль посетила меня:
— Натали Элизье! Что, если она не сумасшедшая? Что, если она увидела Александра таким, какой он есть на самом деле, и испугалась этого? Нам нужна Натали, я уверен.
Отчаяние на призрачном лице Мореля сменилось надеждой. Одно лишь омрачало ее — брат Натали, он не подпустит нас к сестре ни на шаг.
— О нем не беспокойтесь, — успокоил нас Реджинальд. — Мы с Полем... мы с ним нашли общий язык. Я уговорю его.
Что бы не подразумевал Кроуфорд, слово свое он сдержал. Поль и Натали Элизье показались в конце коридора, однако чем ближе они подходили, тем тревожнее мне становилось. Наконец, Натали увидела нас и с диким криком вырвалась и побежала прочь. Морель с горестным вздохом закрыл лицо руками. Оставалась лишь четверть часа до Рождества.
— Поль, подожди! — Реджинальд схватил юношу за руку и что-то тихо прошептал тому на ухо. Несколько томительных секунд Поль колебался. Занятый его сестрой, я до сего момента не обращал на старшего Элизье внимания, и только сейчас заметил, как он молод и какие печальные у него глаза.
Точно зачарованный, он прошел мимо нас и взялся за ручку. С тихим скрипом, дверь отворилась, из из-за нее вырвался столб сияющего белого света, от которого на глазах выступили слезы, а сердце заныло от светлой грусти. Все вокруг стало казаться нереальным, словно душа моя вышла из тела и парила над миром, ощущая абсолютное счастье. Вот Реджинальд заслоняет собой юного Поля, а Александр Морель протягивает дрожащую прозрачную руку к свету. Шаг, и он растворяется в нем, и больше я не видел ничего. Только сияние чистого счастья и покоя.
Экипаж катился по заснеженной дороге, увозя нас прочь, обратно в Париж, к живым людям.
— У меня создалось впечатление, Джон, что вы не удивлены произошедшим.
Кроуфорд сидел напротив в обманчиво расслабленной позе и не сводил с меня внимательного взгляда.
— То же самое я могу сказать и о вас. Вы прекрасно держались.
— Приму это как комплимент, однако вы таите в себе массу загадок, доктор.
Я отвернулся к окну. Да, после прошлой ночи я мог всецело доверять Реджинальду, однако для его спокойствия, продолжал упрямо хранить молчание.
— Ладно. Тогда объясните мне хотя бы, почему именно Поль? Ведь истинную сущность Мореля видела его сестра.
— Вы же сами говорили, они очень похожи. Но Натали еще дитя, а в Поле сосредоточена огромная сила.
— И какая же?
-Братской любви. Нежности, жалости, называйте как хотите, — я протер рукавом стекло и улыбнулся. — Я знаю, что говорю.
— Тогда почему вы не открыли эту дверь сами?
Я не знал ответа. Возможно потому, что в моей душе слишком много зла, слишком много на ней следов от разочарований, обид и гнева. А может, все дело в капитане Гранте, но мне совершенно не хотелось о нем вспоминать. Главное, что Морель обрел долгожданный покой.
Реджинальд сменил тему, заговорив о ничего не значащих вещах, но я продолжал чувствовать на себе его взгляд.
— Джон, — позвал он, привлекая мое внимание. — Где вы остановились?
Я припомнил название постоялого двора.
— Перебирайтесь ко мне, места в доме достаточно, и я могу помочь вам в ваших поисках.
Действительно, со своей удивительной способностью видеть связь между вещами он не мог не сделать определённых выводов из моих каждодневных прогулок по рю де Лешель.
— Но сначала завтрак. Ведь сегодня Рождество. С Рождеством вас, Джон.
Взгляды наши впервые за всю поездку встретились, и мы, не сдержавшись, оба громко расхохотались.
И это вовсе не было последствием стресса. Это было переполнявшее нас счастье и радость от того, что чудо все-таки случилось.
— С Рождеством!
[1] Который час? (фр.)
[2] Извините, я не понимаю (фр.)
[3] Вы должно быть шутите! (фр.)
[4] Боже мой, какой кошмар! (фр.)
Страница пятая.
Любовь, которая не умирает.
"Здравствуй, дорогая Ханна!
Мой визит в Париж затянулся, о чем я жалею лишь в те минуты тоски, когда вспоминаю, как давно мы с тобой не виделись. В остальном же дела мои обстоят наилучшим образом, ибо город сей поражает своей изысканной красотой мою загрубевшую душу. О, Ханна, как много бы я отдал, чтобы быть здесь вместе с тобой! Показать тебе все местные красоты, прогуляться с тобой по Марсовому полю, провести тебя по всем дорогим блестящим магазинам. Помнишь ведь, как детьми мы клялись никогда не оставлять друг друга? Но, увы, мне рано возвращаться в Англию — дело, уведшее меня так далеко от дома, все еще не окончено, и потому я не могу покинуть Париж, однако прошу тебя, заклинаю, не волнуйся за меня понапрасну. Я в надежных руках и со мной ничего не случится.
Помнишь, в прошлом письме я рассказывал тебе про своего парижского друга, сэра Реджинальда, виконта Кроуфорда? Уверяю тебя, он не оставит соотечественника в беде. Кроме того, именно благодаря ему за минувший месяц мне посчастливилось посетить великое множество достопримечательностей, коими славится этой город.
Позволь также выразить мою глубочайшую радость по поводу будущего прибавления в вашей семье. Тешу себя надеждою, что смогу стать самым лучшим дядей в мире для вашего малыша. Передавай Генри мои поздравления.
С теплом и искренней любовью, твой брат Джон.
P.S. На случай, если предыдущее мое письмо затерялось в пути, еще раз шлю поздравления с прошедшим Рождеством!"
Я отложил перо в сторону и еще раз бегло перечитал написанное прежде, чем положить листок в конверт, к слову, не испытывая ни капли того светлого чувства, что пытался передать этими строками.
Путешествие мое и впрямь затянулось, и вместо ожидаемых пары недель я провел на чужбине чуть больше месяца, пользуясь безграничной добротой Реджинальда Кроуфорда, англичанина, посланного мне не иначе, как самим Провидением. Беспрестанные хождения по рю де Лешель не приносили никаких результатов, кроме того, что я знал каждый кирпичик в ее мостовой, каждую неровность дороги и мог по памяти воспроизвести каждый из ее домов. После Рождества, проведенного в загородном доме чудака и богача Александра Мореля, открывшего нам свою потустороннюю сущность, наше взаимопонимание с Кроуфордом невероятно укрепилось. Не покривив душой, скажу, что нашел в нем друга, подобного которому у меня не было со школьной скамьи. Одно лишь лежало меж нами, не давая почувствовать полное душевное единение — детали моего прошлого, рассказать которые я боялся из страха навсегда потерять доверие этого человека. Безусловно, происшествие с Морелем во многом придало бы моему рассказу достоверности, однако же мне по-прежнему не хватало смелости, дабы начать непростой разговор. Да и стоило ли его начинать?
Я как раз закончил письмо, как услышал из-за неприкрытой двери библиотеки, ставшей мне пристанищем на последние полчаса, голос дворецкого, объявившего визит раннего гостя. За то время, что я провел во Франции, мое знание языка существенно возросло, хотя понимал я далеко не все и лишь в том случае, если говорящие произносили слова медленно и четко.
— Джон! — донесся до меня жизнерадостный голос гостеприимного хозяина. — Выходите скорее, жду вас в гостиной!
Спешно собрав бумаги, я вложил их в томик стихов Байрона и покинул библиотеку.
В гостиной кроме Кроуфорда меня ожидал незнакомый мужчина весьма примечательной наружности. Он был невысок ростом, лысоват, хотя и тщательно зачёсывал волосы со лба назад, дабы по возможности прикрыть сей недостаток, и при этом мог похвастаться внушительным животом, едва сдерживаемым дорогим сюртуком. Может показаться, что гость наш обладал набором исключительно неприятных черт, однако, справедливости ради, стоит отметить, что у него оказались глаза удивительно красивого орехового цвета, обрамлённые длинными, как у женщины, ресницами.
— Джон, позвольте вам представить моего старого друга, месье Лафонтена, — я склонил голову в вежливом приветствии. — Жером, это мой английский друг доктор Найтингейл. Прошу вас говорить на английском, чтобы между нами не возникло недопонимания.
— Наслышан о вас, доктор, — сказал Лафонтен, когда мы расселись вокруг зажжённого камина. — Не удивляйтесь, месье Морель и его причуды всегда были на слуху, особенно в период рождественских праздников. Большая честь быть приглашенным в его дом.
Я принял комплимент, по крайней мере, мне хотелось думать, что это был именно он:
— Благодарю. Мы прекрасно провели время.
После паузы, вызванной приходом горничной с подносом, Лафонтен продолжил, мило улыбаясь:
— В таком случае, господа, могу предположить, что мое предложение развлечет вас не меньше.
Кроуфорд громко рассмеялся, запрокинув голову:
— Ах ты старый лис! Все еще в седле, да?
Я не спешил встревать в беседу двух старых товарищей и воздал должное изумительно заваренному чаю. В клубах пара, исходящих от чашки, я видел, как Лафонтен достает из кармана две картонные карточки:
— И никому не собираюсь уступать свое место, дорогой Реджинальд. Вот два приглашения на спиритический сеанс у мадмуазель Камелии. Сегодня в одиннадцать вечера. Адрес на оборотной стороне.
Кроуфорд перевернул карточку и тут же бросил на меня торжествующий взгляд.
— Конечно, мы придем. Наверняка это будет нечто необыкновенное, насколько я могу судить о талантах мадмуазель Камелии.
Заинтересованность Реджинальда показалась мне чрезмерной, будто наигранной, но расспросы пришлось отложить до ухода Лафонтена, благо он не собирался засиживаться надолго.
— В таком случае, увидимся вечером. Всего хорошего, господа.
Реджинальд лично проводил гостя до дверей, а после обернулся ко мне и вдруг, широко улыбнувшись, совсем как мальчишка, потряс приглашениями в воздухе:
— Небеса смилостивились над вами, друг мой!
И он вручил одну карточку мне.
— Переверните и прочитайте вслух. Сегодня на редкость удачный день!
Мне не нужно было напрягать память в поисках перевода единственной строки, написанной на обороте золотистой карточки с приглашением. Я, все еще не веря своим глазам, прочитал:
— Рю де Лешель, 69.
Кроуфорд похлопал меня по плечу, все еще улыбаясь:
— Похоже, доктор, ваше ожидание подошло к концу. И пусть я не очень понимаю, зачем вам так сдалась эта улица, но все равно рад за вас. Ведь мы пойдем на сеанс?
— Ну разумеется, — воскликнул я, внутренне ликуя. — Я непременно все объясню вам, как только сам что-нибудь пойму.
Кроуфорд покачал головой, ни на грош мне не веря, но, к его чести, не попытавшись вывести меня н откровенный разговор и не пытаясь шантажировать заветными билетами.
— В таком случае, покину вас ненадолго. Пообедаем вместе. До свидания.
Реджинальд ушел, и я остался предоставленным самому себе. Незапечатанное письмо для Ханны все еще было при мне, и у меня возникло искушение написать ей, что скоро вернусь, ибо дело мое сдвинулось с мертвой точки, но вовремя одумался. Разумеется, глупо было бы полагать, что адрес на приглашении совпал с интересующим меня совершенно случайно. Случайности бывают, но не такие и не тогда, когда дело касается мистики. И все же опыт подсказывал мне, что торопиться не стоит.
Размышляя над предстоящим событием, я просто не мог не провести параллели с другой леди-медиумом. Агата... В силе ее дара мне ни разу не пришлось усомниться, однако же про мадмуазель Камелию я слышал впервые и, признаюсь честно, заранее чувствовал к ней предубеждение, объяснявшееся разве что странным, противоестественным чувством ревности. Словно душа моя протестовала против того, чтобы кто-то бросал тень на место, что по праву занимала моя погибшая невеста. И это было настолько же глупо, насколько печально.
Сегодня мы обедали в дорогом ресторане, где мне едва удалось уговорить моего друга не заказывать для меня лягушачьих лапок, ибо мой консервативный британский желудок мог не вынести подобных изысков.
— Напрасно отказываетесь, Джон, — покачал головой Реджинальд и жестом подозвал гарсона. — Побывать во Франции и не попробовать лягушачьих лапок это все равно что... Все равно что побывать в Лондоне и не взглянуть на Биг-Бен. Понимаете?
— И все же позвольте мне остаться при своем мнении, — мягко возразил я, потому что вообще не хотел ничего есть, и некоторое время молчание между нами нарушалось лишь звоном серебряных приборов о тарелки. В который раз я невольно ловил себя на мысли, что беззастенчиво пользуюсь добротой виконта и его странной расположенностью к моей персоне. Иногда его забота и доброжелательность походили скорее на проснувшийся отцовский инстинкт, чем на проявление дружеских чувств. К тому же, как я не мог не отметить, тайна рю де Лешель, о которой он ровным счетом ничего не знает, привлекала его с поистине детским восторгом, однако стоит признать, что без помощи этого уникального во всех смыслах человека я не продержался бы в Париже и недели.