Зал был пуст, если не считать шумной компании из четырех коротко стриженных среднего возраста «братков», одетых и выглядевших, как «братки», и двух проституток, выглядевших и одетых, как проститутки.
Алехин сел за столик в противоположном углу, как можно дальше от динамиков, из которых неслось надрывно-разухабистое:
Люблю ходить, в карманы руки, не спеша,
В слепые окна посвистеть…
А ту, которая с другим, – но хороша! –
Глазами, и не только, догола раздеть!
Появился официант. Алехин, объясняясь не столько словами, сколько жестами, попросил его первым делом убавить звук хотя бы наполовину и принести ему бутылку холодного «Боржоми» и меню. Официант закивал и поспешил в служебное помещение.
Через пару минут мощь шлягера снизилась до менее убойной, о чем Алехин тут же пожалел. Компания за столиком у противоположной стены общалась между собой не менее истерично и преимущественно матом. По долетавшим до него репликам и междометиям Алехин узнал, что «у Вована днюха, а он морду воротит». Девушки то визгливо смеялись, то просили налить, то нестройно подпевали голосу уральского соловья. Все они были заметно пьяны и вели себя соответственно.
Увесистое меню, которое принес официант, насчитывало более ста наименований блюд, в том числе такие диковинно звучащие, как «Салат оливье тре деликат под соусом провансаль» и «Борщ из гусиных копченостей с разными капустами и босторферными яблоками».
Уточнив, что копчености и капусты, равно как и яблоки, название которых мгновенно вылетело у него из головы, являются ингредиентами самого обыкновенного борща, Алехин сделал заказ и попросил принести также сто граммов водки – неважно, с каким названием, лишь бы очень холодной, а еще лучше ледяной.
Записав заказ в блокнот, официант двинулся в сторону кухни, но Алехин окликнул его и спросил, есть ли в ресторане вай-фай. Получив утвердительный ответ вместе с листком из блокнота с надписью Nadezhda-net пароль 666, Сергей достал айфон и вошел в Интернет. Набрав в поисковике «военный билет ростов-на-дону срочно», подумав, добавил «дорого», потом последнее слово стер и нажал на Enter.
С деньгами у Алехина, как известно, проблем не было и в этом столетии не предвиделось. До вербовочного пункта он посетил с десяток банкоматов, где отоварил шесть имевшихся у него кредитных карт в общей сложности на двести тысяч рублей. Все карточки, кроме одной, работали, и это было хорошо. Военный билет мог стоить приличных денег.
Яндекс выдал сто сорок восемь вариантов. Проглядев первые тридцать, пока не начались повторы, Сергей выбрал «Справки на вождение, оружие, свидетельства о рождении, больничные листы, трудовые книжки, охотничьи и военные билеты, дипломы круглосуточно» и записал указанный телефон. После чего взглянул на часы, а затем – на дверь, ведущую в служебные помещения ресторана. Официанта со своим заказом он не увидел.
Между тем за столиком у изрядно разогретых соседей назревал скандал.
– Саша, ты, б...дь, меня б...дью называешь? – визгливо вопрошал женский голос. – После всего, что было?!
– Да иди ты на х…й, Таня! Выпила, б...дь, лишнего, гражданка Николаева. Веди себя…
– Это ты, б...дь, лишнего ширнул, енот поганый! – гражданка Николаева, словно только и дожидавшаяся, пока ее пошлют в указанном направлении, взвилась еще пуще. – Всю, б...дь, жизнь мне испоганил, козел!
– Ты посмотри на себя в зеркало! – повысил голос Саша. – Ты, сука, на вокзале сосала, как последняя б...дь! Я ей жизнь испортил? Из говна, б...дь, вытащил, дуру немытую, трепак простил, пристроил в культурный бизнес. Нет, б...дь, видали?! А?!
Таня резко вскочила со стула. Покачиваясь, размахнулась сумочкой и влепила Саше со всего размаху по уху. Пока его компаньон и вторая девушка продолжали смачно закусывать жирной селедочкой с луком, давясь от смеха, Саша медленно поднялся, выкатил глаза на пунцовом лице и вкатил Тане профессиональный боковой в челюсть. Удар был такой силы, что девушка пролетела метра полтора по залу, выбила из рук у подвернувшегося на траектории полета и тщетно пытавшегося увернуться официанта тарелку с алехинским борщом из гусиных копченостей и грохнулась, раскинув руки, на пол. При этом угодила она не просто на пол, а в лужу того самого борща, который кроваво-красными ручейками мгновенно начал растекаться из-под ее головы во все стороны.
Алехин встал, подошел к суетящемуся официанту, сунул ему стольник в нагрудный карман, перешагнул через бесчувственную проститутку и направился в сторону веселой компании. Боксер Саша уже успел сесть на место. Поймав движение Алехина мутным взглядом, он приподнялся и полез правой рукой за пояс брюк сзади. Остальные, вытирая салфетками липкие, лоснящиеся рты, молча наблюдали за развитием событий.
Алехин прошел мимо, не скосив и глаза, и вышел в холл.
– Пора полицию вызывать, – сказал он проснувшемуся и протирающему очки охраннику.
– Какую полицию? – печально хмыкнул охранник. – Они полиция и есть…
– Нюх потерял, – Алехин произнес это вслух, оказавшись на улице. – Простите, Таня. Сейчас, честно, не могу ничем помочь. В следующий раз, гражданка Николаева. Мне еще правду узнать надо, – тут же осознав по ходу движения, что последнее предложение было не просто фразой, а цитатой из какого-то до боли знакомого кинофильма. Но не смог сразу вспомнить, из какого.
Отразившись от купола собора шаровой молнией, солнце мгновенно ослепило его.
«Вспомнил! – воскликнул уже про себя и для себя зажмуривший глаза Алехин. – “Свой среди чужих…”»
Рядом с отелем Алехин зашел в «Макдональдс» и поужинал картошкой фри с кетчупом и куриными крылышками с соусом барбекю, запил это дело приторно-сладкой кока-колой со льдом.
«С американской не сравнить, – подумал он. – То, что не могут не воровать при производстве, это факт. Это не обсуждается. Значит, Coke39 должен быть менее сладким. Но он более сладкий, чем американский. Значит, они туда добавляют сахар. Зачем? Чтобы скрыть недостачу того, что украли. Не сахар же, раз добавляют? А что тогда?»
Продолжая решать про себя эту логическую задачу, он добрался до гостиницы и поднялся в номер на третий этаж.
Как только Сергей закрыл за собой дверь, телефон на столе моментально зазвонил.
– Добрый вечер, – запело сопрано, одновременно выдыхающее сигаретный дым, на другом конце провода. – Не хотите сегодня отдохнуть? Замечательные девушки. Не пожалеете.
Алехин повесил трубку. Посмотрел на часы. Было 21.16. В Ростове время московское. Набрал номер, выуженный из Интернета. Ответил мужской голос. Разговор был короткий. Незнакомец прервал его на полуслове, сказав:
– Подробности при встрече.
Договорились на одиннадцать утра. В Парке культуры и отдыха имени Октябрьской революции. У пруда с черными лебедями. От гостиницы на такси – пять минут.
Сбросив кроссовки, Алехин, не раздеваясь, рухнул на неразобранную двуспальную кровать и мгновенно забылся мертвым сном.
* * *
– Сережа, я волнуюсь, – Лена говорила тихо, чтобы не разбудить девочек, которые спали вдвоем на соседней кровати в номере. – Может быть, не надо туда ехать?
Сергей лежал на спине с открытыми глазами, закинув левую руку за голову, а правой обнимая Лену, которая лежала вплотную рядом с ним на боку, привычно обхватив его рукой и положив свою теплую ногу поверх его. Ее голова покоилась у него на груди. Он перебирал пальцами ее волосы, гладил плечо. Она скользила рукой по его щетинистому подбородку, медленно спуская руку вниз и теребя пальцами волосы у него на груди. От ее волос пахло свежестью. И любовью.
– И что? – спросил Сергей полушепотом.
От шепота у него садился голос. В детстве он много орал и громко пел. Однажды сорвал голос. Так, что даже говорить не мог. Получалось сиплое бормотание. «Ухо-горло-нос» прописал лечение и запретил говорить шепотом. А орать – наоборот, разрешил. Столько лет прошло, а он неукоснительно следовал советам врача, как будто работал не ментом, а оперным баритоном. У них дома была гитара. Лена любила слушать, как он поет. Он редко пел в компаниях, а вот дома делал это с удовольствием.
– Ты ничего там не узнаешь, родной, – прошептала Лена и коснулась губами его плеча. – Я боюсь, Сережа. Места себе не нахожу. Держусь, как могу, при девочках. Там же война. Тебя убьют, Сережа… Я прошу тебя…
Алехин почувствовал, как повлажнели волосы у него на груди. От ее слез. Он поднял руку к ее мокрой щеке, прижал к себе голову и поцеловал ей волосы на макушке, потом приподнялся, обнял и поцеловал в губы… И тут проснулся от громкого, как пожарная сирена, звонка. Вновь звонил гостиничный телефон. Он резко вскочил, схватил трубку. Посмотрел на часы. Было два ночи.
– Уважаемый гость, простите за поздний звонок, – прощебетал девичий голосок с мягким южнорусским акцентом. – Вы хотели бы хорошо отдохнуть, расслабиться в компании с нашими девушками?
Алехин протер глаза. В комнате было темно и душно. Окно закрыто. Кондиционер он не включал.
– Пришли мне русскую девушку от тридцати пяти до сорока лет, среднего роста, грудь третьего размера, некурящую, не брюнетку, – продолжая тереть глаза, вполголоса сказал Сергей, словно все еще боялся кого-то разбудить. – Есть у вас такие?
– У нас девушки на любой вкус, – с готовностью ответила трубка. – Вам на когда?
– На сейчас.
– Хорошо, ожидайте. Предоплата сто процентов. Девушке. На месте. Тариф – две тысячи рублей час, шесть тысяч рублей до утра, десять тысяч на сутки.
– А на неделю?
– По договоренности, – трубка захихикала. – Хорошего вам отдыха.
Девушка постучала в дверь через пятнадцать минут. Алехин успел принять мужской мгновенный «командировочный» душ и почистить зубы. Голый, прикрываясь полотенцем, он открыл дверь, повернулся и, не взглянув на девушку, лег в постель, накрывшись простыней.
Проститутка вошла и закрыла дверь. Сказала «добрый вечер». Тем же самым голосом, что и трубка четверть часа назад. Прошла в комнату. Села на стул у стола. Положила на стол сумочку и открыла ее. Алехин с трудом разглядел девушку в неярком свете ночника, висевшего у кровати на стене, – такой маленькой она ему показалась. На вид и восемнадцати не дашь. Волосы темные, коротко стриженные. Худенькая, невысокая. Груди не было совсем.
– Кристина, – представилась она застенчиво.
– Так это ты мне звонила? – спросил Алехин.
– Да, я, – девушка продолжала смотреть в сторону. – Вы простите. Просто сегодня мое дежурство. Двух остальных уже разобрали. Мне уйти? Я понимаю, что вы не то хотели. Но я… не курю.
– Оставайся, раз уж пришла, – рассмеялся Алехин. – Хоть поспишь у меня до утра.
– В смысле?
– Раздевайся, ложись. Поздно уже.
– А деньги?
– На столе.
Кристина пересчитала шесть бумажек, положила их в сумочку, быстро разделась, достала из сумочки блестящий квадратик и подошла к постели.
– А душ, Кристина? У меня горячая вода есть.
– Я утром принимала.
– Теперь примешь ночью. Давай, давай, топай в ванную.
Кристина смущенно выполнила приказ и провела в душе чуть ли не полчаса.
«На неделю вперед», – подумал Алехин.
Вернувшись, Кристина села рядом с ним на кровать, прикрывая несуществующую грудь рукой и, как конфетку на ночь, протянула ему презерватив.
Алехин положил его на тумбочку за голову и подробно проинструктировал Кристину, как лечь: справа от него, обхватить его рукой и ногой, положить голову ему на грудь. Голова Кристины пахла солнцем и семечками. Сергей уткнулся подбородком в ее волосы и закрыл глаза. Он покрепче обнял ее плечо и почувствовал, как она откликнулась всем телом. Так они проспали до утра.
– Сколько тебе лет? – спросил Алехин утром.
– Семнадцать с половиной.
– Как тебя зовут, Кристина?
– Лена. А вас?
– Макаренко, – Алехин вручил ей неиспользованный презерватив. – И не забудь свое software40.
Лена хихикнула, положила презерватив в сумочку, смущенно, по-детски улыбнулась и вышла за дверь.
* * *
В парке было людно. Сергей с трудом нашел свободную скамейку. В небольшом квадратном пруду действительно плавали четыре пары черных лебедей.
– А вы знаете, Сергей Михайлович, что лебеди живут всю жизнь только в одном браке? – спросил прохожий, мужчина средних лет, остановившись у его скамейки. – Да, да. Более того, если один из супругов погибает, то оставшаяся половинка живет до конца своих дней в одиночестве и больше партнеров не заводит.
Незнакомец снял черную бейсболку с эмблемой Dallas Cowboys и широко улыбнулся щербатым ртом с неровными желтыми зубами.
* * *
Он был улыбчивым по жизни, но сейчас ему было не смешно.
– Ты разумеешь, падла, х…есос ментовский, крыса е…аная, каких золотых пацанов ты сдал? – наклонившись над ним, просипел Гнедой. – Ребята чалятся на зоне по твоей вине, паскуда, а ты тут жируешь, петушило! Ты ж их еще и обобрал, падла! Крыса ты, в натуре, помойная. Менты тебя отмазали, а ты, Гитлер, должен был щас под шконкой тухнуть. Там бы тебя и загасили, как два пальца об асфальт. Но ты думал, мы тебя не достанем. А мы достали. Вот и будет тебе щас казнь лютая, как на зоне.
Гена Филимонов, в прошлом художник и свадебный фотограф, а теперь торговец наркотиками по кличке Гитлер, лежал связанный по рукам и ногам, упакованный, как куколка гигантской бабочки, в спальный мешок, сквозь который спину уже прожигала холодом и страхом заледеневшая осенняя земля. Бандиты вывезли его на свою турбазу «Хрустальная» под Ебургом. Здесь кричи не кричи, никто не услышит – лес кругом. Кляп у него изо рта вытащили для последнего слова. Из запекшихся окровавленных губ в морозный воздух вылетал пар. Облачко за облачком. Глаза моргали, тело, словно пробитое электрошокером, нервными судорогами тряс ледяной ужас. Он не мог произнести ни слова. Смотрел снизу вверх на темные силуэты своих мучителей и ждал смерти. Как избавления. Только бы не больно было, думал Гитлер. Он не выносил боли. Его зубной врач, протирая спиртом прокушенную руку, сказала, что у него болевой порог отсутствует и что ему нужно сначала нервы вылечить, а уже потом к стоматологу записываться. Теперь было уже поздно лечить нервы.
– Закроешь, глаза, падла, мы тебя пилой пилить будем, – продолжил Гнедой, еще ниже наклонившись к лицу жертвы. – Слушай расклад. Сейчас Заноза будет вкручивать тебе между ребров супинатор. Вот эту заточку железную из твоего ботинка, гнида. Тебе коци больше не пригодятся. А мы все будем смотреть тебе в глаза до последнего. Пока штырь не проколет тебе, падла, твое гнилое сердце. Смотри! Дернешься, закроешь, сука, глаза, мы тебя по частям нарежем. Только медленно-медленно.
Гитлер не мотал еще ни одного срока и не знал, как казнят на зоне «крыс». А Гнедой и Заноза знали. Два «приговора» Заноза привел в исполнение собственноручно. Казнь провинившегося блатного проводится в соответствии с устоявшимся ритуалом. В установленном старой тюремной традицией порядке. Когда приходит малява с приговором, из ботинка достается супинатор. Его долго точат о бетонный пол. Сам приговоренный может точить – содержание малявы пахан не разглашает, – и он не подозревает, что эта заточка скоро пройдет между ребер именно ему. Все в бараке или в камере готовятся (билеты «раскуплены»), но никто еще не знает, кто «крыса кумовская» – или же он придет с послезавтрашним этапом, или он пьет чай в соседней хате, или вот он, сука, спит на верхней шконке. Или это ты сам и есть. О том, что заточка изготовлена по ее душу, «крыса» узнает лишь тогда, когда по сигналу пахана сокамерники набрасываются на него, вяжут и запихивают в рот его же носки – чтобы не скулил перед казнью. А то прибежит «кум» и все испортит.
Но сейчас эта предосторожность была излишней – вокруг места казни на десятки километров тайга. Ори сколько хочешь.
– Как понял меня, фашист? – закончил вступительную часть Гнедой. – Если все ништяк, даем тебе последнее слово, сука.
Филимонов заморгал глазами навыкате и попытался качнуть головой.
– Ре… ре… ребята, простите меня, – прошептал Гитлер. – Я не «крыса», мамой клянусь.
– Мы твою маму на х…ю видали, Гитлер, – Гнедой цыкнул слюной себе под ноги и перекрестился. – Ну, Заноза, поехали. С богом.