– Правда, гром-баба? Выше в свете не сыскать, под два метра с гаком жмёт. Видно чёрные все жерди…
« Ой!», – не сдержалась Роза, увидев сильно смуглую девушку в белом платке.
– Что не так? – спросила рыженькая.
Роза смутилась…
– Она хоть вымахала за семерых а чайник, – протараторила толстушка.
Роза удивленно вскинула брови, не в силах отвести от тёмнокожей взгляда.
– Не бзди! На неё все пялятся. Отсюда и прописана в диковинках. То есть – Чёрная Роза. Но лучше – Чайная…
– Почему, – спросила Роза.
– Почему-почему… погоняло у неё Чайник. Нерга… есть негра! – усмехнулась толстушка. – Чё чёрная? Так мать ейная в курсах. Только в добавок она тупая, с лысиной блестящей, как чайник. Её-то под платком и ныкает. Ясно?
– Ааа… кажется, догадалась о принципе имен, – осмелилась сгладить ситуацию Роза, уловив недовольство Чайной Розы.
– Можно, дальше сама угадаю?
– Валяй! Догадиха… – скривилась в ухмылке бесцеремонная худышка.
Роза обернулась к ней и сказала:
– Вы… Белая Роза.
– Хи-хи-хи!!! – изобразила та веселье.
– Скорей, Поганка! Толстуха и сука, каких свет не видовал! – возразила рыженькая.
Роза улыбнулась.
– О себе базарь, кобыла неогульная! – взорвалась Поганка.
Рыженькая ловко прикрыла той рот ладонью.
– Я Кремовая Роза. Меня звать так, и не иначе! – приказала она и вскрикнула от укуса.
– Рыжуха она! И крякнет с этой кликухой… Кремовая Роза… скажи ещё Кремлевская… Тьфу! – плюнула Поганка, наградив презрением сокамерницу.
– Ну и злая, вы, – не сдержалась Роза, тут же пожалев о горячности.
Та прочла целую лекцию по поводу своего душевного состояния, окончив фразой:
– Так что… ша!
– Хорошо, – согласилась Роза, не понимая с чем, лишь бы та успокоилась.
– Что ж, если официальная часть достигла кульминации, дебаты больше не предвидятся, приветственный митинг объявляю закрытым. Займитесь делом. Время не с нами, – подала голос женщина, сидящая за столом.
«Она – Золотка. Как по-другому… люди с необычным цветом глаз равны чистому золоту», – подумала Роза.
– Я-я-я! Можно, Золотка? – подтвердила догадку Рыжуха.
Золотка остановила взгляд на Чайнике. Та живо полезла под кровать. Розу обдала волна беспокойства. «Всё-таки они странные, разговаривают чудно. Отношения между ними противоречивые: агрессивные и заботливые. Сдаётся, лживые насквозь, особенно лилипутка, не зря кучей кличек наградили. Толстуха… надо же такое придумать при жуткой худобе. Поганка… тоже в лад!» – мысли отвлекали от смутного предчувствия, всё же Роза с опаской косилась, на здоровый алюминиевый таз в руках Чайной Розы.
– Пошли, кимальку передам, – вовремя подоспела Климактеричка.
Кималькой оказалась кровать на втором ярусе у стены, с пружинной сеткой, уже с аккуратно застеленной постелью.
– Меня как будете звать? – ляпнула внезапно Роза.
– Тебя-я?… Ты у нас шестая… значит и будешь Шестицветка. Красиво вроде? – осенило Климактеричку.
Гордая инициативой, посмотрела на Золотку. Та едва заметно кивнула. Согласились и остальные, кроме Поганки.
– Фу! Замудрила, пока выговоришь, язык свернёшь. Мыслить надо проще: шестая она и всё тут! Потом – базар приписной, что… по боку? – потребовала она, подскочив к Розе, будто ужаленная пчелой.
– Пошто так безлико? – не согласилась Климактеричка.
– Не надо спорить. Я шестая у вас. Вот и буду Шестой, – вступила в разговор Роза, – разве имя что меняет?
– Как знаешь, но уступчивость до добра не доведёт, – заметила Климактеричка.
Роза, вникла в смысл сказанного и с удовольствием исчезла бы в глубине земли. Поглощённая шоковым состоянием, не ощущая себя, прислонилась к кровати, закусив больно нижнюю губу. «Случилось! Случилось!» – грохотали в страхе мысли. «Что угодно, только не больная!» – взмолилась она. «Если примут за чокнутую, Поганка меня изведёт».
Воображаемый смех той, о ком думала, сверлил уши. Роза обхватила голову руками. Поганка, по настоящему, зашлась в хохоте.
– Стухни, зараза, белобрысая, – осадила её Климактеричка.
– Между прочим, я натуральная блондинка! – огрызнулась Поганка.
– Вот именно, что блондинка, – усмехнулась Климактеричка.
– Ты, это брось! – завизжала та.
Но внимание сокамерницы переключилось на Розу.
Она любовалась подушкой в белой наволочке. Захотелось её потрогать и даже понюхать. Роза взглянула на руки и раковину. Там красовались вымытые до блеска миски. Из них торчали ложки с обломанными ручками. Взгляд переметнулся на полотенца, висевшие, каждое на своём крючке. «Чем же мне вытираться?» – встревожилась Роза, и в области желудка защекотало от желания иметь чистое полотенце.
«Эх! Если бы баня!» Обожгла внезапная думка, и навеяло ощущение горячего пара, насыщенного запахом берёзового веника. Он пьянил… казалась, что кожа пропиталась благодатным влажным жаром, покрылась прозрачными каплями. Ещё мгновение, и потекли бы ручьи пота, источаемые в банном раю.
– О чём заморочились? – вырвал из приятного наваждения голос Климактерички.
– Что? – переспросила Роза.
– Гуторю кималька твоя удачливая.
– Чирик-чирик! У лохушки ушки на макушки… – не заставила себя ждать Поганка.
«Похоже, без язвы ничего не обходится», – разозлило Розу присутствие вездесущей соседки.
– Почему сами не ляжете? – спросила она с налётом раздражения.
– Я-то вареники раскатала, тут хилую подсадили. Почему-почему… – покрутила пальцем у своего виска Толстуха.
– Что вы имеете в виду?
– Да в ящик на ней играют чаще, чем на нужник падаю. Про нас архангелы не прокукарекали, – брызнула слюной Толстуха в кривом оскале.
Климактеричка залилась краской, что сконфузило Розу.
– Ну, залётная, бывай! Скорёхонько же твоё житьё-бытьё, – самодовольная Поганка впилась в зрачки Розы злющим взглядом, от которого, кто и умер бы, но… не Роза.
«Разве мыслимо испытывать страх после пережитого, может Поганка не сидела в одиночке, и храбрится? – удивлялась Роза упрямству сокамерницы, не отводя взгляда.
Противостояние длилось недолго. Толстуха моргнула правым глазом, словно подмигнула. Молча похлопав по кровати, удалилась, скривив загадочно губы-ниточки.
«Почему хорошие люди немногословны, занозы безудержно трещат? Затаилась… надолго ли. Впрочем, пошла она! Мне бы умыться. У кого полотенце спросить?» – вернулась Роза к прежнему желанию. Климактеричка подала полотенце. «Они что, мысли читают?!» Всколыхнулось беспокойство от небеспочвенного подозрения: припомнились другие совпадения, всё же Роза отогнала сомнения и открутила кран. Привыкшая к ледяной воде, решительно намочила руки.
– Э нет…так дело не пойдёт. Чайник, торопись! – прозвучал голос Золотки.
Вода из рук выплеснулась. Сердце забилось в недобром предчувствии. «Зачем подошла сюда? Лучше бы в окно посмотрела», – Роза осознала, что обратила на него внимание только теперь. Захотелось немедленно потрогать стекло. Желание оказалось настолько велико, что запершило в горле.
– Сдай! – послышался позади бас.
Роза вздрогнула, обернулась и увидела Чайную Розу. Та держала огромный чайник, начищенный до блеска. Роза перевела взгляд на таз, стоявший на полу, догадываясь, почему щемило сердце, вцепилась в раковину.
– Брось и скинь тряпки. Или я… – пробасила Чайник.
– Сама, – пролепетала Роза одеревенелыми губами.
И сняла кофту, штаны, зажмурилась и шагнула в таз. Ноги, свыкшиеся с камнем, не чувствовали прохладу металла. Тело покрылось гусиной кожей, ощетинившись мелкими волосками.
– Пригнись и опустись ниже. Расслабься, говорю! – слышала Роза как сквозь вату, сгорая от стыда за наготу и за то, что её собираются мыть, всё же присела, ожидая неприятных ощущений от холодной воды.
Из чайника упали первые капли, ударившись о тело, расплескались. Дух замер на вдохе. Роза стиснула губы, прижимая к груди руки.
– Хорошо, что не трясёшься псиной, – заметила Чайник, не переставая лить хрустальную струйку.
Через мгновение восприятия резко поменялись. Холод исчез. Вода обдавала приятным теплом, делаясь горячей и горячей. Захлестнул восторг. Роза не открывала глаз, боясь, улетучится сладость момента. Чтобы продлить удовольствие, представила, как сидит в жаркой ванне, тихо напевая под ласкающее журчание воды. Отдаваясь наслаждению, подумала: «За такое блаженство могу даже расцеловать надоедливую Поганку».
Расслабленные мышцы вздрагивали от касания мочалки. Роза не ведала, чьи руки дарили нежную заботу. Отключившись от внешней среды, чувствуя облегчение, ощущала скатывание накопившейся грязи, оседающей на дне мутью. Хотелось больше-больше воды, тереть-тереть кожу, пока тело не задышит свежестью.
Роза желала избавиться от грязи, засевшей не только в порах, но и в блеске глаз, чтобы видеть мир в добром свете. И помогала воде, шепча: «Прочь, прочь чёрное, больное, чужое и худое». От всей души, надеялась осилить удушливую тяжесть дней, проведённых в одиночной камере.
Воздух в её воображении пропитался голубизной, светом, весельем. Запах хозяйственного мыла обернулся ароматом неведомых трав. Благоухая, звал на просторы бескрайних цветущих полей.
Рассудок птицей понёсся туда, к лучам приветливого солнца, к дарящей надежду радуге, от только что прошедшего слепого дождика. Роза даже почувствовала, будто последние капельки ударились о лицо. «Как здорово мечтать! Хоть тут осталось раздолье. Хвала мозгам за то, что на это способны. А может люди вовсе мечтают не ими?» – подкинуло сознание подлое колебание.
Неподражаемый визг Поганки, окончательно, разогнал удовольствие. Глаза открывать не хотелось, а пришлось.
Толстуха вытирала руки. «Она меня мыла…» – Роза ощутила, как удивление отпечаталось на лице, хорошо, что сокамерница увлеклась перешептыванием с Рыжухой. Чайник собирала с пола воду. Роза взяла у Климактерички полотенце и обернулась. Чайник подхватила таз, понесла к унитазу.
– Ой! Набрызгала много, – стушевалась Роза, вознамерившись вытереть лужи, потянулась за тряпкой.
– Совсем ошалела, – буркнула Чайник и оттолкнула её.
Роза растерялась, прижимая к себе мокрое полотенце.
– Накинь, и под одеяло, озябнешь, – выручила Климактеричка, подавая майку и трусы.
– Спасибо. Вы мой спаситель, – согласилась Роза.
Быстро одевшись, не без удовольствия юркнула в постель. За наслаждением, забыла про Поганку: получалось, худенькая женщина попала в некую мерку между приятным и досадным восприятием. Роза водила руками по одежде, не веря, что отсутствует привычная липкость, вызывающая скверное настроение. Она упивалась бы сладкой невесомостью и дальше, но негу разогнал стук зубов: ощущение сквозняка пронизывало насквозь.
– Ба! Стукачок подвалил, – голос Поганки усилил зябкость.
Роза натянула до подбородка одеяло, дыша шерстяным духом. «Хоть не плесенью воняет, и ладно», – радовалась она, надеясь оценить и тепло.
Удерживать дрожь не получалось.
Поганка нагло хихикала.
– Что смешного? Помогли бы, – вмешалась Золотка.
– Я-я-я! – закричала Рыжуха, поднимая высоко руку нетерпеливой первоклашкой.
– Давай, если завелась, – улыбнулась Золотка.
Рыжуха, усердно пыхтя, взгромоздилась на нижнюю перекладину кровати, просунула руки между перил и положила Розе на голову.
– Вылезай из берлоги! – Рыжуха потянула за волосы.
Роза поморщившись, приподнялась на подушке.
– Кочупатки вытяни, да котелком не крути, мечтай об Африке, – велела спасительница.
– Об Африке, ну загнула! Сама-то таковую зырила? – усмехнулась Поганка.
Глава 11
Зубы постукивали, а шея и плечи уже пропитывались теплом. Оно явно исходило от рук Рыжухи. Горячие пальцы перебирали мокрые волосы. Роза попыталась узнать, как это у той получается. Изловчившись, увидела огненно-рыжую шевелюру и залюбовалась.
Причёска Рыжухи состояла из туго заплетённой косы, уложенной венцом. Отдельные волоски торчали подобно начищенной медной проволоке, поблескивая очаровательным ореолом. Имей Кремовая Роза более мелкие черты лица, сошла бы за красавицу. Но Силы Рождения поскупились на красоту, одарив помимо крупных веснушек широким носом, лишив тем самым обаяния, вживив в смолянисто-чёрные навыкат глаза едко-пронизывающий блеск озлобленности. Пухлые алые губы, будто всегда накрашенные, кривились в ухмылке, показывая удивительной белизны зубы.
«Интересно, она маскируется под злюку или впрямь ненавидит мир?» Терялась в догадках Роза. Если бы пригляделась, то заметила, что плечи Рыжухи испуганно вздрагивали, а руки вечно что-то нервно теребили.
Нет на свете существ, обделённых полностью. Создатель обязательно чем-то утешит.
Вот и Кремовая Роза владела завидной силой и ловкостью. В свои тридцать шесть дала бы фору любому мужчине, рискнувшему вступить в поединок. К тому же Рыжуха искренне верила: удача всегда рядом, пока человек топчет землю.
Вскоре сладкая нега целиком завладела телом и разумом, навевая на Розу сон.
«Спать… спать… спать», – будто кто нашёптывал, она не удержалась и задремала.
Погрузившись в волшебную дрёму, чувствовала в шевелении волос игру южного ветерка. Слух ублажало мерное тиканье настенных часов. Она облачена в шёлковую, оранжевую рубашку. И будто – дома, в полдень, лежит на диване у открытого окна. Повсюду дурманящий аромат сирени. Главное, некуда спешить. Ничто не волнует. Она счастлива…
Кто-то из женщин громко чихнул. Глаза распахнулись сами, спугнув навеянное сновидение, беспощадно обнажив унылую реальность. Незамедлительно возникло старое любопытство. Роза потрогала волосы. Рыжуха легонько стукнула по пальцам.
– Заёрзала. Значит – баста. То перекалишься, – сказала она, набрав полные горсти волос, рассыпала по подушке.
Наблюдая за каштановым переливом, тяжело вздохнула и опустилась на пол. Роза поспешила осмотреться, питая надежду на разгадку волшебного тепла. Откровенный взгляд пришёлся той не по вкусу: тёмные зрачки блеснули, будто фыркнули. Роза спросила:
– Как вам удалось высушить волосы?
– Кверху каком! – резанула та.
– Вообще, я собиралась поблагодарить вас…
– Так говоришь, или… – перебила Рыжуха.
Роза покраснела.
– Говорит-говорит. Успокойся, – вступилась Климактеричка.
Рыжуху ответ не устроил. Глаза по-прежнему блестели густой смолью. Роза взяла прядь волос, понюхала кончик и сказала:
– Спасибо, вы волшебница. У меня слов нет для признательности. Вы, спасли меня от простуды, может больше…
– Да чё там! Прямо спасла… дрыхни дальше, – Рыжуха наклонилась и шепнула: – а ты красивая.
– Спасибо, – так же тихо ответила Роза.
Повеселевшая Рыжуха поправила на ней одеяло.
– Аркан мечешь?! – оскалилась Толстуха.
– Отвянь, – парировала Рыжуха.
– Вой-бой… Берлинская стена. Ей спасибо – она дойки на передовую! Недаром они по пуду – работать не буду!
– Нарываешься, зараза! – сверкнула глазищами Рыжуха.
К удивлению Розы, Поганка примолкла.
Роза лежала, ощущая напряжение. «Поистине, в каждом положении свои за и против: в горшке съедало одиночество, тут добьёт общество», – ворчали бессмертные мысли. Чтобы унять нарастающее недовольство, вспомнила глаза Рыжухи в момент благодарности, то, как в них появился влажный глянец. «Неужели ей никто не говорил добрых слов? Что удивительного, если взять во внимание отношения между сокамерницами». Размышления оборвались возникшей суматохой.