— Существует и другой способ избавиться от него.
— Какой же?
— Мы можем убить его, Фрэнк.
Небольшой фургон молочника появился на узкой дороге. Из окошка высунулась рука и поставила на землю возле ворот две бутылки молока. Фургон двинулся дальше. Молочник не утруждал себя, он выползал на свет Божий лишь тогда, когда необходимо было получить деньги.
— Что, что? Что ты сказала?
— Мы можем убить его, Фрэнк.
Я уставился на Риту. У нее был такой вид, словно она обнаружила на полу что-то интересное. Я видел только ее белую шею и высокую грудь под мягкой тканью свитера.
— Не заболела ли ты, дорогая?
— Ну, не знаю. Я только сказала, что есть другой выход. А вдруг я пошутила…
— Надеюсь на это.
— Нет?
— Нет!
Она подняла руку и посмотрела на часы.
— Мне нужно идти. Я не приготовила ленч.
Она поднялась и начала стряхивать солому, приставшую к брюкам.
— Почистите мне спину, Фрэнк.
Я несколько раз легонько шлепнул ее пониже спины, затем круто развернул к себе.
— Тебя повесят за убийство. Ты об этом забыла?
— Кто говорит об убийстве?
— А как иначе понимать твои слова?
— Никак. Может быть, простуда унесет его в могилу… Это было бы чудесно, если бы он умер, не так ли? Ты не ютился бы в маленькой комнатушке, а он не изводил бы меня своим нытьем о сыне.
— Замолчи! — Я встряхнул ее за плечи. — Ни слова больше!
Ее глаза были похожи на изумруды в полутьме.
— Это предложение тебе не понравилось, Фрэнк? Мне тоже.
Оттолкнув меня, она вышла из сарая.
Поздно вечером Зерек заявил мне, что завтра намеревается ехать в офис.
— Я не могу забросить свой бизнес. И если вы будете рядом, я ничем не рискую, не так ли? Вы возьмете с собой револьвер?
— Да.
Итак, Зерек справился со своей слабостью. Или же эта толстуха Эмми убедила его приступить к работе?
— Хорошо. Я ухожу спать.
— А я пойду прогуляюсь. Надеюсь, все будет в порядке.
— Доброй ночи.
Я подождал, пока он поднимется на второй этаж, затем натянул пальто и вышел в темноту. Воздух был уже достаточно прохладным, ветер пронизывал до костей. Луны не было, но на черном небе сверкали искорки звезд.
Я подошел к сараю и влез на сеновал. Добравшись до окна, я увидел, что Рита на сей раз не задернула штору. Я присел на корточки, глядя в ее комнату. Рита сидела перед зеркалом в зеленом халате поверх кремовой ночной сорочки, расчесывала свои роскошные волосы. Дверь открылась, и вошел Зерек. На нем был халат, наброшенный поверх пижамы, а в руках он нес это ужасное пальто. Повесив его на вешалку возле двери, он снял халат и скользнул в постель.
Она даже не повернула головы в его сторону, продолжая расчесывать волосы. Я видел, он что-то говорит ей, указывая на штору.
Она сделала нетерпеливый жест и подошла к окну. Мы смотрели друг на друга сквозь темноту ночи. Она не могла видеть меня, но знала, что я там.
Повернулась, сняла халатик, задернула штору. Я следил за ее тенью, приближающейся к кровати. Затем свет погас, и больше я ничего не мог видеть. Я еще некоторое время неподвижно сидел, уставясь в темноту. Ревность и неутоленное желание владели мной до такой степени, что мне стало дурно.
В течение последующих семи дней у меня не было никакой возможности остаться с ней наедине. Зерек и я ездили в офис каждый день и возвращались вечером. Он не давал мне ни единой свободной минуты, за исключением того времени, когда я делал ежевечерний обход или кормил цыплят.
Каждую ночь она сбрасывала халатик у незашторенного окна, и я мог любоваться, как она идет к кровати. А когда Зерек заходил в ее спальню, она замирала перед окном, глядя на сарай.
На седьмой день я уже сомневался, в здравом ли я уме.
«Мы можем убить его, Фрэнк».
Эти слова преследовали меня. Вначале я думал, что она шутит, но потом, обдумав все, решил, что Рита говорила всерьез, и забеспокоился.
Наблюдая, как он ночь за ночью входит в ее спальню, я поневоле задумался.
«Мы можем убить его, Фрэнк».
Это предложение уже не казалось мне таким сумасшедшим. Она предложила это между делом, так, как если бы предложила приготовить обед.
На десятую ночь я уже почти дозрел.
Я был на сеновале, наблюдая, как она раздевается, когда муж вошел в ее комнату. Она не обратила никакого внимания на его появление, он долго смотрел на нее. Затем протянул руку и коснулся ее тела.
Револьвер моментально очутился в моей руке. Наверное, разум оставил меня, раз я прицелился в Зерека, положив палец на спусковой крючок. Я уже почти выстрелил. Внезапно она стала между ним и окном, револьвер выпал из моей руки.
Я едва не убил его. Если бы не Рита, я бы неминуемо выстрелил. Никогда еще я не был так близок к убийству.
Когда мы ехали в офис на следующее утро, он равнодушным тоном сообщил мне, что завтра десятичасовым рейсом улетает в Париж.
Глава 9
Было немногим более семи, и я как раз разжигал камин, когда Зерек вошел в гостиную. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять — что-то случилось. Это было очевидно: я еще никогда не видел его таким счастливым.
— Миссис Зерек этим утром сказала, что ей нездоровится.
Во рту у меня пересохло.
— Она заболела?
Он положил руку на мое плечо, его рот растянулся до ушей, так что я мог пересчитать все его зубы.
— Нет, не больна! Плохо себя чувствует, вы понимаете? Нездоровится. Это первый признак, вы понимаете? Плохое самочувствие по утрам… Это хорошо!
Я ничего не сказал, да и что я мог сказать.
Он вытащил носовой платок и вытер свой огромный нос. Затем приложил платок к глазам. Было видно, Зерек вот-вот расплачется от счастья.
— Неужели это случилось? Я жду вот уже три года! Мой сын!
Я повернулся к нему спиной, чтобы скрыть выражение своего лица, и помешал угли в камине. Конечно, по моим глазам он мог бы обо всем догадаться. Но Зерек был так занят своим счастьем, что не обращал на меня никакого внимания.
— Она себя плохо чувствует этим утром! Она хочет остаться дома. Вполне понятное желание. Я смогу вернуться дня через три, четыре…
Я тоже почувствовал прилив счастья. Тогда, в сарае, Рита сказала, что останется здесь, когда муж улетит в Париж. Ее болезнь — не более чем выдумка!
— Надеюсь, мне не обязательно находиться здесь, мистер Зерек, во время вашего отсутствия? Могу я провести несколько дней в Лондоне, пока вы будете в Париже?
Сияя, он повернулся ко мне.
— Хорошо. Вы можете взять отпуск. Думаю, вы хорошо отдохнете. Я никогда не спрашивал вас, Фрэнк. У вас есть девчонка?
— Разумеется. Она будет рада видеть меня.
— Вы уже поженились?
Я покачал головой.
— Я пока не женат.
Он потрепал меня по плечу.
— Вы должны подумать о женитьбе, Фрэнк. Сын — это очень хорошо.
Я улыбнулся.
— Хорошо — это когда у ребенка богатый отец.
Пока я заводил машину, он позвонил Эмми и сообщил ей о том, что ждет сына. Наверное, бедняжка сказала что-то не очень лестное по поводу этого радостного события.
— Я чувствую это, — закричал он в трубку. — Это сын! Я знаю! Нехорошо говорить такие вещи! Я не хочу этого слушать! Это сын!
Я стоял возле лестницы, выслушивая его монолог, и прикидывал, как повидать мне Риту. Но он не дал мне этой возможности. Дверь гостиной была открыта, и лестница просматривалась очень хорошо. Мне ничего не оставалось, как сесть за руль автомобиля.
Через несколько минут он присоединился ко мне, завернутый в свое ужасное пальто, и всю дорогу до аэропорта изводил разговорами о том, на кого будет похож сын, и тому подобной чепухой.
— Так я могу пока оставить ваших цыплят, мистер Зерек, и навестить свою девушку?
— Это сын! Я знаю, это сын! Какие к черту девушки? Не говорите мне о них!
Мисс Робинсон вышла приветствовать его, и он, разумеется, не мог не поделиться с ней приятной новостью.
— Извините, мистер Зерек, но если я вам больше не нужен, могу я уехать? Надеюсь, за вами присмотрят.
— Все в порядке. Езжайте.
Махнув на прощание рукой, он продолжал разговор с мисс Робинсон.
Я слышал, что сказала она:
— Ужасно рада за вас, мистер Зерек, ведь вы так хотели мальчика. Желаю ему удачи. Ну и, разумеется, вам и миссис Зерек.
Она всем своим видом излучала радость, как будто сама осчастливила этого господина.
Я сел в машину и поехал обратно в усадьбу «Четыре ветра». На Вестерн-авеню я зашел в бар и выпил хорошего вина. Моя машина начала делать прыжки на дороге, подобно сумасшедшему кенгуру, но я не снижал скорости. Я летел!
Приехав домой, я загнал машину в гараж и закрыл дверь. Предполагалось, что я не вернусь сюда, и я совсем не желал, чтобы какой-нибудь викарий увидел меня здесь, а потом рассказал об этом Зереку. Я открыл входную дверь и прошел в гостиную.
Рита стояла на коленях возле камина и разжигала огонь. На ней был зеленый халатик. Увидев меня, она улыбнулась. Под глазами ее были темные круги, лицо осунулось, и она действительно выглядела больной. Но улыбка успокоила меня.
— Ты в самом деле больна?
— Еще как. Я съела кусочек мыла.
Я схватил ее за плечи и поднял на ноги.
— Так это не более чем розыгрыш?
— Неужели ты мог подумать, что я позволю ему сделать ребенка?
— Но он в этом не сомневается. Он выглядит совершенно сумасшедшим от счастья. Рассказывает о твоей беременности всем встречным-поперечным. Даже стюардессе.
— Я и не сомневалась, что он поверит в этот розыгрыш. Мне необходимо было заболеть, иначе он заставил бы меня поехать в Париж.
— Но мыло?..
— Ты не знаешь его так хорошо, как я. Ему нужны были неопровержимые доказательства. Мигрени или чего-либо в этом роде явно недостаточно.
Неожиданно до меня дошел комизм ситуации, и я от души рассмеялся.
— Но ты его сегодня очень порадовала.
Она вновь бросила на меня странный взгляд.
— Вот уж никогда не подумала, что ты найдешь это забавным.
— А разве не так? Представляю его лицо, когда он узнает, что ничего нет.
— Нужно что-то придумать.
Я улыбнулся.
— Что еще можно придумать?
— То, чтобы он не узнал, что его обманули.
Улыбка исчезла с моего лица.
— Мы можем уехать отсюда вместе.
— Неужели? Я в этом не уверена. Зачем тогда я терпела все эти три года?
— Но, послушай…
— Я знаю. Знаю наперед, что ты мне скажешь. Бесполезно! Мы не можем уйти отсюда просто так.
— Почему же? Упаковываем чемоданы и — вперед. Что нам может помешать?
Ее глаза расширились.
— А что мы будем делать без денег?
На меня словно упала стена. Я совершенно забыл о деньгах: все мои мысли сконцентрировались на ней.
— Я устроюсь на работу. Можешь не беспокоиться, я принесу тебе денег столько, сколько понадобится.
— Ты? — Ее глаза заблестели. — Прекрасно! Иди и принеси их мне. Я не хочу постоянно жить на хлебе и воде. Я уже сыта этим по горло, так же как и любовью.
— А здесь разве жизнь? Сидеть взаперти в этой крысиной норе? По-моему, худшего не бывает. Мы сможем начать новую жизнь уже завтра.
— Тогда что тебя держит? Уходи. Но не рассчитывай, что я последую за тобой раньше, чем буду уверена, что у тебя достаточно денег.
Я хотел возразить, но она закрыла мне рот рукой.
— Фрэнки, давай начнем все сначала, но без блефа. Ты знаешь так же хорошо, как и я, что никогда не получишь больших денег. Сколько Зерек платит тебе — десять фунтов? Неужели ты думаешь, что я могу довольствоваться десятью фунтами в неделю? Нам этого не хватит.
— Хорошо, начнем все сначала. Что ты предлагаешь?
Рита откинулась на спинку дивана — так, что ее халатик распахнулся, открывая коленки. Когда я подошел к ней, она быстро сказала:
— Что мы будем делать, Фрэнк? Мы убьем его. Это единственный выход.
— Ты сумасшедшая и меня хочешь сделать таким.
— Никто ничего не узнает. Мы будем вне подозрений.
Я подошел к бару, взял бутылку «Скотча» и, налив две большие порции, отнес их к дивану.
— Нет ничего тайного, что не стало бы явным.
Она взяла виски.
— Я все придумала, нас никогда не раскроют.
— Так ты уже придумала? О'кей! Расскажи мне свой план, и я тут же объясню, в чем ты не права.
— В нем нет изъянов.
— Надо ж! Слушаю тебя.
— Но если ты признаешь, что план хорош, ты поможешь мне, Фрэнк?
— Не знаю, не знаю… Вообще я не разделяю твою уверенность, но тем не менее посвяти меня в детали. Когда я объясню тебе, в чем ты ошибаешься, ты будешь благодарна мне за то, что я спас твою прекрасную шею.
Ее зеленые глаза засверкали, губы плотно сжались.
— Ты считаешь меня идиоткой, так?
— Разумеется, нет, но, чтобы спланировать совершенное убийство, нужен трезвый ум, а женщина, по моему убеждению, подобными качествами не обладает. Когда убийством займется полиция, тебя вычислят в два счета.
— Можно подумать, ты придумаешь нечто получше.
— Поживем — увидим.
Некоторое время она молчала. Наконец решилась:
— Ты знаешь, молочник всегда оставляет молоко возле ворот…
— Стоп!.. Молочные бутылки у ворот! Нет проблем! Я прекрасно понимаю ход твоих мыслей. Этот трюк уже изначально обречен на провал.
— Почему? — С побелевшим лицом она наклонилась вперед, напряженно глядя на меня.
— Ну, так слушай. Вначале все кажется достаточно разумным. Я признаю это. Каждое утро молоко ставится возле ворот, и любой может подсыпать отраву… Как я понял, именно это ты собираешься сделать. Я видел шприц у тебя в спальне. И подметил еще одну деталь: за завтраком ты никогда не добавляешь в свой кофе молоко. Ну вот, ты подсыпаешь отраву в молоко и, когда явятся полицейские, можешь смело заявить, что по утрам молоко не употребляешь. И они будут вынуждены поверить тебе. Но могут начаться и неприятности.
— Какие?
— Неужели непонятно? Теперь я понимаю, почему ты отправляла эти письма с угрозами. Ты считала, что они обеспечат твое алиби. Неужели ты воображаешь, что полиция настолько глупа, что поверит тебе?
Рита выпила рюмочку. Ее руки дрожали.
— Почему ты считаешь, что мне не поверят?
— Прежде всего полисмены начнут отрабатывать свои версии, и тут уж, надо признать, они люди дотошные. Разумеется, проверят письма, обратят внимание на бумагу. И вот как раз это даст им пищу для размышлений. Неужели ты воображаешь, что конкуренты Зерека пользуются бумагой подобного сорта? Само собой, начнутся розыски машинки. И если ты не найдешь для нее лучшего места, чем за шкафом, тебе конец. Но даже если машинку не обнаружат, есть приметы, указывающие на женщину. Жену! Кстати, семьдесят пять отравлений из ста спланировано и совершено женщинами. Да, а откуда ты возьмешь яд? Учти, здесь тоже необходимо алиби.
— Я припасла яд давно. — Сейчас Рита уже не была столь уверенной, как вначале. — Никто не узнает, откуда он взялся.
— Это ты так думаешь? Добрая дюжина отравителей тоже думала так. И где они? Если у полисменов появится хоть капля сомнений, уж они тебя не выпустят. И не воображай, что ты можешь обратить все в шутку. Ты все время будешь думать, не знают ли они больше, чем говорят тебе. Это заставит быть все время настороже. Возможно, ты себя и не выдашь, но, если вместе с тобой буду я, этого и не понадобится. Достаточно посмотреть на нас обоих, чтобы сразу догадаться о мотиве убийства. И тут уж шутки в сторону, они возьмутся за нас всерьез. Ты считаешь, что сможешь выдержать день, два, неделю. Может быть, ты не продержишься и дня… — Я остановился и посмотрел на нее. — Кстати, а почему ты решила убить его? Не расскажешь?
— Долго же ты собирался задать этот вопрос.
— Я всегда думал, что ты просто хочешь развязать себе руки.
Ее нежные губы изобразили нечто похожее на улыбку.
— Как я понял, ты задумала убийство уже давно, еще до моего появления. Написала три письма, а уж потом на сцене появился я. — Повысив голос, я наклонился, напряженно глядя на нее: — Что ты замышляешь? Чего я еще не знаю?