Остров Лесбос
– Из всех женщин Ирландии ты выбрал для случки жену человека, который пытался спасти тебя от тюрьмы, – после ухода гостей сказала Мод, прихлебывая виски.
Они с Чарльзом сидели в гостиной, а я подслушивал, затаившись на лестнице в вестибюле. Тон Мод являл собой ядовитую смесь гнева, недоумения и раздражения. Со своего наблюдательного поста я видел приемного отца, который осторожно ощупывал набрякавший синяк на скуле. Временами Чарльз, точно ящерица, высовывал язык, обследуя выбитый передний зуб и рассеченную губу, измазавшую кровью подбородок. Спасаясь от наплывавших волн табачного дыма, он отвернулся и, заметив меня, вяло пошевелил пальцами, как узник-пианист, которого заставляют по памяти сыграть самую мрачную сонату Шопена. Похоже, мое присутствие и фарс за ужином его не особо тревожили.
– Макс мог тебя спасти, – повысила голос Мод. – И что важнее, он мог спасти этот дом. Что теперь будет с нами?
– Беспокоиться не о чем, – сказал Чарльз. – Мой адвокат все уладит. Если не брать в расчет финальное зрелище, вечер, по-моему, удался.
– Значит, ты идиот.
– Не будем опускаться до оскорблений.
– Если мы потеряем дом…
– Этого не случится. Предоставь это Годфри, ладно? Ты еще не видела его в деле. Присяжные ловят каждое его слово.
– Он может к тебе резко перемениться, узнав, что ты соблазнил Элизабет Вудбид. Ведь они с Максом близкие друзья?
– Не смеши, Мод. Адвокат и поверенный друг к другу не питают ничего, кроме взаимной ненависти. А Элизабет никто не соблазнял. Если уж на то пошло, в нашей интрижке хищник она. Гналась за мной, как лев за антилопой.
– Верится с трудом.
– Я интересный, влиятельный мужчина, имеющий заслуженную репутацию превосходного любовника. Женщинам это нравится.
– Твои познания о женщинах, записанные крупными буквами, уместятся на обороте почтовой марки, и еще останется место для «Отче наш», – сказала Мод. – Неужели все твои интрижки и романы, все твои девки, подруги и жены так ничему тебя и не научили?
– А чему там учиться? – Видимо, Чарльз хотел позлить жену за то, что охаяла его мужественность. – Не такие уж вы сложные создания. Как, скажем, дельфины. Или сенбернары.
– Господи, ты невыносим.
– Однако ты вышла за меня и долгие годы была мне надежным спутником и товарищем. – В голосе Чарльза проскользнуло раздражение. Обычно он, непоколебимо уверенный в своем превосходстве, смеялся над попытками его принизить, но не сегодня. Наверное, и сам побаивался того, что его ожидало. – Именно из-за качеств, которые сейчас называешь невыносимыми, ты прожила со мной десять лет.
– Наверняка Макс уже у Годфри и все ему рассказал. – Мод предпочла не услышать последнюю реплику мужа. – И если тот женат, он, конечно, примет сторону Макса.
– Годфри не женат, – покачал головой Чарльз. – Он другого складу.
– В смысле?
– Ну из этих, понятно? Он голубой. Педик. Однако в своем деле собаку съел. Некоторые считают, из этой братии получаются только парикмахеры и флористы, но я еще не встречал такого целеустремленного и въедливого адвоката, как Годфри. Он почти никогда не проигрывает, вот потому-то я его и нанял.
Мод долго молчала и наконец спросила:
– Кто-нибудь знает?
– О чем?
– О Годфри. Что он из голубой дивизии.
– Среди законников это не секрет. Тут уж ничего не поделаешь. Однако за это предусмотрена уголовная ответственность.
– Мерзость, – сказала Мод.
– Что – мерзость?
– Да вот это самое.
– Не будь такой ханжой, – засмеялся Чарльз.
– Отличать естественное от извращения не ханжество.
– Естественное? Не ты ли рассказывала, что однажды тебя потянуло к девушке из вашего литературного кружка?
– Глупости, – сказала Мод. – Не выдумывай.
– Ничего я не выдумываю. Помню прекрасно. Ты рассказала свой сон: как будто вы устроили пикник на берегу реки, пригрело солнышко, девица предложила искупаться, и потом вы голые рядышком лежали на траве, ты потянулась к ней и…
– Заткнись, Чарльз! – рявкнула Мод.
– Сапфическая любовь! – заржал Чарльз.
– Полный вздор!
– Путешествие по водам на остров Лесбос.
– Ты все выдумал! – заорала Мод.
– Ничуть. И ты это отлично знаешь.
– Мало ли что приснится? Это все сплошная чепуха.
– Или исполненная мечта. Подсознательное воплощение наших истинных желаний.
– Только дурак такое скажет.
– Это не я сказал. Зигмунд Фрейд.
– Еще он сказал, что ирландцы – нация, к которой бесполезно применять психоанализ. Так что не пытайся вскрыть мои потаенные желания. Не получится. Лучше скажи, что ты собираешься делать?
– Абсолютно ничего, дорогая. Ты же не станешь винить меня в том, что я всего лишь искал плотских утех на стороне, правда? Сама ты не проявляла к ним большого интереса с нашей первой встречи в «Грешеме».
– Если и так, это, наверное, потому, что я слишком хорошо тебя знаю. Ты всегда был склонен ко всяким ненормальным выкрутасам в постели. Чего стоит одна твоя идея касательно покрышек и садового шланга. До сих пор как вспомню, так вздрогну.
– Но ты даже не попробовала, а вдруг понравилось бы? И потом, Макс слегка лицемерит, изображая дикую ярость. Как будто сам не изменяет жене! Да он еще хуже меня. Вся разница лишь в том, что его сжирает ревность, а мне это чувство незнакомо. Выходит, сам он имеет право засадить кому угодно, но не дай бог, чтобы Элизабет чуть-чуть развлеклась.
– Речь не о том, она – моя подруга.
– Не смеши, дорогая. У тебя вообще нет подруг.
– Ладно, знакомая.
– Ну что ты, ей-богу, переживаешь из-за ерунды? Завтра Макс проснется и поймет, что вел себя как осел. И с утра пораньше примчится с извинениями.
– Если на это рассчитываешь, ты дурак еще больший, чем я думала.
Мне надоело слушать их перепалку, и я поднялся в свою комнату. В ванной я встал перед зеркалом и, посветив фонариком в рот, удостоверился, что у меня нет никакого рака. Рот как рот.
Оставалось загадкой, как присяжные откликнутся на сцену, разыгравшуюся на их глазах. Едва началась потасовка, Тёрпин и Мастерсон вскочили и, точно дети, взбудораженные стычкой одноклассников, стали подбадривать драчунов, подавая советы, как ловчее одолеть соперника. Уилберт снял очки и предпринял вялую попытку разнять дерущихся, но, получив по носу, расплакался и сел в уголке, утирая кровь и причитая, как, мол, в таком виде он предстанет перед матушкой. Миссис Хеннесси встала из-за стола и с молчаливым достоинством покинула комнату. Я бросился следом, полагая, что она хочет вызвать полицию, но буфетчица сняла с вешалки пальто и шляпку и шагнула к двери. Оглянувшись, она заметила меня.
– Жаль, что ты видишь подобные сцены, Сирил, – огорченно сказала миссис Хеннесси. Из гостиной доносились шум падающих стульев и крики Мод, умолявшей не повредить узорчатую папиросницу, доставленную из самого Санкт-Петербурга. – Безобразие, когда взрослые люди так себя ведут перед ребенком.
– Чарльза посадят? – спросил я.
Миссис Хеннесси посмотрела на дверь гостиной, удостоверяясь, что рукопашная не переберется в вестибюль.
– Это еще не решено. – Она присела на корточки передо мной и взъерошила мне волосы, как часто делают взрослые. – В жюри нас двенадцать человек. Мы должны выслушать все показания, прежде чем вынесем вердикт. Диву даюсь, зачем мистер Вудбид устроил этот хитроумный трюк с ужином. Мало мне этих остолопов в суде, так еще трапезничать с ними. Я-то пришла лишь потому, что Вудбид намекнул… Ладно, неважно. Вряд ли он исполнит свою угрозу. Надо было послать его подальше – делай что хочешь… Ну, малыш, иди спать. – Миссис Хеннесси задумчиво улыбнулась: – Странно, кого-то ты мне напоминаешь, вот только не пойму кого. – Еще секунду-другую она меня разглядывала, потом тряхнула головой: – Нет, показалось. Ладно, ухожу. Завтра в девять надо быть в суде. Спокойной ночи, Сирил.
Миссис Хеннесси пожала мне руку, вложила шестипенсовик в мою ладонь и вышла во тьму Дартмут-сквер, где, на ее счастье, проезжало такси. Она села в машину и скрылась в ночи, а я огляделся и подумал: если вдруг я исчезну, кто-нибудь это заметит?
Налоговый инспектор
Последующие дни были наполнены лихорадочной суетой, а дело двигалось к финалу, по всей видимости, неизбежному. С оптимизмом писателя, работающего над шестым томом собрания своих сочинений, которые, похоже, никто не читает, мой приемный отец верил, что их дружба с Максом Вудбидом переживет возникшее маленькое недоразумение, однако он сильно ошибался, ибо через какое-то время Макс отомстил, и его молниеносный удар пришелся точно в цель. Пока же он продолжал выступать в роли поверенного Чарльза, хоть ясно дал понять: до окончания суда он будет себя вести как профессионал, но затем порывает всякие отношения со своим клиентом.
В последний день слушаний мы с Мод приехали на оглашение приговора. Впервые оказавшись в здании Четырех судов, я был заворожен и слегка напуган величавостью Круглого фойе, где родственники потерпевших и преступников выглядели странной смесью жертв и злодеев, где туда-сюда сновали обремененные портфелями адвокаты в черных мантиях и белых париках, а следом поспешали их деловитые помощники. Моя приемная мать сочилась злобой, ибо в эти дни дело Чарльза освещалось так широко, что ее последний роман «Среди ангелов» пробился на витрину книжного магазина на Доусон-стрит, хотя прежде подобная участь не грозила ни одному из ее творений. Новость эта, принесенная Брендой, которая накануне ходила в город за провизией, взбаламутила Мод, ее просто колотило, когда, бледная от унижения и ярости, она загасила сигарету в сваренном в мешочек яйце.
– Какая пошлость, – сказала она. – Популярность. Читатели. Невыносимо. Так и знала, что в конце концов Чарльз все изгадит.
Однако самый неприятный сюрприз был еще впереди: едва мы уселись в зале, как с задних рядов к нам приблизилась дама с той самой книгой в руках и нависла над нашей скамьей, нетерпеливо ожидая, когда на нее обратят внимание.
– Что вам угодно? – спросила Мод с теплотой Лиззи Борден, заглянувшей в спальню родителей пожелать им спокойной ночи.
– Вы же Мод Эвери, точно?
У этой дамы лет шестидесяти с лишним волосы были того голубого оттенка, какой в природе не встречается. Будь я постарше, я бы распознал в ней судебного завсегдатая, который приходит на слушания ради бесплатного развлечения в тепле, знает по именам адвокатов, судей и приставов и, наверное, лучше их разбирается в законах.
– Да, – сказала Мод.
– Я очень надеялась, что сегодня вас увижу. – Дама исступленно ухмыльнулась. – Все эти дни я вас выглядывала, но вы не приходили. Наверное, сочиняли, да? А где вы черпаете свои идеи? У вас такое богатое воображение! Вы пишете от руки или на машинке? У меня есть одна история на миллион фунтов, да вот не хватает таланта ее записать. Давайте я вам все расскажу, и вы превратите ее в бестселлер. Дело, конечно, происходит в былые времена. Все обожают рассказы о старых деньках. И там фигурирует собачка. Она, бедняжка, помрет.
– Не могли бы вы оставить меня в покое? – еле сдерживаясь, сказала Мод.
Ухмылка дамы слегка увяла.
– Я понимаю, вы очень расстроены. Тревожитесь за мужа. Я не пропустила ни одного заседания и скажу, что тревога ваша обоснованна. Дело швах. И все же, какой он красавец, правда? Подпишите-ка мне книгу, и я от вас отстану. Вот ручка. Напишете так: Мэри-Энн. Удачи в операции по удалению варикозных вен, с огромной любовью, дальше подпись и число.
Мод уставилась на книгу как на доселе невиданную мерзость. Казалось, сейчас она выхватит ее из рук дамы и куда-нибудь зашвырнет, но тут пристав открыл боковые двери, впуская в зал присяжных и судебных секретарей, и Мод отмахнулась от поклонницы, словно турист на Трафальгарской площади, шугающий наглых голубей.
Чарльз занял место на скамье подсудимых, и я впервые увидел, что он неподдельно встревожен. Наверное, он не верил, что все зайдет так далеко, однако вот – зашло, и теперь его судьба в руках двенадцати абсолютных незнакомцев, ни один из которых, как он считал, не вправе его судить.
Во втором ряду присяжных я разглядел Тёрпина в том же костюме, который был на нем в вечер ужина. Когда наши взгляды встретились, он вспыхнул и отвернулся, что я счел плохим знаком. Сидевший рядом с ним Мастерсон боксировал с воображаемым противником. В первом ряду расположился Уилберт, чрезвычайно недовольный тем, что не его назначили старшиной присяжных, хотя ради этого он наверняка принес свой диплом бакалавра по математике. Однако степень не помогла, должность эта вообще досталась женщине, и когда пристав попросил ее огласить вердикт, Уилберт скривился, будто проглотил осу.
Миссис Хеннесси встала, и я поймал себя на том, что сам не знаю, какое решение хотел бы услышать. Наверное, всякий другой мальчик на моем месте молился бы за отца, ибо тюремный срок означал распад семьи, что в дремучее время начала пятидесятых считалось позором. «Что будет со мной и Мод, если мы останемся одни?» – спрашивал я себя. Как мне с таким скандальным шлейфом ходить в школу? Но, странное дело, я чувствовал, что в общем-то мне безразлично, как оно все обернется. Закуривая очередную сигарету, Мод громко чиркнула спичкой, и звук этот, нарушивший мертвую тишину зала, вызвал неодобрительные взоры всех присутствующих, включая Чарльза. Ничуть не смутившись, моя приемная мать демонстративно затянулась, выпустила клуб дыма в потолок, а затем, стукнув указательным пальцем по сигарете, стряхнула пепел на пол. На лице Чарльза мелькнула улыбка, а взгляд полыхнул восхищенным обожанием, которое, видимо, и объясняло, почему два столь непохожих человека так долго жили вместе. А за секунду до вынесения вердикта «виновен» Мод, кажется, подмигнула мужу. Не кажется. Подмигнула.
А что Макс Вудбид? Заулыбался, услышав решение присяжных? Я видел его со спины, но заметил, как он нагнулся к бумагам и прикрыл рукой рот, то ли скрывая радость, то ли ощупывая зубы, расшатавшиеся после недавнего кулачного боя.
Галерка для прессы мгновенно опустела, ибо корреспонденты кинулись к телефонным будкам, часовыми стоявшим на набережных, сообщить своим редакторам об исходе дела. Судья пояснил, что в скором времени Чарльз будет заключен под стражу, и тогда мой приемный отец, вскочив на ноги, надменно испросил разрешения обратиться к суду.
– Если вам угодно, – со вздохом сказал судья.
– Нельзя ли начать отбытие наказания уже сегодня? – спросил Чарльз. – Как только я покину скамью подсудимых.
– Но я еще не определил срок вашего заключения, – возразил судья. – До вынесения приговора вы под подпиской о невыезде. Пару недель можете побыть дома, мистер Эвери, и привести в порядок свои дела.
– Из-за моих-то дел и заварилась вся эта каша, ваша честь. Пожалуй, я от них передохну. Если все равно сидеть, я бы прямо сейчас и начал, – сказал Чарльз, до конца оставаясь прагматиком. – Раньше сядешь – раньше выйдешь, ведь так?
– Да, наверное.
– Вот и отлично. Если вам все равно, сегодня же и начну отсидку.
Судья что-то черкнул в блокноте и посмотрел на Годфри, отцова адвоката, но тот лишь пожал плечами: никаких возражений, желание клиента – закон.
– Еще что-нибудь скажете, прежде чем вас возьмут под стражу? – спросил судья.
– Только одно: я смиренно принимаю решение суда и безропотно отбуду свой срок, – сказал Чарльз. – К счастью, у меня нет детей, которые стали бы свидетелями моего унижения. Хоть в этом бог миловал.
Заявление это озадачило по крайней мере четырех присяжных, а я изумленно закатил глаза.
На выходе из зала нас поджидала изголодавшаяся свора журналистов и фоторепортеров. Игнорируя вопросы и вспышки камер, Мод, даже не прибегнув к дымовой завесе, целеустремленно пошла вперед, а я изо всех сил старался не отстать, прекрасно сознавая, что стоит споткнуться, и толпа газетчиков меня растопчет.
– Вот он! – вдруг гаркнула Мод, и эхо ее возгласа облетело все здание суда, а сама она встала как вкопанная, вынудив притормозить и репортерскую братию. Как и в случае с чирканьем спичкой в зале суда, все головы повернулись к ней. – Каков наглец!