Таня после смерти мужа не захотела жить с его родителями в шикарной квартире? Вполне логично. Она была молодой еще женщиной, хотела устроить личную жизнь, что под надзором свекра и свекрови оказалось бы не так просто. Не прописала Давида к бабушке и дедушке? Тоже разумно. В те годы кто мог предвидеть приватизацию? Наоборот, все старались прописаться где потеснее и похуже, чтобы встать в очередь на жилье. Таня одна так бы и куковала в коммуналке, а с разнополым ребенком в теории имела право на отдельную квартиру.
Римма Семеновна не поленилась составить завещание? Что ж, ответственная старушка. Разве хорошо будет, если дочка получит шикарную пятикомнатную квартиру в центре города, дачу на Карельском перешейке и еще всякие ништячки, заработанные усердным трудом нескольких поколений, а родной внук – фигу без масла?
Бабушка наверняка любила Давида Ильича, а кроме того, понимала, что, оставшись без наследства, он может обидеться и навсегда разругаться с теткой, а хотелось, чтобы семья держалась вместе.
Почему просто не отдала полотна? Да потому что это с гарантией принесло бы раздор в семейство. Как говорится, то ли он украл, то ли у него украли, и мало ли что бабушка имела в виду, старая маразматичка. А так чин по чину: нотариус, гербовая бумага, последняя воля. Если на кого бочку и катить, то только на старушку, которая уже мертва и в скандале участвовать не может.
И в распределении имущества очень разумно поступила бабка: Маргарита получила почти все, что должна была по закону, а внук – приятный бонус.
Оставались только две шероховатости, к которым можно было придраться, и то скорее от безысходности, чем из здравого смысла.
Первая – это очень долгий промежуток между знакомством и вступлением в брак у обеих пар. Ладно, Дымшиц с Оксаной еще куда ни шло. Не виделись с выпускного в школе, потом случайно встретились, и вспыхнуло чувство. Но Маргарита с Константином как познакомились, так и общались одиннадцать лет подряд. Сначала учились вместе, хоть и на разных курсах, потом работали на одной кафедре. Допустим, пока Маргарита была студенткой, виделись от случая к случаю, но потом-то? Пять лет ежедневно бок о бок, и ничего, а потом вдруг прилетает запоздалый купидон.
Что произошло? Неужели Рогачев был так влюблен, что ждал столько лет, пока Маргарита снизойдет до него?
А она рассчитывала на лучшую партию и, только когда все сорвалось, осчастливила старого обожателя.
Зиганшин вздохнул. Да, наверное, так. Если уж понял прелесть такой женщины, как Маргарита, то нескоро ее забудешь.
Но уточнять он не стал. Чувствовалось, что последние силы его собеседницы уходят на то, чтобы держать себя в руках, быть вежливой и улыбаться. Не нужно выбивать у нее почву из-под ног слишком личными вопросами.
Вместо этого Зиганшин включил кофемашину, напугавшую Маргариту своим утробным воем, и поинтересовался совсем другим:
– А как так получилось, что ваш племянник загремел служить? Все же бабушка с дедушкой у него были людьми, мягко говоря, со связями, а в те годы предки костьми ложились, чтобы сыновьям откосить от армии. В деревнях еще оставалась парадигма «не служил – не мужик», а в крупных городах, да еще в интеллигентной среде…
Он развел руками.
Маргарита вдруг лукаво улыбнулась:
– Понимаю, о чем вы. Думаете, у нас в семье были вовсе не такие хорошие отношения, как я вам описала, раз папа не устроил Даву в университет, и я тут рисую вам идиллическую картину жизни любящего семейства, а в реальности мы все друг друга ненавидели. Нет, все объясняется гораздо проще. На нас с Давидом природа хорошенько отдохнула. Мы не очень умные…
– Да ладно, – отмахнулся Зиганшин.
– Это так, к большому моему сожалению. Меня не посвящали в детали, но, думаю, Дава настолько плохо подготовился к экзаменам, что даже авторитет моего отца оказался бессилен. В те времена коррупция, конечно, процветала, но какой-то контроль все-таки существовал. Если человек сделал двадцать ошибок в сочинении, то ставить ему пятерку было крайне опасно.
– Ну как же он не умный, если стал профессором и заведующим кафедрой?
– Мстислав Юрьевич, вы уж простите мой снобизм, но на фоне нынешнего интеллектуального оскудения мой племянник действительно звезда. А в те годы были совсем другие требования… Честно скажу, без отцовской поддержки я никогда не поступила бы в вуз. Ни при каких обстоятельствах. И Давид тоже без протекции дальше учителя средней школы не продвинулся бы. Нет, мы, разумеется, не серая серость, не совсем дно. У нас обоих автоматическая грамотность, а Дава еще обладает хорошей памятью и завидным трудолюбием. Он въедливый исследователь, немножко буквоед… Знаете, я когда-то читала «Открытую книгу» Каверина, и там про одного героя было сказано, что он всегда ставит на один эксперимент больше, чем нужно. Вот Дава как раз из таких.
– Но для поступления в институт не надо ставить эксперименты, – фыркнул Зиганшин, – наоборот, как раз требуются хорошая память и усидчивость.
Маргарита засмеялась:
– Ох, откуда ей взяться в семнадцать лет! Вы себя-то помните в этом возрасте?
Зиганшин тоже засмеялся. Святая правда, об учебе он тогда думал меньше всего.
– Трудолюбие и скрупулезность развились у Давида с годами, а в десятом классе это был обычный нашпигованный гормонами подросток. Кроме того, он после гибели отца считал себя главой семьи и все время где-то подрабатывал, помогал матери.
Маргарита замолчала и нахмурилась, видно, что-то вспоминала.
– Да, сейчас всплывает, – сказала она после долгой паузы, – кажется, он прошел все-таки на вечерний и устроился работать слесарем…
– Где?
– Боюсь соврать, но, кажется, на Кировском заводе. Еще радовался, что будет зарабатывать больше матери, только счастье оказалось недолгим. Суровая рука военкома выдернула его прямо от станка.
Зиганшин снова зарядил кофемашину, чтобы под ее вой кое-что обдумать. Получается, руки профессора знакомы не только с пером и словарем. Интересно, какую военно-учетную специальность уважаемый Давид Ильич получил в армии? Уж не сапер ли? И на заводе чем он занимался, тоже любопытно…
Вот знания и пригодились. Собрал себе спокойненько взрывное устройство и стал ждать, ничем особо не рискуя. Жена при нем в кабинет не заглядывает, а если вдруг сунет свой нос куда не надо в его отсутствие, то это даже и неплохо. У безутешного мужа твердое алиби, и он представления не имеет, откуда в доме бомба. «Вы менты, вот вы мне и скажите откуда!»
Но тут вдруг у соседа случается инфаркт – такая прекрасная оказия, что нельзя пожелать лучше. Ради нее Дымшиц готов даже пожертвовать гостями. Может, они ему никогда не нравились, или он внезапно сообразил, что после смерти Маргариты получит солидное наследство…
Прекрасная версия, только куда девать показания Рогачевой о том, что пакет принес какой-то неизвестный? Она – сообщница Дымшица и врет? Тогда зачем вылезла в прихожую в самый неподходящий момент? Минуточку, а кто сказал, что она была в кухне?
Эксперты считают, что взрывное устройство сработало при открывании, так что все сходится. Дымшиц свалил в безопасное место, Маргарита достала взрывчатку, замаскированную под подарок в сложной обертке. «Вы открывайте пока, а я принесу…» Что? Ну зеркало, допустим, принесу. Или вазу. Или телефон – ваши счастливые лица сфоткать.
Думала, Оксана будет долго развязывать ленточки, а у той ножницы оказались под рукой, вот Маргарита дальше прихожей и не успела отойти, а удачно подвернувшийся звонок использовала, чтобы отвести от себя подозрения.
Что ж, довольно стройная гипотеза. Жаль будет, если подтвердится, больно уж Маргарита дама симпатичная.
К сожалению, Оксана Максимовна пока в тяжелом состоянии, и надежда на то, что она придет в себя, очень мала, а что вспомнит события того вечера – еще меньше.
Пока некому опровергнуть показания Рогачевой, не стоит на нее давить, поэтому Зиганшин перевел разговор на служебные дела Константина Ивановича и Давида Ильича, о которых Маргарита почти ничего не знала.
* * *
Маргарита открыла маленький сейф и достала шкатулку с драгоценностями. Давно она не разглядывала эти памятные с детства вещицы… Вот камея, которая так восхитительно смотрелась под воротничком маминой кружевной блузки, вот девичье колечко с камнем, названия которого она не помнит, вот кулон, невзрачный, но изготовленный, по словам мамы, аж в восемнадцатом веке, а вот еще и еще… Что же продать первым из этой алмазной россыпи?
Маргарита вздохнула, вытянув из сверкающей кучки изумрудный браслет. Господи, прошло почти двадцать лет, а кажется, только вчера она со слезами упрашивала маму его продать. Рыдала так, что два дня пришлось ходить в солнечных очках, но все драгоценности остались на месте.
Она словно наяву услышала мамин голос: «Уверяю тебя, Маргарита, если что-то из шкатулки вдруг пропадет, я обращусь в милицию и укажу на тебя, как на вора. Можешь не сомневаться, я это сделаю».
Она и не сомневалась. Мама была… Нет, не строгая. Неумолимая, вот, пожалуй, самое точное слово. Но у Маргариты не было тогда ничего, кроме мольбы и слез.
Она взяла драгоценности в ладони – получилась полная пригоршня. Как поступить? Сбыть все сразу и вложить вырученные деньги в бизнес? Со своими деловыми способностями она прогорит через месяц. Или продавать потихоньку, лет на десять скромной жизни тут точно хватит.
Она снова услышала маму: «Придет время, и ты мне спасибо скажешь за то, что я не пошла на поводу у твоей безобразной истерики!»
Как тогда Маргарита ни упрашивала, Петенька ничего не получил. Ради чего теперь говорить спасибо? Что теперь трудоспособная, но ленивая недотепа может как-то прокормиться без работы? Стоит ли за это говорить спасибо покойной маме?
Кажется, следовало рассказать про Петеньку тому красивому полицейскому. Но зачем? Никакого отношения к взрыву бедный малыш иметь не может, следователи только Давида измучают бестактными вопросами, а он и так еле держится.
Этот Зиганшин производит впечатление умного человека, он быстро найдет убийц мужа, и не нужно заново открывать грустную страницу в истории семьи.
Маргарита вдруг поймала себя на том, что совершенно не думает о возмездии. Неужели она настолько мягкотелая, что не хочет наказать негодяев, лишивших ее любимого мужа? Это ненормально, она должна чувствовать ненависть, а не только скорбь.
Давид с Оксаной возненавидели же маму после смерти Петеньки. Давид только в самые последние годы маминой жизни стал с ней видеться, а Оксана до сих пор не приходит в эту квартиру, потому что она была маминым домом.
Мама тогда была неправа, хоть и «в своем праве». Маргарита тоже хотела объявить ей бойкот, но струсила. Мама была уже старенькая…
Нет, никогда у нее не хватало силы воли для ненависти и жажды мести!
Маргарита усмехнулась. Прощаясь, полицейский сказал: «Благодарю вас, что нашли в себе силы для этого разговора. Вы очень мужественная женщина!»
Знал бы он, что душевных ресурсов Маргариты Рогачевой хватает только на то, чтобы плакать, хныкать и грустить…
Даже заработать себе на кусок хлеба она не в состоянии. То при маме, то при муже, а оставшись одна, начнет проедать семейные реликвии.
Итак, с чего начать?
После того как думала о Петеньке, прикасаться ко всем драгоценностям стало одинаково противно. Маргарита убрала все в сейф и зачем-то вымыла руки.
Тщательно намыливая каждый палец, она вдруг вспомнила, что на полке шкафа, укрывающего сейф от посторонних глаз, давным-давно лежит компакт-диск с материалами для ее диссертации. Так давно, что, наверное, уже и не прочитается современным компьютером мужа.
С некоторым душевным трепетом Маргарита извлекла диск из конверта и вставила в компьютер. Тот загудел, и все прекрасно открылось.
– Ого! – воскликнула Маргарита и поскорее сохранила файлы на рабочем столе. В носу предательски защипало: она словно провалилась на без малого двадцать лет назад, когда была молодой и думала, что из нее еще может что-то получиться, а из многолетней дружбы с Константином робко начала проклевываться любовь…
Кажется, она ради этого только воспоминания и скопировала себе текст диссертации, когда уходила с работы. Научной ценности текст не имел, но хотелось как-то сохранить то трепетное состояние души, поэтому она записала свои наброски на дискеты, а потом, когда появились лазерные диски, перекинула на CD.
Хватит ли у нее сил прочесть эти тексты, над которыми они столько работали вместе? Вспомнится ли, за обсуждением какого из них Костя впервые ее поцеловал?
Что принесет погружение в прошлое – утешение или тоску?
Только ей сейчас не требуется ни то, ни другое, а нужно выжать из этих файлов страниц тридцать удобоваримого текста, чтобы дополнить материалы мужа и отдать редактору в качестве полноценной рукописи.
Это даже не будет обманом. Ну, почти не будет. Костя приложил колоссальные усилия, чтобы довести до ума ее беспомощную работу, и не его вина, что не получилось.
В сущности, многие фрагменты она записывала под его диктовку, и если они сейчас увидят свет, будет только справедливо.
Она получит гонорар, как вдова, и сможет придержать драгоценности, а если Оксане потребуется дорогостоящее лечение или реабилитация, тогда и продаст все разом. Это будет правильно.
Зиганшин проснулся от плача близнецов. Приподнялся на локте, посмотрел на Фриду – жена не шелохнулась. Что ж, любым силам наступает предел.
Он тихонько поднялся с кровати и подошел к младенцам. Памперсы вроде сухие. Сунул рожок с водой сначала Вове, потом Валере. Дети выплюнули соску и заорали еще сильнее, видно, не хотели пить.
– Что ж из вас вырастет, если вы уже сейчас такие, – вздохнул Зиганшин, взял детей на руки, покачал, пошикал, но все без толку.
Фрида приподнялась в постели, Зиганшин сказал «спи, спи» и вышел из комнаты с близнецами на руках, пока жена окончательно не проснулась.
Мама советовала набраться духу и перетерпеть одну ночь. Дети быстро сообразят, что орать бесполезно, и станут спать как миленькие. Зиганшину такой подход казался вполне разумным, но Фрида сказала, что он дурак, если думает, будто новорожденные младенцы в состоянии построить в голове такую сложнейшую логическую цепочку.
Зиганшин согласился, что это не под силу и некоторым взрослым людям, и не мешал жене подрываться к близнецам, а теперь она истощилась так, что мозг блокирует детский плач.
Он уложил Вову с Валерой в коляску и стал катать по кухне. Близнецы немного повозились и уснули, но Зиганшин знал, что расслабляться рано, и решил позавтракать, раз все равно не спит.
Не прекращая катать коляску, заварил себе чайку, сделал бутерброд с вареньем и залил молоком немного хлопьев, которые терпеть не мог, но варить кашу побоялся, вдруг возней у плиты перебудит домочадцев. Господи, какая ирония…
Зиганшин отпустил коляску и замер. Дети молчали. Он выдохнул и принялся есть, заставляя себя думать о деле. Это было лучше, чем без конца прокручивать в голове вопрос: «Зачем мы усыновили этих несносных детей?» – потому что дальше открывалась правда, что он не любит ни близнецов, ни тихую девочку, которая его боится, а знать про себя эту правду хотелось меньше всего.
Зиганшин заглянул в коляску. Даже спящие, малыши не вызывали в нем нежности и умиления.
«Такой уж я человек, – вздохнул он, – эгоист и свинья. Перед женой только добрым прикидываюсь, и, похоже, до конца теперь придется… нет, лучше уж о работе думать!»
Итак, наиболее вероятный мотив – это наследство. Но при таком основательном поводе для преступления его исполнение выглядит на редкость идиотским.
Некто решил заграбастать куш, разом убрав всех претендентов. Действительно, две квартиры, дача, предметы искусства – есть ради чего стараться.
Зиганшин отодвинул тарелку с хлопьями и нахмурился, вспоминая, чему его учили на гражданском праве. Кажется, ты не можешь наследовать, если умер раньше своего наследодателя. А если одновременно с ним?