Он посмотрел на Нэнси почти с беспокойством. Она едва заметно покраснела, говоря и размахивая руками. Словно нежный, смеющийся цветок, который повстречался ему прошлым вечером, был всего лишь картинкой. Ролью, которую она играла.
– Слушай, – начал он.
Она помотала головой.
– Не знаю, где вырос ты, хотя, судя по твоей самоуверенности, ты всегда знал, что без ужина не останешься. Я не злюсь на тебя за это, Доу. Мир должен быть таким для каждого. Но он не такой. Наверное, ты думаешь, что город – это место, где закон одинаков для всех, а Двенадцать Семей ночами не спят, переживая о бедняках в ночлежках.
– Ты не знаешь, где я рос, – сказал Доу. Она подняла голову и молча ждала, что он скажет дальше. Он немного покраснел. – На Тисовой улице, возле главной дороги.
– О, ты, должно быть, так страдал, Доу. Я не знала.
– Там тоже были бандиты, знаешь ли.
– Нет, Доу. Бандиты – это те, кто внушает тебе ужас и перерезает горло. Они заполонили улицы вокруг Файвуэй, а в таких модных местечках, вроде Тисовой улицы, и не появляются. Ты и впрямь не знаешь жизни.
Он нахмурился, раздосадованный собственным желанием доказать ей, что он вырос в нищете, хотя это было не так. Отец с матерью жили в собственном доме, пусть и с обшарпанными стенами и изредка мелькавшей по углам крысой. Он подозревал, что стоит ему упомянуть о крысе, как Нэнси поведает какую-нибудь ужасную историю о том, как ей приходилось их есть.
– Если ты в таком восторге от своих ночлежек, как же ты оказалась по эту сторону реки? – спросил он.
– Я ушла оттуда, когда лихорадка перебралась через пристани. Слишком много трупов, которые даже некому было убирать. Я видела детей, лежавших под солнцем; над ними кружили мухи, и в этом тоже мало волшебного. – Она вздрогнула, взгляд ее остекленел. – Я думала, в этой части города будет почище, и я не ошиблась. Здесь телам хотя бы не позволяют долго лежать – нет, только не здесь. Я работаю как проклятая на Баскера, и он, по крайней мере, меня не трогает, что тоже само по себе необычно. А если я встречу мужчину, который мне понравится, я, возможно, позволю ему купить мне выпить и украсть меня до утра. И я не жалуюсь, Доу. Во второй раз ты был куда медленнее.
Доу уставился на нее. Продолжать размахивать ножом? Это грубо, так что он принялся вычищать лезвием грязь из-под ногтей.
– Но быть не может, чтобы ты ни разу не видела магии… – продолжал он упрямо, твердо вознамерившись переубедить ее.
Нэнси вздохнула.
– Я не разбрасываюсь деньгами, шатаясь по главным улицам, Доу. Выложить дневное жалованье за липкий кусок хлеба? И это еще, считай, повезло. Я считаю каждую монетку и когда-нибудь скоплю достаточно, чтобы купить где-нибудь комнатушку или две, и все благодаря этому. – Едва прозвучали последние слова, она закрыла рот, будто и так наговорила слишком много откровенностей.
К его досаде, она склонилась к нему и, положив ладонь ему на руку, заговорила медленно, словно объясняла очевидное бредившему человеку:
– Зеваки каждый день теряют кошельки, глазея на какого-нибудь уличного волшебника. Это лишь хитрый трюк. Зоркий глаз и проворные руки, вот и вся магия, – сказала она. – Хочешь, покажу тебе фокус с исчезновением монетки? Я умею. Один мальчишка научил.
На его глазах она взяла монетку и сдвинула ладони так, чтобы монетка спряталась, а затем приставила одну руку к другой руке и разжала пальцы на обеих. Очень недурно. Вид у нее был совершенно спокойный и даже слегка сочувствующий. Доу понял, что хочет убедить ее во что бы то ни стало, хотя бы ради того, чтобы лишить иллюзий, которые цвели в ней пышным цветом. Не то на пользу обществу, не то просто потому, что он очень сильно хотел доказать девушке, что он прав, а она ошибается.
Ему на ум пришли три доказательства, которые можно продемонстрировать, не сходя с места. Доу улыбнулся, спрятал нож в карман и подтянул поближе свой заплечный мешок. Похлопал по выпуклому наружному карману.
– Я могу показать тебе магию, Нэнси. Но после я потребую извинений.
Он уже собирался ослабить шнурок, но вдруг засомневался. Что, если все это тоже игра? Вдруг она просто хочет, чтобы он выложил самые мощные вещи? Что ж, он готов был поклясться, что кусающаяся ящерица точно входит в их число. В конце концов, он выложил за нее брату кругленькую сумму. Когда девушка села и посмотрела на него, приподняв одну бровь, Доу вытянул руку и жестом указал на ее блузку. Она достала ящерицу из-за пазухи и протянула ему. Сначала Доу опасался, что ящерица оживет, но потом, хмурясь все сильнее, понял, что в его руке лежит неподвижный тяжелый кусок металла. Он резко швырнул его на столбик кровати, а затем снова сел, скрестив ноги, и бросил ненужную вещь в недра мешка.
– Нэнси, утром я бы отпустил тебя с искренней благодарностью и, возможно, с достаточным количеством монет, чтобы ты смогла купить себе еды. Старый Дариен может быть жестоким касательно заработка, и поверь мне, тяжелые дни случались у меня ничуть не реже, чем удачные. Если бы ты была честна со мной, я бы проводил тебя достойно. Но вместо этого ты попыталась ограбить меня, кстати, ты вернешь мне мешочек с монетами, спрятанный у тебя за пазухой, если не хочешь, чтобы я забрал его сам. Давай. Не заставляй меня снова доставать нож.
– Сначала покажи мне магию, – ответила Нэнси и похлопала себя по груди так, что мешочек упал чуть глубже. – У меня тоже есть нож, Доу. Ты застал меня врасплох, но, если ты попытаешься проделать это снова, я отрежу тебе уши. И все же… – она замялась, и, глядя на нее в свете звезд, Доу подумал, как же молодо она выглядит. – Мне всегда было интересно. Я видела ведьм и магические лавки, видела талисманы, которые носят многие люди, и, похоже, все они верят в магию, но я же знаю, что все это ложь. Великая ложь, которую никто и никогда не поставит под сомнение, потому что иначе городу конец.
– Если я покажу тебе магию, ты вернешь мне мешочек? – спросил Доу. Мама всегда говорила, что переговорщик из него никудышный. Он почувствовал, что как-то вдруг утратил превосходство в разговоре, но все же у него имелся магический предмет, существование которого она не смогла бы отрицать, и, пока она будет увлечена им, он сможет снова вытащить нож. Замечание об отрезании ушей не очень-то ему понравилось.
– Верну, Доу. Мне легко обещать, потому что я знаю, что мне не придется выполнять обещание. Ты сам предложил эту сделку. Покажешь мне магию – получишь назад кошелек…
– Мешочек, Нэнси. Не кошелек.
– …а не сможешь – я оставлю его себе, – закончила она и протянула ему руку, чтобы скрепить сделку.
Сморщившись, словно от боли, Доу пожал ее руку. Хотя в конце концов все это будет уже не важно.
– Тогда зажги лампу и подкрути фитиль, дорогая. У меня есть кое-что, что поможет расширить твои знания.
Лампа еще не успела остыть, а на шкафу висела цепочка с кусочком стали и кремнем. Нэнси повернула колесико большим пальцем, высекла искру в мешочек с трухой и принялась раздувать огонь, пока не загорелся фитиль, пропитанный маслом, и комнату не залил золотистый свет.
Доу осмотрелся и мысленно вздохнул при виде стройной фигуры девушки. Она села лицом к нему на единственный в комнате стул, перебросила ногу на ногу, как благородная леди, а потом чуть наклонилась вперед и оперлась на колени локтями. У нее был такой серьезный вид, что Доу не сдержал улыбки. Он даже сделал в воздухе широкий жест, демонстрируя два предмета, которые достал из мешка. Первый предмет оказался маленькой шкатулкой, украшенной золотом и ониксами. Другой – кинжалом в ножнах, который был не длиннее его большого пальца, но стоил больше, чем все его прочие пожитки, вместе взятые. Доу подумал, что на деньги, вырученные за один этот кинжал, он мог бы купить таверну и полдюжины близлежащих домов в придачу. Именно поэтому он потратил немалую сумму на никчемную охранную ящерицу, которая оказалась совершенно бесполезной.
– О, моя дорогая, милая Нэнси, этой ночью ты оказалась рядом с нужным человеком. Возможно, глядя на меня, ты видишь всего лишь красующегося авантюриста…
– Возможно, – пробормотала Нэнси.
Доу сделал паузу, достаточно долгую, чтобы смерить ее взглядом, раз уж она решила высмеять его.
– …и это действительно так. Но все-таки за последние несколько лет после моего восемнадцатого дня рождения я стал крайне знатоком в магии. Экспертом в…
– «Крайне знатоком»? – переспросила она, улыбнувшись. – Не думаю, что так говорят. Можно быть крайне храбрым или крайне привлекательным…
– И оба эти качества относятся ко мне, а еще я крайне нетерпелив. Не забывай, Нэнси, что я мог бы закричать: «Воровка!», как только увидел, что ты копаешься в моих вещах. Ты бы вмиг лишилась работы, вот что я тебе скажу. Баскер у себя воришек не потерпит. Но вместо этого я сижу здесь, делаю тебе одолжение и отвечаю на главный вопрос твоей жизни раз и навсегда. Если ты будешь ценить мое невероятное терпение и не станешь перебивать меня через каждые два слова, то, быть может, чему-нибудь и научишься. – Последние слова он проговорил очень раздраженным тоном, поэтому она откинулась на спинку стула и сложила руки на груди.
– Прекрасно, Доу, я не буду больше тебя перебивать.
– Еще бы. – Он взял в руки шкатулку и продемонстрировал ей. – На нее наложено благословение, так мне сказали. Магия, заключенная в камнях, держится вот уже… три года. Но пройдет не меньше дюжины лет, прежде чем мне придется вновь нести ее мастеру.
Нэнси наклонилась вперед, в глазах ее мелькнул отблеск лампы.
– И что она может? – спросила она, затаив дыхание.
Доу осознал, что наслаждается ее безраздельным вниманием, и на секунду задумался: прежняя часть вечера уже ушла безвозвратно или ее еще можно разжечь заново, как лампу? Он решил на всякий случай быть с девушкой обходительным.
– Больше всего это напоминает компас, только он указывает не направление, а на определенного человека, и для этого достаточно одной капли его крови. Я пользовался им много раз, и ни разу он меня не подводил.
– Ты выслеживаешь людей, Доу? – спросила она.
Он скромно пожал плечами.
– Я много чем занимаюсь. И для каждого из таких занятий у меня есть особый способ. Иногда те, кого я преследую, оказываются скупы и не хотят оставить мне каплю крови, и тогда я прибегаю к другим методам. Но этот прибор так или иначе приведет меня к добыче – не важно, каким путем. Ну-ка, дай мне руку.
Нэнси не раздумывая протянула руку, но зашипела и отдернула ее, как только Доу вытащил из-за лацкана булавку и уколол ей палец. Ворча себе под нос, она сжала кончик пальца, пока на коже не показалась ярко-красная бусина. Доу смазал каплю крови пальцем и со щелчком раскрыл шкатулку, в которой оказался крохотный золотой диск с чем-то вроде паруса из того же металла; парус медленно поворачивался на странных шарнирах. Нэнси посмотрела на него с интересом: вещица была выполнена очень искусно, даже если отбросить всю ложь и выдумки насчет ее свойств. Доу коснулся кончика паруса измазанным в крови пальцем, а затем торжественно приподнял шкатулку и принялся вертеть ее в разные стороны, пока Нэнси раздумывала, что бы сделать: броситься ли к выходу или лучше рискнуть и попытаться выбить подъемное окно.
– Погоди… нет. Гляди, он поворачивается… да нет же! – Доу принялся возиться со шкатулкой, то открывая крышку, то захлопывая ее и постукивая по ней боковой стороной ладони.
– Да, я вижу, он вертится, – сказала Нэнси безучастным голосом. – Красивая штука, Доу.
– Не работает! Поворачивается, но не так, как нужно! – воскликнул он с неподдельной тревогой; впервые на него накатила паника. Он с трудом заставил себя посмотреть на кинжал, отложенный пока в сторону.
– О, Богиня, я должен проверить… – пробормотал он.
Доу швырнул шкатулку через плечо, словно она ничего не стоила, и потянулся к ножнам. Нэнси застыла, когда он достал кинжал, изогнутый, короткий, ужасно острый. На конце эфеса блестел гладко отполированный наконечник, вырезанный не то из слоновой, не то из обычной кости. На ней виднелась единственная темно-желтая смоляная буква, похожая на старую чернильную печать. К изумлению Нэнси, ей показалось, будто по всей длине кинжала замерцали пурпурные и золотые блики, и этого оказалось достаточно, чтобы вызвать у Доу Трифолда вздох облегчения, но уже через секунду зловещий клинок потемнел, его цвета потускнели, слились воедино в серости металла.
Девушка наблюдала, как он провел лезвием по постельному белью, оставив на нем след.
– О, Богиня, что ты натворила? – прошептал Трифолд. – Это ведь все ты, да? – он поймал взгляд девушки, и Нэнси увидела в глазах Доу неподдельную злость, будто она предала его. – Как ты это делаешь?
– Он был цветной, Доу, я видела, – сказала Нэнси. Она слегка отодвинулась, готовая в любой момент вскочить и броситься прочь или защищаться, если безумец с кинжалом в руках вдруг кинется на нее. Нож у нее имелся, в этом она не солгала. Она чувствовала, как он упирается ей в поясницу.
Доу медленно открыл и закрыл рот, глядя на тусклое лезвие.
– Цветной? – шепотом переспросил он. – Это все ерунда. Этот кинжал… он может разрезать все, Нэнси. Вернее, раньше мог. Камень, сталь, кость – все на свете, стоило лишь надавить посильнее. Он не раз спасал мне жизнь… – Доу поднял голову и смерил девушку жестким взглядом. – Это все ты, да?
– Ты обвиняешь меня в том, что я ломаю твои игрушки? – спросила она.
Девушка оперлась ногами о стул и наклонилась вперед, ее левая рука была готова в любой момент скользнуть за спину и схватить нож. Она никогда не видела Доу таким бледным и таким суровым. В нем не осталось ни тени того улыбчивого молодого человека, который с легкостью льстил ей и хвастался собою чуть ранее тем же вечером. Теперь же он смотрел на нее, держа кинжал вертикально перед собой, будто никак не мог решить, вонзить его в девушку или швырнуть через всю комнату вслед за компасом.
Нэнси шевельнулась как раз в ту секунду, когда он отвел взгляд. Если бы он замешкался хоть на мгновение, она мигом оказалась бы на другом конце комнаты и выскочила бы за дверь, пока он не успел ее схватить. Он намеренно дал ей такую возможность, но заслонил ей путь, едва она вскочила со стула. Тогда Нэнси увернулась от клинка – и налетела прямиком на кулак, который с треском попал ей в голову слева, а затем рухнула на деревянный пол без сознания.
Глаза Доу расширились, когда он увидел, что Нэнси лежит без чувств. Он сработал не очень аккуратно, хотя в тот момент его это не слишком заботило. Боль утраты затмила все другие чувства. Он медленно сел на кровать и потер челюсть ушибленной рукой. В другой руке он по-прежнему сжимал кинжал, который украл в свое время из дома мертвеца, рискуя жизнью. Старик был известным коллекционером: младший сын дома Сарацинов, который так и умер холостяком. Доу проскакал через весь Дариен, чтобы разграбить его дом, прежде чем хоть кто-то додумался до этого. Но его все равно едва не схватили и он чуть не сломал ногу, убегая от преследователей. Ему удалось ускользнуть из дома за секунду до того, как стража Сарацинов взяла под защиту собственность покойного. Это было одно из самых ранних и самых увлекательных его приключений. Они так никогда и не заявили о краже.
С угрюмым лицом он резанул кровать Сарациновым кинжалом, но тот оставил на дереве лишь едва заметную царапину. Кинжал хранился в стеклянном футляре в самом центре комнаты старого особняка. Пока стражи свистели снаружи, Доу разбил стекло и схватил оружие в надежде, что оно хоть чего-то да стоит. Он не ошибся. Благодаря отметкам на эфесе его ни с чем нельзя было спутать: это одно из двенадцати сокровищ Дариена.
Доу так и не осмелился заточить кинжал, чтобы не разрушить чары, наложенные на него при создании, хотя и сам не знал, что это за чары. А сейчас лезвие оказалось на удивление тупым, когда он вдавил его в кровать и попытался разрезать простыни. Без магии им разве что ломоть хлеба можно отрезать, не более. Доу швырнул кинжал на постель. Этот маленький клинок недаром получил свой титул. Он давал Доу тайное преимущество в городе.