— Ох, и воняет же здесь, — Капустин поставил одну ногу на подножку экипажа и начал счищать грязь с лакированного ботинка скомканным листком, вырванным из своего блокнота. — Сколько еще ехать, доктор? — обратился он ко мне.
— Чуть больше часа, — ответил я и только хотел уверить его, что к запаху быстро привыкаешь, как меня перебил возбужденный женский голос с другой стороны экипажа:
— Жорж! Здесь действительно дьявольское место! Я кожей чувствую какую-то зловещую ауру!
Извозчик, сидящий на козлах, покачал головой и перекрестился. Место и в самом деле не особенно подходило для загородных прогулок: абсолютная тишина, не нарушаемая даже птицами, унылый пейзаж, скучное однообразие которого подчеркивали бесконечно тянущиеся вдоль дороги потемневшие стволы деревьев, замершие в неподвижной болотной жиже. Ее испарения Капустин уже не раз поминал за время нашего пути. Я не был в этих местах очень давно, но каждый раз, когда оказывался здесь, у меня возникало одно и то же ощущение: эти края каким-то образом отстали от безостановочного движения времени…
— Ах, надо было взять с собой мадам Левскую, ей бы поправилось в этом сатанинском захолустье, — обладательница возбужденного голоса часто использована в своей речи словечки «дьявольский», «адский», «зловещий» и им подобные.
Но пора было продолжить путь, и мне пришлось окликнуть ее:
— Госпожа Капустина, не удаляйтесь от дороги. Эти болота — чрезвычайно коварная штука, уверяю вас. Засосет — не успеете оглянуться.
— В самом деле, Лизон, — вмешался ее супруг, управившийся, наконец, со своим ботинком. — Не увлекайся. Да ты испачкаешься, в конце концов!
Мадам Капустина, держа обеими руками подол платья, скакала по кочкам, как большая белая цапля.
— Все-таки надо было взять хотя бы астрологическую доску — сейчас мы могли бы устроить здесь сеанс, — не унималась она.
Лицо ее раскраснелось. Она подскочила к мужу и чмокнула его в щеку:
— Думаю, Жорж, у тебя все получится!
— О, да, — Капустин пригладил напомаженные волосы. — Я уже начинаю чувствовать, как вдохновение нахлынуло на меня, — его лицо сделалось чрезвычайно важным и самодовольным. — Это будет потрясающая книга… Ну что, пора? — обратился он ко мне.
— Конечно, пора ехать, — мадам Капустина полезла в экипаж. — Мне не терпится увидеть это адское место.
Извозчик в очередной раз покачал головой, что-то проворчал, и мы наконец-то снова тронулись в путь…
А теперь стоит ненадолго вернуться к событиям, предшествующим нашему путешествию. Итак, обо всем по порядку.
Вчера утром ко мне домой прибыл курьер из уездного полицейского управления. В кои-то веки я понадобился своему бывшему начальству. По прибытии меня самолично встретил Семен Ипполитович Кресс, уполномоченный по тюремному хозяйству.
— Ну, здравствуй, здравствуй, Яков Михалыч! Небось позабыл уже сюда дорогу? — Мы пожали друг другу руки, и он провел меня к себе в кабинет.
— Вот, решил организовать разминку твоим старым костям. Наверное, скучновато на пенсии-то?
— Да, старость подкралась незаметно, — я огляделся по сторонам. — Пока поднимался по лестнице, успел порядком запыхаться.
За пять с половиной лет здесь почти ничего не изменилось. Громкие ходики с потемневшими от времени ангелочками отсчитывали мгновения неумолимого хода времени. Покосившийся шкаф, заставленный пыльными книгами. От беспорядочно наваленных сверху папок он покосился еще сильнее, даже боязливо было лишний раз прикасаться. Еще несколько стопок распухших папок, перевязанных веревочками, громоздились в углу прямо на закапанном чернилами и усеянном сургучной крошкой полу. И на все это безразлично взирал Государь со стены. Более молодые посетители кабинета, чье зрение поострее, могли, приглядевшись, заметить, что высочайший лик засижен в нескольких местах мухами.
— Да ты присаживайся, — Кресс пододвинул к столу одно из кресел. — Сейчас чаек подоспеет…
— А ты, я вижу, все корпишь над бумажками? — кивнул я на груду исписанных листков на его столе.
— Эх, — он вяло отмахнулся. — Скоро тоже отправлюсь на пансион. У меня это хозяйство — вот где! — он хлопнул себя по загривку. — Нынче вообще прыгаю, как черт — комиссию ждем. Вздохнуть некогда, а тут еще этот писака привязался…
— Какой писака?
— Да Капустин. Ты не знаешь его? Весьма популярная в Петербурге личность. — Кресс встал и разлил по стаканам подоспевший чай. — Пишут со своею женой всякие страшные книжки. Барышни страсть как любят его писанину. И мои дочери туда же: начитаются этой галиматьи перед сном, а потом визжат от каждого шороха, как резаные. — Он отхлебнул из стакана и крякнул, обжегшись. — Так вот, этот каналья решил написать новую книжку, — он исподлобья глянул на меня. — Про Зеленые Камни…
Зеленые Камни — это довольно значительный кусок моей уже почти прошедшей жизни. Так называли крепость, в которой в свое время размещалась тюрьма. В ее стенах я имел честь служить врачом в течение почти четверти века. Вот уже несколько лет как тюрьма закрыта, но пустующая крепость так и осталась в ведении управления.
— Так пусть себе пишет, покуда хватит фантазии. Небось не запрещено, — высказался я.
— Просто так не желают-с. Хочет прежде осмотреть крепость, пощупать все сам, побеседовать с очевидцами — метода такая, — Семен Ипполитович ехидно усмехнулся.
— Послать его ко всем чертям, невелика птица. — По взгляду Кресса я понял, куда он клонит.
Он развел руками:
— Нельзя-с. Имеет связи и бумагу оттуда, — он показал пальцем в потолок. — С предписанием оказывать содействие и не препятствовать творческому поиску.
Семен Ипполитович тяжело вздохнул:
— Просьба у меня к тебе, Яша. Свози ты его туда, поводи, расскажи что-нибудь. Потратишь на них не больше дня, а мне ну никак! Ни минуты у меня свободной. — Он достал платок и утер лоб.
— Вот так-так, — я взял стакан с чаем и откинулся в кресле.
— Ты уж выручи меня, Яков Михалыч, а писатель в долгу не останется — оплатит тебе за беспокойство, сколько скажешь. Да и все равно лучше тебя Зеленые Камни никто не знает. — Тут он усмехнулся и достал что-то из стола. — Вот, подарил мне свою книжонку, называется «Кровавое послание мертвеца», хе-хе. Даже автограф для моих дурех чиркнул — вот будет радости-то.
В это время раздался стук в дверь и в кабинет вошли двое: элегантный господин в модно пошитом костюме и лакированных туфлях и дама с блестящими глазами, одетая в пышное белое платье.
— А вот и наш любезный господин литератор, — Кресс проворно выбежал из-за стола. — Позвольте вам представить доктора Савичева Якова Михайловича, о котором я вам рассказывал.
«Старый хрыч, — подумал я. — Уже и рассказать что-то успел».
Господин приподнял шляпу, под которой показались напомаженные волосы:
— Очень приятно-с. Жорж Капустин. А это — моя супруга. Мадам Елизавета Гурич-Капустина.
Мадам Капустина кивнула.
— Мое почтение, — я тоже встал и поклонился в ответ.
— Покорнейше благодарю, господа, за расположение к моей задумке, — продолжал писатель.
— Осмелюсь доложить, что еще ни с чем не согласился, — возразил я.
Мои слова не произвели на Капустина никакого эффекта, а вот его супруга сразу изменилась в лице, сделавшись совершенно растерянной.
— Мы как раз с Яковом Михайловичем обсуждали перед вашим приходом, — поспешил объясниться Кресс. — Я толком не успел ему объяснить всех деталей.
Семен Ипполитович стоял между нами с писателем, переводя взгляд с одного на другого.
— В таком случае мы могли бы пока… — Капустин кивнул в сторону двери.
— Что вы, что вы! — засуетился Кресс. — Мы сию же минуту устраним все недоразумения. — Его красноречивый взгляд в мою сторону заставил почувствовать себя виноватым.
Наступила неловкая пауза. Женщина так глядела на меня, что вынудила нарушить молчание первым. «Экая впечатлительная особа», — подумал я, а вслух произнес:
— Значит, книжки сочиняете?
— Пытаемся, в меру своих сил, — Капустин самодовольно ухмыльнулся. — Многие находят весьма забавным-с.
— Про мертвецов? — я хитро прищурился.
Писатель искренне расхохотался и пригладил свои волосы.
— Жорж хотел сказать — его творчество почитают, — вмешалась Елизавета. — От его историй становится просто дьявольски страшно, сердце так и стучит…
— Дорогая, не смущайте же меня перед любезными господами, — Капустин поцеловал жене ручку Но в облике его не промелькнуло и тени смущения. — Знаете, Яков Михайлович, я оказался приятно удивлен впечатлением от нашей встречи. По словам Семена Ипполитовича вы представлялись этаким, извините за выражение, нелюдимым сухарем.
— Вот как? — я посмотрел на Кресса — тот всем своим видом взывал к заступничеству писателя.
— Нет, вы не подумайте, — поспешил объясниться Капустин. — Это я образно, с присущей мне тягой к преувеличению. Разрешите же засвидетельствовать вам наше с Елизаветой самое искреннее почтение.
Я взглянул на его супругу, которая как раз собиралась что-то добавить:
— А вы книги любите, Яков Михайлович?
— Бывает, конечно, но не увлекаюсь, — ответил я. — Особенно ежели страсти всякие. Оно ведь как выходит: пока молодой — все времени в обрез, а состаришься — и глаза устают, и разумения не хватает…
— Полноте вам! — недоверчиво улыбнулся Капустин.
— А что читаете, если не секрет? — продолжала Елизавета.
— Бывает, что стишки там разные… — я засмущался.
— Господа, вынужден вас прервать, — вмешался в нашу дискуссию Кресс. — Вы уж не серчайте, но служебные обязанности неволят. Надобно мне сегодня еще несколько поручений исполнить.
— Что ж, Семен Ипполитович, тогда не смеем тебя отвлекать, — я оглядел всех присутствующих. — Полагаю, от меня ожидается решение? Раз на то воля Божья, чтоб употребить старика к делу, пусть оно так и будет.
Краем глаза я заметил, как сразу посветлело лицо Елизаветы Гурич-Капустиной.
И вот теперь известный писатель, его супруга и ваш покорный слуга едем в крытом экипаже в бывшую тюрьму под названием Зеленые Камни, в стенах которой я последний раз находился, если не ошибаюсь, почти десять лет назад. Внутри экипажа было гораздо уютнее, поскольку болота остались там, снаружи, а деревья, проплывающие за окном, вносили столь недостающий элемент движения в весь этот остановившийся пейзаж.
— Неужели это единственная дорога туда? — спросил меня Капустин, сидя напротив и покуривая папиросу через длинный дорогой мундштук. Похоже, запах болот больше его не раздражал.
— По крайней мере, единственная известная, — ответил я. — Наверняка есть какие-то тропы, про которые ведают лишь охотники да дикое зверье.
— Интересно, а долго его искать пришлось, путь этот?
— Насколько мне известно, никакой дороги раньше и в помине не было, — продемонстрировал я свои познания. — Ее очень долго прокладывали, перевозили сюда несметное число подвод с камнем и землей. Сколько в трясине сгибло рабочего люду и животины — тоже не счесть.
— Экая штука! — покачал головой Капустин. — И ради чего все затевалось? Иного места, что ли, сыскать не могли?
— Но даже после окончания работ несчастных случаев было — хоть отбавляй, — продолжал я. — Чуть отклонится какой-нибудь экипаж от дороги — и прямиком в болото. Особенно зимой плохо дело было: едешь как будто по твердому, а это лед. А подо льдом — сами понимаете что.
— Страху нагнали, Яков Михайлович, — снова покачал головой писатель. — А наш-то возница не заплутает?
— Не беспокойтесь, — поспешил я его успокоить. — Еще на моем веку по краям дороги столбики вкопали. Но начальство все равно наведываться в крепость из города не жаловало. Только в самых непредвиденных случаях.
— А были такие? — сразу оживился Капустин.
Я молча кивнул.
— А ведь это, на самом деле, была отличная идея, — он стряхнул пепел за окно экипажа. — Тюрьма, окруженная со всех сторон болотами. Наверное, сбежать отсюда было чертовски непросто?
— Вы абсолютно правы, — согласился я. — Единственная оттуда дорога, по которой мы сейчас едем, блокировалась несколькими кордонами, а соваться в болота, как вы понимаете, было равносильно самоубийству.
— Неужели никому не удалось убежать? — спросила мадам Капустина, вздремнувшая на плече мужа.
— Было несколько случаев. Правда, беглецам удавалось покинуть лишь саму крепость, а так как вариант с дорогой исключался, единственный их путь лежал через болота. Ну а там их судьба была полностью в руках Всевышнего. По крайней мере, никто о большинстве из этих людей никогда уже не слышал.
— Значит, все они… — Елизавета многозначительно недоговорила.
— Кто знает… Может, кому-то и повезло, но это маловероятно. Скорее всего, сгинули в трясине. Некоторых, кстати, впоследствии находили — пренеприятное зрелище, доложу я вам.
— Сколько невинных душ покоится на дне этих мрачных болот, — задумчиво произнес Капустин и что-то чиркнул в своем блокноте.
— Вот видишь, Жорж, я не зря чувствовала какие-то дьявольские флюиды! — снова ожила его супруга.
— О, да, дорогая, это кости утопленников звали тебя к себе, — замогильным голосом изрек Капустин и неожиданно схватил жену за плечо.
— Перестань! — она отмахнулась от него перчаткой. — Простите, доктор, я ненавижу, когда Жорж относится ко всему этому так несерьезно.
— Получается, что это была одна из самых надежных тюрем, — Капустин заложил руки за голову. — Именно поэтому у нее была особая клиентура, не так ли, мсье Савичев?
— А вы, я вижу, прекрасно осведомлены, мсье Капустин?
— Совсем немного. Прошу вас, Яков Михайлович, расскажите мне о Зеленых Камнях поподробнее. Да что там, я желаю узнать о них все!
Я улыбнулся, посмотрел в окно, в котором то и дело мелькали ветви низкорослого болотного кустарника, и спросил Капустина:
— А почему вам вдруг вздумалось написать именно о Зеленых Камнях?
Он внимательно посмотрел на меня, словно мой вопрос озадачил его, затем рассмеялся:
— Видите ли, писать все время о демонах, кознях дьявола и оживших мертвецах утомляет. Да и этим сейчас не удивишь нашу огрубевшую публику, а взволновать все это может разве что, пардон, только наивную девственницу-гимназистку. Мое же мнение таково, господин доктор, что реальность гораздо страшнее вымысла. Ведь после прочтения коротенькой заметочки в бульварной газете о каком-нибудь несчастном, удавившемся в порыве отчаяния, становится жутковато и погано на душе, чего роману про чудовищ достичь не удастся никогда, как бы живописно автор их ни изображал. Страшная реальность — вот что привлекает и пугает одновременно.
— В какой-то мере согласен с вами, — произнес я.
— Ну а что касается Зеленых Камней, — продолжал он, — о них ходит столько всяческих слухов и небылиц, что я решил удовлетворить неподдельный интерес публики, но не придумывая фальшивые байки, а описав несколько реальных моментов из жизни тюрьмы, лично побывав в ее стенах, окунувшись в ее атмосферу и поговорив с вами, живым очевидцем. Вот скажите мне, Яков Михайлович, есть ли во всех этих историях, что гуляют по Петербургу, хоть малая толика правды?
Блеск вдохновения в его глазах был настолько сильным, что я решил немного подлить масла в огонь:
— Честно говоря, я толком почти не слышал ни одной из них, но могу вас уверить, что те реальные случаи, очевидцем которых я был, заставляют поблекнуть все сказки, которыми тешит себя скучающая публика.
— О-о-о, — мадам Капустина прикрыла рот ладонью.
— Очень надеемся услышать хотя бы некоторые из них, доктор, — писатель сделал умоляющее лицо. — Но сначала все-таки расскажите немного об особенностях этих мест.