— Да уж, впереди её ждёт настоящий кошмар, — проворчал мой учитель. — Если она не признается в связи с Сатаной, Осорио доведёт её пытками до смерти.
— ¡Por Dios! — воскликнул я. — Но ведь тогда получится, что она невиновна. Как же его накажут?
— Да никак. Инквизиторы заявляют, что Господь примет её душу, и раз она невиновна, то попадёт в рай. Церковь официально снимет с неё обвинения, на чём всё и кончится. По мнению отцов-инквизиторов, лучше замучить и отправить в лоно Всевышнего невинную душу, чем проглядеть еретика.
Некоторое время мы шли в молчании.
— Антонио, — наконец произнёс брат Хуан, качая головой, — твои еретические суждения когда-нибудь навлекут гнев инквизиции и на тебя самого, и на этого мальчика.
Отец Антонио пожал плечами.
— Ладно, объясни Кристобалю по-своему.
Брат Хуан повёл свой рассказ:
— Когда наши славные монархи, венценосная чета, Фердинанд и Изабелла, объединили Испанию и захватили последние мавританские крепости на Иберийском полуострове, страна была густо населена евреями и неверными, угрожавшими самим основам нашей религии и общественного устройства. Чтобы противостоять сему дьявольскому влиянию, их католические величества соблаговолили учредить святую инквизицию. Евреям было предписано или принять святую христианскую веру, или покинуть страну. Почти в то же самое время, когда Христофор Колумб — великий первооткрыватель Нового Света — отправился в путешествие, десятки тысяч евреев изгоняли из страны, переселяя их на подвластные мусульманам земли Северной Африки.
— Торквемада, наш великий инквизитор, посчитал, что наилучшим способом приобщения к милосердной религии Христа будут пытки и конфискация имущества, — встрял отец Антонио. — Иными словами, десятки тысяч евреев лишились всего в пользу церкви и короны, независимо от того, приняли они христианство или нет.
Брат Хуан бросил на Антонио хмурый взгляд и продолжил:
— Последователи Магомета тоже были вынуждены либо сменить вероисповедание, либо покинуть Испанию.
— Что было нарушением условий их капитуляции, — дополнил отец Антонио. — Так или иначе, их собственность тоже была конфискована.
— С того времени, — гнул своё Хуан, — в нашей стране возникла новая угроза, со стороны ложных христиан. Я имею в виду евреев, притворно принявших крещение, — мы называем их marranos, маранами, — а также тайком исповедовавших мусульманство мавров. Их мы называем morisco, морисками.
Я понял, что это слово означает «маленькие мавры».
— Чтобы помешать этим нечестивцам распространять свои пагубные идеи и отправлять сатанинские ритуалы, церковь повелела святой инквизиции выявлять отступников...
— ...с помощью пытки!
— ...и карать их...
— ...публично сжигая на кострах, чтобы другим неповадно было, — подытожил отец Антонио.
— Кристо, сын мой, — терпеливо, хотя и устало произнёс брат Хуан, — слово «аутодафе» буквально означает «акт веры», и именно этим оно и является. Для тех, кто раскаивается и признает свою вину, наказание почти безболезненное.
Отец Антонио хмыкнул и пояснил:
— Еретика привязывают к столбу и обкладывают дровами. А того, кто раскаялся, вместо сожжения удушают гарротой.
Я, признаться, тоже никогда не понимал, как можно устраивать аутодафе. Я изучил Евангелия вдоль и поперёк, но ни в одном из них не обнаружил даже намёка на то, что не постигшего истинной веры следует сжигать заживо.
— Инквизиция, а её возглавляют исключительно мужчины, которые никогда не спали с женщинами или которым это, по крайней мере, запрещено, ведёт против женского пола священную войну, — заявил отец Антонио, отмахнувшись от пытавшегося было возразить брата Хуана. — Инквизиторы действуют под лозунгом искоренения ведовства и поклонения дьяволу. Невежественные монахи запугивают ещё более невежественный народ страшными проповедями, в которых расписывают чёрную магию и всякие жуткие ритуалы, после чего люди начинают видеть происки Сатаны решительно во всём.
Они доносят святой инквизиции на своих соседей, а бывает даже и на членов своей семьи, причём по самым тривиальным причинам.
Когда женщину подвергают аресту, инквизиторы руководствуются своей библией, книгой под названием «Молот ведьм», содержащей подробные наставления, как распознать и разоблачить колдуний. Первым делом женщин отводят в застенки, раздевают догола и тщательно осматривают в поисках сатанинских меток, для чего иногда даже полностью сбривают им волосы.
Помимо досмотра подозреваемых также подвергают допросу. Инквизиторы, руководствуясь «Молотом ведьм», начинают с простых вопросов, на которые нет правильных ответов, так что оправдать себя, что бы ни говорила обвиняемая, ей практически невозможно. Женщину могут, например, спросить: «Ты веришь в существование ведьм?» И если бедняжка ответит утвердительно, значит, обладает определёнными познаниями в колдовстве и, соответственно, она сама ведьма. А если ответ будет отрицательным, несчастную заподозрят во лжи и подвергнут пыткам.
Большое внимание уделяется проверке девственности, но и это никак не помогает оправдаться. Если девица оказывается целомудренной, предполагают, что это нечистый покрывает свою сожительницу, если же нет... значит, она состоит в связи с самим Вельзевулом.
Неважно, молодая женщина или старая, её всё равно подвергают мучительным пыткам, даже если бедняга признается, что была близка с Сатаной. Потом ей приходится описывать все подробности этих соитий и собственные ощущения, испытанные на ложе властелина тьмы.
Казалось бы, дай бог разобраться с евреями, маврами и колдуньями, так нет же. Инквизиция следит абсолютно за всем — тщательно проверяет содержание книг и искореняет плотские грехи, например многожёнство или содомию. А иногда доходит и вовсе до безумия — одну женщину инквизиторы привлекли к ответу за то, что она улыбнулась при упоминании Святой Девы.
— Они вершат труд Господень, — заметил брат Хуан, но без особой убеждённости.
— Это воистину дьявольский труд, — резко возразил отец Антонио. — Взять хотя бы их одержимость евреями. Сам Торквемада был из семьи обращённых, а когда король Филипп Второй объявил войну самому Папе, тот напомнил ему, что испанские короли тоже потомки обращённых.
Бедный брат Хуан — он крестился и громко молился Господу о прощении.
Мы втроём продолжили путь в молчании, каждый погрузившись в собственные размышления. «Каково это, — думал я, — когда человека сжигают заживо или бедная женщина оказывается во власти одержимых монахов? Не знаешь, что и хуже».
Потом отец Антонио начал рассказывать другую историю о святой инквизиции.
— Жил некогда один молодой священник, которому, несмотря на то, что он был рождён criollo, сулили блестящую карьеру в церкви. Однако, обладая пытливым умом, он задавал слишком много противоречивых вопросов и читал слишком много трудов противоречивых авторов, в частности великого Каррансы, архиепископа Толедо, полагавшего, что для простого люда нужна Библия на испанском языке. Чтобы миряне могли сами читать и понимать слово Божие, а не только слушать, как в церкви декламируют стихи из Священного Писания на непонятной им латыни.
Так вот, вышеупомянутый молодой человек продолжал придерживаться тех же взглядов и после ареста Каррансы инквизицией, а посему неудивительно, что по прошествии некоторого времени он увидел её представителей у своих дверей.
Молодого священника заключили в камеру, несколько дней продержали без воды и пищи. Потом начались допросы и обвинения. Затем последовали пытки.
Отец Антонио некоторое время помолчал, после чего угрюмо добавил:
— Он вышел оттуда с незначительными физическими повреждениями. Юноша дёшево отделался: ему сделали суровое внушение и сослали в деревенскую церковь на дальней гасиенде. Но он ничего не забыл. И не простил.
Слушая эту историю, я понял, что тем молодым священником был сам отец Антонио. В то время, будучи ещё наивным юнцом, я, помнится, удивился тому, что столь искренне верующий человек мог испытать на себе тяжёлую руку инквизиции. Но теперь, когда я сам сижу в сыром подземелье, превратившись в узника, плоть которого сперва рвали раскалёнными клещами, а потом засовывали ему в раны ядовитых личинок, теперь я понимаю, что любой человек, обладающий убеждениями и сострадающий ближним, ненавистен этим дьяволам в сутанах, а значит, является их вероятной жертвой.
23
Когда мы добрались до Ялапы, солнце уже стояло в зените, а ярмарка была в разгаре. Вся широкая ярмарочная площадь была завалена товарами двух миров, громоздившимися где под парусиновыми навесами, а где и просто под открытым небом. Фокусники, акробаты и шарлатаны соперничали друг с другом, надеясь заработать лишнюю монетку. Книгоноши предлагали чтение на любой вкус, как религиозной, так и светской тематики. Ремесленники расхваливали столярные и плотницкие инструменты. Торговцы семенами и орудиями земледелия спорили о ценах с управляющими гасиенд. Продавцы нарядов из тонкого шёлка и изысканных кружев утверждали, что все короли и королевы Европы носят только их фасоны. И разумеется, предлагалось великое множество предметов для отправления религиозного культа — кресты, ладанки, свечи, иконы, статуэтки святых, чётки. Лакомства и сласти, сделанные на сахаре и на мёду, соседствовали с приворотными зельями. Кто-то вещал о «распятиях, сподобившихся благословения святой Лючии и являющих собой святой щит против глазных болезней, а также о распятиях, осенённых благодатью святого Антония Падуанского, кои устранят одержимость демонами и помогут при лихорадке...»
Право же, я чувствовал себя так, словно попал в мир Шехерезады из арабских сказок.
Но ясное дело, столь многолюдное торжище не могло обойтись без самого пристального внимания со стороны ищеек инквизиции. Братья ходили по лавкам, придирчиво вчитывались в заголовки книг (не попадётся ли чего из «Index librorium prohibitorium»), а также проверяли подлинность предметов религиозного культа. Бок о бок с монахами в серых облачениях толклись одетые в чёрное королевские мытари, собиравшие подати в казну. Деньги постоянно переходили из рук в руки, причём часть их, неизбежная una mordida, прилипала к рукам чиновников. То была неотъемлемая составляющая всего хозяйства Новой Испании, без которой здесь невозможно было вести какие-либо дела. Государство, нимало не таясь, торговало должностями, жалованье же чиновникам платило ничтожное, открыто подталкивая их к вымогательству и взяточничеству. Причём это относилось практически ко всем государственным служащим. Тюремщик, купивший свою должность, сдавал внаём заключённых на сахарные заводы, где трудились каторжники, в потогонные работные дома obrajas и на северные рудники, а полученные dinero делил со стражником, который арестовал этого преступника, и с судьёй, который вынес ему приговор. Mordida — то есть «доля», взятка, плата чиновнику за исполнение (либо неисполнение) его обязанностей — в Новой Испании была в порядке вещей.
— Посуди сам, — сказал мне как-то клирик, будучи в подпитии, — надо же нам где-то брать деньги для войн, которые мы ведём в Европе. Вот потому государство и продаёт официальные должности по вымогательским ценам.
Но в тот день, оказавшись в Ялапе, я был зачарован настолько, что даже на время забыл о загадочной старой сеньоре и злокозненном Рамоне, и бродил по ярмарке, от изумления разинув рот и вытаращив глаза. Незадолго до этого мне довелось быть в Веракрусе свидетелем торжеств в связи с прибытием казначейского флота и чествованием нового архиепископа, но там не было такого количества народу и изобилия, как на ярмарке. Здесь всё было совсем не так, как в Веракрусе, где мне тоже довелось видеть множество товаров, но упакованных, ждущих погрузки или только что снятых с кораблей. На ярмарке же всё было развёрнуто, разложено, выставлено напоказ — и всё, от ярких шёлковых одеяний до клинков с рукоятями и гардами, усыпанными самоцветами, можно было потрогать, повертеть в руках и, если имелись деньги, купить. А ещё люди здесь были ближе друг к другу, чем на причалах, — купцы и покупатели торговались нос к носу, зеваки оттирали друг друга плечами, торговцы, расхваливая товар, норовили перекричать остальных. Артисты развлекали публику, а крестьяне-индейцы таращились на все эти диковины такими же широко открытыми от изумления глазами, какими, наверное, их предки разглядывали скакавших верхом на лошадях в Теночтитлан конкистадоров, принятых ими за богов.
Но и здесь отец Антонио счёл нужным напомнить, что, хотя Рамону и вдове, скорее всего, некоторое время будет не до нас, я должен постоянно держаться настороже.
— Я не понял...
— Вот и хорошо. Меньше знаешь — крепче спишь. Неведение, Кристобаль, твой единственный союзник, а лишние познания могут довести до погибели.
С этими словами он направился к книжным лоткам, чтобы ознакомиться с новоприбывшими сочинениями Платона и Вергилия. А вот брат Хуан увлечённо листал книги о романтических приключениях, в поисках Бога и Грааля, странствующих рыцарей и прелестных дев. Некоторые из этих сочинений были запрещены церковью, некоторые нет, но даже дозволенные цензурой купить он всё равно не решался.
Вообще-то обычно я и сам частенько толкался у книжных лотков, пролистывая томики, но для пятнадцатилетнего паренька на ярмарке оказалось слишком много других соблазнов. Меня не могла не привлечь компания кудесников и чародеев, заявлявших, что они умеют оживлять мёртвых, предсказывать будущее и читать по звёздам. Поблизости труппа бродячих фокусников глотала шпаги и выдыхала огонь.
Твёрдо решив не позволить страху испортить мне удовольствие от ярмарки, я купил на полученные от отца Антонио медяки плоскую, жёсткую, намазанную мёдом лепёшку и, пожёвывая её, продолжил расхаживать вдоль торговых рядов. Казалось, здесь можно было купить всё — от соблазнительных putas до пульке, свежего, только что из мясистой сердцевины агавы, и редких вин, которые выдержали и путешествие по вздыбленному штормами морю, и качку на спинах шагавших горными тропами мулов.
Проходы между рядами с текущими по ним толпами походили нареки. Купцы и торговцы, солдаты и моряки, шлюхи и благородные дамы, индейцы и метисы, богато одетые espanoles, сельские старосты, касики в ярких индейских накидках, пышные африканки и красавицы мулатки.
Две испанки остановились на оживлённом перекрёстке, потрясая тамбуринами — плоскими музыкальными инструментами, напоминающими барабаны, но со звонкими дисками, прилаженными вокруг обручей. Я мигом признал в них танцовщиц, выступавших, когда тот проходимец, Матео, декламировал «Песнь о моём Сиде». Двое мужчин из их компании поставили на попа бочку и водрузили на неё карлика.
— Amigos, услышьте мой призыв! Спешите к нам, и вы увидите и услышите нечто совершенно удивительное — поразительные предания, часто исполняемые для коронованных особ Европы, неверных султанов Аравии и Персии, а также языческих императоров Азии.
Памятны нам те скорбные дни, когда наша гордая земля была опустошена, завоёвана и покорена нечестивыми маврами. Лишь несколько маленьких королевств управлялись христианскими правителями, но и они были вынуждены платить дань приспешникам Магомета. И платили они её не золотом, добытым из недр земли, но юными златокудрыми девами, прекраснейшими нашими соотечественницами. Каждый год красу христианского мира отправляли для непотребных утех мавританского короля и его нечестивых придворных.
Театрально воздев руки и закатив глаза, карлик повёл свой трагический рассказ дальше:
— В нашей стране не было Сида, не было никакого героя, но, представьте, нашлась девушка, которая не пожелала стать игрушкой распутных мавританских извергов. В белоснежном одеянии, с ниспадающими на плечи золотыми локонами, стрелой влетела она в зал, где испанский король держал совет со своими рыцарями, и, дабы устыдить этих людей, назвала их трусами, не достойными именоваться мужчинами. Красавица упрекнула их в том, что они сидят на своих мечах, в то время как цветок чести Испании попран и поруган.
Карлик обвёл драматичным взглядом собравшихся: смущённых мужчин и возмущённых женщин.