– А я вас узнал, дорогая товарищ Бородина, – сказал Захаров, подойдя к женщине со стетоскопом и протягивая руку. – Вы ведь Доктор Варя, не так ли?
Губы доктора растянулись в улыбке. Но ввалившиеся красные глаза оставались отрешенными, как на портретах святых мучениц эпохи Возрождения.
– И я вас узнала, Платон Парамонович, – она с готовностью пожала ему руку. – Какой вы неугомонный. Опять на войну?
– А вы, я вижу, опять с нее? Что здесь происходит? Откуда эти несчастные дети? Как мы можем помочь?
Журналисты с камерой переключились с детей на писателя и Доктора Варю, известного российского волонтера, открывшую несколько хосписов и приютов для вынужденных переселенцев в России и в Украине.
– Да из детского садика в Донецке, – утомленно махнула рукой Доктор Варя. – В городе бомбежки каждый день. Вот, вывозим детвору потихоньку. В Ростов. Там уже приют открыли для детей с Донбасса. Так дело пойдет, будем дальше возить.
– Бомбежки?– продолжая что-то черкать в своем блокнотике, спросил Захаров. – И кто бомбит? Хунта?
– Ну а кто ж еще? – ответила Доктор Варя, вытирая платком влажные, усталые красные глаза. – Да вы и сами все знаете, Платон Парамонович. Ковровые бомбардировки чуть ли не каждый день. Ну и есть еще одно ужасающее обстоятельство. Не могу об этом сейчас рассказывать, чтобы не пугать людей. Короче говоря, было принято решение эвакуировать детские сады, спасать детей из этого ада. Воспитатели отказались ехать. Вот, сами управляемся, как можем.
– Я все пишу, Паша, – тихонько толкнул в бок оператора корреспондент, говоря шепотом ему на ухо. – Это Захаров, Паша! Захаров! Бинго! Он нам сделает сумасшедший синхрон!!!
Писатель продолжал лихорадочно строчить в блокноте.
Журналист показал оператору большой палец. Писатель тактично замолчал, продолжая лихорадочно строчить в блокноте.
Доктор Варя достала из сумки целлофановый пакет и начала обходить детей, гладя их по головкам и вручая карамельки в красной обертке. На фантиках было выведено «Москвичка» – стилизованной под церковно-славянский шрифт вязью.
– Варя, я просто преклоняюсь перед вами, – сказал писатель, идя вслед за женщиной и по пути механически поглаживая рукой детские головки. – Не скудеет Россия-матушка своими матьтерезами. Я восхищаюсь вашим героизмом, вашей преданностью делу, вашей жертвенностью!
– Ну что вы все обо мне, – Варя скромно опустила глаза. – Я лишь одна из многих. Это наше общее, как, по-моему, вы написали, русское горе.
Писатель-политрук не успел смутиться, как неподалеку страшно заверещали тормоза подлетевших к месту сбора детей «Жигулей». Из машины почти на ходу выскочила грузная молодая женщина с красным зареванным лицом и растрепанными волосами.
– Люба, Любанька, дитятко мое! – со слезами закричала она, встав на колени и распахнув руки навстречу девчушке, отделившейся от толпы и бегущей к ней что есть духу. – Успела, успела, мама рóдная! Успе-е-е-е-ла! А-а-а-а-а-а!
Женщина, рыдая, прижимала к себе плачущую девочку, которая уткнулась головой в грудь мамы. Из машины вышел худенький небритый мужичок в серой спецовке, картузе и подошел к матери и девочке, нагнулся и обнял их.
– Бери ее, Радик, – обратилась женщина к мужу, резко прекратив рыдания и вытирая красное лицо полной рукой. – Веди в машину, не выпускай. Мне тут побалакать маненько трэба.
Решительно тряхнув головой, громко, как бешеная кобылица, сдув с лица нависшую челку и сжав кулаки, женщина направилась в сторону доктора и писателя, не понимающих, что происходит. Вернее, Доктор Варя уже догадывалась, что надвигается скандал, а писатель – еще нет.
– Что ж ты, сучка, делаешь?! – закричала женщина в лицо Варе, остановившись на расстоянии вытянутой руки, не обращая внимания на оператора с камерой, корреспондента и всех остальных. – Ты пошто детей воруешь, б…дища?! Своих нет? Кто тебе дал право издеваться, глиста в корсете, прошмандовка в халате?!
Она сорвала с шеи доктора стетоскоп и начала стегать им Варю по лицу и груди. Экзекуция продолжалась несколько секунд, пока двое военных не схватили ее за руки и не оттащили от доктора, у которой из рассеченной губы на белый халат уже капала кровь.
– Ради бога, не трогайте ее! – вытирая платком кровь и помаду с губ, вступилась за женщину Бородина. – Ее можно понять. Война кругом. Люди все на грани нервного срыва.
Военные не выпускали разъяренную мать, пытавшуюся вырваться из крепких мужских рук. Дернувшись несколько раз и поняв, что дотянуться до врачихи ей уже не удастся, женщина снова начала рыдать, запрокинув голову и повиснув на руках военных.
Бородина подошла к плачущей матери сама.
– Мы не могли поступить иначе, – обратилась она к женщине. – Детей надо спасать. Вы всего не знаете. Мы сейчас не можем об этом говорить, поверьте. Все фамилии, телефоны записаны. Мне сказали, что согласие родителей на каждого ребенка получено.
– Кого спасать?! – снова пришла в ярость женщина. – Спасай своих детей! Много их у тебя, своих-то, что ты за нашими приперлась? Кто тебе дал право до моего ребенка касаться?!!
– Но ведь бомбежки! Люди гибнут. Женщины, старики, дети…
– Какие бомбежки?! Кино насмотрелась? Никаких у нас бомбежек нет!
– Вы не в себе, – растерянно сказала Доктор Варя. – Успокойтесь. Выпейте воды.
Еще один военный подошел к женщине и протянул ей бутыль с холодной водой из колонки неподалеку. Двое других ослабили хватку. Женщина отчаянно махнула рукой и выбила бутылку у того из руки.
Дети, все как один, перестали плакать и, вытаращив глазенки, с раскрытыми ртами следили за происходящим. Они никогда не видели дерущихся женщин. И никогда не видели Любину маму, веселую и добрую хохотушку, в таком состоянии – они даже не сразу ее узнали.
Между тем Радик усадил дочку в машину, а сам подошел к жене и неуклюже обнял ее обеими руками.
– Маша, поехали домой, – спокойным голосом сказал он. – Любушка плачет.
– Не приставай, Радик! – грубо оттолкнула его Маша. – Пусть эта тварь еще Сашку отдает. Сашенька, родненький, иди сюда, миленький!
Мальчик, который до этого лежал и бился головой о землю, неуверенно оглядываясь на Доктора Варю, побрел к женщине, видимо не понимая, что освободился из плена.
– И Саша ваш сын? – встрял в разговор писатель.
– Не мой, – прижимая к себе мальчика, твердо сказала Маша. – Золовки младшенький. Только без него не уедем.
– Пускай забирает, – Доктор Варя отвернулась, беспомощно разведя руками.
Маша подняла трехлетнего малыша на руки и понесла к машине, в то время как тот через ее плечо смотрел на остающихся рядом с автобусом детей.
Алехина тронула эта сцена. Он вспомнил своих дочек. Сердце забилось, и закололо в глазах и висках.
В детском садике дети всегда завидуют тем, кого забирают раньше других. Для малышей остаться, когда всех уже разобрали, с уставшей, безразличной воспитательницей – целая трагедия. Они вдруг все вместе, разом осознали, что произошло: двоих забрали, а их забирать уже некому. И ринулись к машине, которая завелась и начала разворачиваться. Дети кричали, рыдали, спотыкались, падали, а «Жигули», набирая скорость, уже катились назад в Донецк. Саша и Люба стояли на коленках на заднем сиденье и смотрели в окно на удаляющихся бегущих следом и протягивающих к ним руки детей.
Военные, писатель, Доктор Варя, журналисты, Рыбников с Алехиным и даже расстроенный водитель бросились за ними, собрали всех и, несмотря на их громкий плач и вой, стали запихивать в автобус.
Журналист посмотрел на оператора и вопросительно дернул подбородком. Оператор показал ему большой палец.
– Сейчас звоню в контору, – сказал журналист, поспешно доставая телефон. – Наши в Ростове их перехватят. Там две группы есть. А мы за писателем. По коням.
– Нам еще разрушения где-то снять надо, – сказал оператор, садясь за руль. – Или из архива возьмем?
– У нас в архиве есть дом из Слонявска, такой конкретно раздолбанный, помнишь, снимали? Там еще пацаны гильзы собирали. Мы пару планов с ними и без них сделали. С кошкой и детской коляской. Ну, вспомнил?
– Ах, да, – спохватился оператор. – Точно, там чистая Хиросима. Так мы ж его давали уже два раза.
– Ну что ты как маленький? Еще раз дадим. Кто на это внимание обращает?
Пока телевизионщики грузились, они потеряли машину с писателем из виду. Догнали на самой окраине Донецка, где унылая Матвеевка плавно перетекала в такой же безликий Пролетарский район и где «Патриот» остановился на заправке. Тихонько встали в стороне в ожидании. Работала одна колонка. Марка бензина была указана, как Super. Писатель и Алехин вышли из машины размять ноги.
– Капитан, есть чем расплатиться? – зевая, спросил Рыбникова утомленный писатель.
– Да, не беспокойтесь, товарищ Захаров.
– Какая тут валюта сегодня в ходу?
– Да, любая. Кроме монгольских тугриков.
Перед ними сиял белизной роскошный «Лексус 570». Дальше за ним какие-то военные заправляли серебристую «Тойоту Лэндкрузер».
Лилия Павленко, элитная донецкая проститутка по кличке Липа, классическая крашеная блондинка с ярко-красными пухлыми губами, решила снять туфли на высоченных каблуках, чтобы размять затекшие пальчики, пока стоит в очереди, и забыла перевести машину в режим паркинга. Она поняла свою ошибку, когда сама подпрыгнула на сиденье. «Лексус» въехал «Тойоте» прямо в зад. Не на скорости – полз как гусеница, так что ущерба – никакого. Но боевой экипаж «Тойоты» посчитал иначе.
Два здоровенных кавказца в военной форме обошли машину сзади, стали размахивать руками и кричать что-то на своем гортанном языке. Из водительской двери с трудом вылез третий, великан с рыжей бородой, в национальной черной шапочке с зеленой арабской вязью на лбу. Движениями непомерно длинных рук и кривых ног он напоминал гигантского краба.
Липа мгновенно сориентировалась и, заблокировав все двери, достала из сумочки айфон и дрожащими длинными пальцами стала набирать номер под шифром «Белка». Номер был занят. Она набрала еще раз. С тем же результатом. Машина закачалась, когда рыжий постучал кулаком в окно и пригласил Липу знаками на выход. Не глядя на бородатую гориллу, Липа продолжала безуспешно набирать номер «Белки».
Тогда владелец роскошной огненно-рыжей, достающей до груди бороды пулеметчик батальона «Юг» Мовлади Идигов, расслабленным движением достал из кобуры ТТ, резким ударом рукоятки разбил стекло и еще более решительным движением другой руки открыл дверь и вытянул визжащую Липу из машины. Та выронила айфон и распласталась у ног гиганта, поджав колени и инстинктивно закрывая лицо обеими руками.
Идигов нагнулся, схватил Липу за плечи и одним движением поднял ее, как резиновую куклу. Липа оказалась почти одного с ним роста.
– Ну что, коза? – хриплым басом проворчал рыжий. – Клучи давай.
– Что здесь происходит? – срываясь на высокий фальцет, вмешался в ситуацию Захаров.
У Алехина аж скулы свело от досады. Он медленно потянулся за пистолетом.
– Ты, брат, куда ехал? – гигант перевел взгляд на толстяка. – Туда и ехай, брат.
И тут произошло то, чего никак нельзя было ожидать. Скорее всего, писатель не хотел этого говорить. Просто сорвалось. Видимо, он еще не отошел от нервного напряжения, и булькавшие в нем щи из патриотической квашеной капусты выплеснулись наружу.
– Не брат я тебе, гнида черножопая! – выдохнул писатель, который уже на слове «гнида» понял, что не попал в контекст.
И это были его последние слова. Байрон русского мира Платон Захаров рухнул как подкошенный на спину с пулевым отверстием во лбу.
– Снимай, снимай, Паша! Все снимай! – корреспондент тыкал оператора в бок кулаком, не отдавая себе отчета в том, что этими действиями мешает тому выполнять свою работу. Они сидели на корточках, прислонившись спинами к дверям машины, прижавшись друг к другу, метрах в десяти от разворачивающейся драмы. – Я ох…еваю, Паша! Это полный п…дец!
То, что происходило в эти секунды на заправке, действительно трудно было охарактеризовать иначе. Но корреспондент ошибался насчет полноты явления.
Идигов пережил Захарова лишь на пару секунд. На нем не было бронежилета, и Алехин аккуратно, чтобы не задеть визжащую блондинку, всадил три пули из своего «Макарова» рыжему великану в область сердца. Чеченец повалился на землю вместе с девушкой. Липа с трудом выкарабкалась из-под его туши, но достаточно разумно осталась лежать лицом вниз, прикрыв голову руками. Метрах в трех от нее надрывался трелями откатившийся айфон в розовом с блестками чехле: это перезванивала пропустившая вызов Липы «Белка».
Увидев, что Рыбников уже разворачивает машину, Сергей бросился к Липе. В то же время двое других чеченцев безуспешно пытались открыть багажник «Тойоты», чтобы достать оружие: дверца намертво уперлась в капот «Лексуса». Тогда один из них обежал машину, открыл боковую дверь и, нырнув в салон, вытащил оттуда два автомата.
Алехин упал наземь, накрыв собой Липу, и, держа пистолет в вытянутых над головой руках, дважды выстрелил под днищем «Лексуса» по ногам того чеченца, что остался у багажника. Тот успел достать из кармана гранату Ф-1 и вытащить чеку, но кинуть ее ему было не суждено. Одна из пуль Алехина разнесла ему левую лодыжку. Чеченец выронил гранату и с матерными стонами упал за «Лексусом». Сергей, не видя катящейся лимонки, выстрелил по упавшему еще раз. И опять попал. Между ног. Чеченец быстро-быстро засучил ногами в высоких, импортных, песочного цвета берцах и замер.
Рыбников с автоматом наизготовку уже почти добежал до «Лексуса», когда третий чеченец срезал его автоматной очередью. Алехин вскочил на ноги и, продолжая держать «Макаров» обеими руками, выпустил оставшиеся в обойме патроны курбановцу в голову. Тот опрокинулся на спину – прямо в открытую дверцу «Тойоты». Тут, как раз, подоспело время взорваться гранате, катившейся по другую сторону «Лексуса». Осколки прошили машину, чудом не задев Алехина, но изрешетив огромное тело рыжего, которое закрыло лежащую рядом с ним Липу, как щитом.
Сергей бросился к девушке и рывком помог ей подняться. Она оказалась на голову выше него. Они перепрыгнули через труп писателя и кинулись прочь от «Лексуса». Алехин почувствовал, как под подошвой его башмака на асфальте что-то хрустнуло. Не было времени нагибаться, но он отчего-то был совершенно уверен в том, что наступил на круглые очки политрука Захарова. Это была последняя мысль, пришедшая в голову Алехина перед тем, как разлившийся во время перестрелки бензин вспыхнул и колонка взорвалась.
Опытные телевизионщики с удивительным хладнокровием продолжали снимать весь этот экшен. Алехин с девушкой бежали мимо них к «Патриоту».
– Офицер, вы из какого батальона? – успел спросить корреспондент.
– Иди на х…й, – успел крикнуть в ответ Алехин.
– Простите? – не расслышал корреспондент.
Рыбников, как знал, оставил машину включенной. Алехин усадил теряющую сознание Липу на заднее сиденье, где еще пять минут назад сидел Захаров, и повернулся, чтобы побежать назад – к убитым попутчикам. Может, Рыбников еще жив, подумал он. Но огонь объял уже все трупы, и проверить это не было никакой возможности.
Заправка горела адским пламенем, испуская в безоблачное голубое небо клубы жирного, черного дыма. Алехин с Липой ехали в Донецк. Оператор держал их машину в объективе до тех пор, пока она не скрылась с глаз.
Через пару часов в эфир российских теленовостей вышел репортаж с Донбасса под грифом «срочно». Начинался он с драматической перестрелки на бензоколонке. Кто в кого стрелял, было непонятно. Но происходящее выглядело как добротное военное кино в лучших традициях Ридли Скотта и Стивена Спилберга.
– Прямо на окраине Донецка ополченцы столкнулись сегодня с группой спецназа ВСУ! – журналист канала «Заря» Егор Непомнящий позировал на фоне густого черного дыма с мелькающими в нем языками пламени. – В результате жестокого, но короткого боя враг был уничтожен. Однако, к огромному сожалению, российская культура и вся Россия сегодня понесли невосполнимую потерю. В этом своем последнем бою с оружием в руках погиб великий русский писатель и политрук русского добровольческого батальона «Дагомея» Платон Парамонович Захаров. Он в очередной раз ехал в Донецк собирать материал для своей новой книги, действие в которой должно было разворачиваться на полях сражений восставшего Донбасса с киевскими карателями, но теперь эта книга уже никогда не будет написана…