Вспоминать противно, как я заглядывала ему в рот и пыталась соответствовать. Ладно бы ему, но там была еще и мама!..
Единственный раз после развода господин Кобылевский появился в моей квартире именно из-за мамы. Ему показалось, что некий малоприятный персонаж из моей новой книги на него похож, и его узнают, а раз узнают – подумают, что он знаком с автором низкопробной писанины, или еще догадаются про бывшую жену, и это будет позор, а у его мамы слабое сердце!.. Что я должна была сделать с его мамой и ее слабым сердцем, я так и не поняла. Может быть, как Гоголь, выкупить весь тираж и сжечь? Судя по градусу трагедии, именно этого от меня и ждали. Но дождались только Тошки, который прибежал на вопли из квартиры напротив (мы не только одногодки и одноклассники, но и соседи, а в тот период у Тошки очень удачно оказался перерыв между гастролями) и спустил господина Кобылевского с лестницы.
Видимо, господин Кобылевский решил, что рисковать своим здоровьем он никак не может, ведь у мамы сердце, так что больше лично не являлся. Так только, по телефону адвокатами пугал. И мамой. Мама была куда страшнее!
На этом месте я вздрогнула и очнулась. Образ Элеоноры Эдуардовны Кобылевской, идеальной матери и эталонной жены, стоял перед глазами так ярко, что затмевал собой усатое лицо нашего мексиканского таксиста, обращенное ко мне и радостно хохочущее. Я чуть было не сказала ему: «Смотрите на дорогу, уважаемый!» – с чистейшим произношением диктора Гостелерадио, которое Элеонора Эдуардовна почитала одной из первейших добродетелей правильной супруги, но вовремя опомнилась. Этак беднягу мексиканца кондратий хватит. Не стоит начинать завоевание Бродвея с разборок в полиции.
– Да ясен пень! – ответила я мексиканцу. Тот обрадовался еще больше, безошибочно поняв посыл, и ткнул пальцем в окно.
– Он говорит, отличное местечко, у него троюродная сестра тут горничной, – перевел Тоха.
– Сестра! – гордо повторил таксист и затараторил на своей тарабарской жути.
К собственному удивлению я обнаружила, что его понимаю. И даже уши не режет. Какие чудеса творит осознание собственной свободы!
– Да видит Дева Мария, – сказала я на чистейшем мексиканском, – как мы рады приехать в вашу прекрасную свободную страну!
От полноты чувств я поцеловала его в усы и вылезла, наконец, наружу.
К нам уже бежала необъятная дама знойной наружности, а за ней вприпрыжку – такой же знойный парнишка. Как оказалось, бежали они вовсе не к нам, а к своему кузену Мигелю, или как там его, я уже не расслышала, потому что пыталась успеть за Тохой к обсаженному олеандрами и чем-то еще тропическим подъезду. Скромная, не более трех звезд, гостиница сейчас казалась мне самым прекрасным местом на свете. Потому что там не было ни господина Кобылевского с его мамой, ни вездесущих японских туристов, не дававших толком спать в самолете, ни мистера Штосса с его головоломным контрактом. Зато там ждали меня ванна, ужин и чистая постель.
Глава 3. Негры, китайцы и прочие настоящие американцы
Мистер Штосс, снисходительный к слабостям богемы, назначил встречу на одиннадцать утра, так что я успела написать Манюне в скайп, – я живая, в Лос-Анджелесе, присмотри за квартирой, ключи у тебя есть, убегаю на встречу с продюсером, позвоню, когда проснешься, – помыть голову, сделать в ближайшем китайском салоне сногсшибательный маникюр и даже позавтракать. Роскошь! Правда, предчувствие подвоха лишь усилилось.
Тоха, заехавший за мной в десять, опять ржал над моей паранойей. Тут такой шанс, раз в жизни выпадает, а кому-то за каждым кустом мерещатся шпионы!
Я б его треснула по пустой голове, но боялась испортить маникюр, так что ограничилась одним только убедительным:
– Покусаю.
– Ой, как страшно! Покусай лучше мистера продюсера, вдруг ему понравится!
Я гордо отвернулась и прошествовала к такси. На сей раз за рулем сидел пожилой негр и меланхолично жевал бабл-гам, выдувая розовые пузыри. Как ему удавалось сохранять такое медитативное спокойствие под бешеный хип-хоп из динамиков, было загадкой природы.
– Чувак, сделай тише, у нас тут чувствительная дамочка, – попросил его Тоха на чистом русском, выразительно кивнув на меня. Негр, как ни странно, его отлично понял и белозубо мне улыбнулся:
– Без проблем, мисс, – отозвался он на местном наречии: наша англичанка бы точно в обморок от такого упала и заявила, что языка мумба-юмба она понимать не обязана.
Всю дорогу таксист пялился на мой бюст в зеркальце заднего вида, скалился и пытался мне назначить свидание со своим сыном, ну просто отличным серьезным парнем! За те сорок минут, что мы ползли по пробкам и скакали по переулкам, я узнала об отличном парне намного больше, чем мне бы хотелось: какой колледж закончил, в какой солидной юридической фирме работает, где хранит свои молочные зубы и за какую бейсбольную команду болеет. Если б мы ехали чуть дольше, я б точно узнала, какого цвета трусы он предпочитает и сколько раз в пятом классе подрался с пацанами из соседнего квартала.
– Замечательный парень ваш сын, мистер, – с трудом вклинилась я в его монолог, когда чуть отошла от офигения. – Но я предпочитаю девушек. Может быть, у вас есть такая же чудесная дочь?
Моей очаровательной улыбке позавидовала бы реклама супер-стоматологии и десять крокодилов. И таксисту понравилось. Он с таким искренним сожалением сообщил, что дочери у него нет, и вообще он не очень одобряет такие дела между красивыми девушками, потому что кто ж тогда будет рожать красивых детей? Вот у его сына будут отличные детки!..
Мы с Тохой дружно заржали, что не помешало таксисту продолжать расхваливать своего единственного обожаемого сыночка до самого офиса мистера Штосса. Как несложно догадаться, вошли мы в этот офис, едва не сгибаясь от хохота. Пришлось остановиться в холле бизнес-центра и напиться холодной воды из кулера. Я б еще на себя побрызгала, не столько от жары, сколько процессор охладить, от ржача перегрелся. Хорошо хоть вовремя вспомнила, что на мне макияж. За последний год я накрасилась всего третий раз, но навык-то не пропьешь.
– Двигай, пленная христианка, львы заждались, – хрюкнул Тоха, отнимая у меня второй стаканчик, уже почти пустой.
– А если съедят?
Тоха фыркнул и вызвал лифт, а я принялась вспоминать, что вычитала в Сети о мистере Штоссе и что в самолете рассказал Тоха. Не так уж много и совершенно ничего утешительного. То, что данный крокодил – один из самых крокодилистых, продюсирует мюзиклы, фильмы и черт знает что еще, все его проекты успешны и круты до опупения, меня безумно радовало и пугало до дрожи в коленках. Сценарий капустника и четыре полупорнографических романчика, исключительно из стеба названных «откровенно-интеллектуальной прозой», даже близко не похожи на ту заоблачную круть, к которой он привык.
Внутренний голос, отвратительно похожий на голос Кобылевского, настойчиво подсказывал: вали отсюда, твои жалкие потуги вызовут у серьезных людей лишь смех и презрение. Растопчут, и правильно сделают. Ты – серость, бездарность и ни на что, кроме работы манекеном-переводчиком, не годишься. Даже борща, и то готовить не научилась, куда тебе в большой шоу-бизнес!
– На хер, – громко и внятно сказала я внутреннему голосу ровно за миг до того, как двери лифта открылись на восемнадцатом этаже.
– Гы, – тихо отозвался Тоха. – Ты порвешь их, бейби.
– Укушу, – буркнула я, удивленно оглядываясь по сторонам.
Офис мистера Штосса занимал весь этаж и представлял собой по большей части зимний сад. То есть от лифта этот сад отделяла стеклянная перегородка и хромированная стойка секретарши. Роль секретарши исполняла Ким Бессинджер в юности, и наверняка получала за свою неземную красоту и сногсшибательную сексуальность такой же сногсшибательный гонорар.
– Вам назначено? – мелодично, с правильным си-эн-эновским произношением спросила сия прелесть и улыбнулась, демонстрируя передовые технологии американской стоматологии.
– Мистер Штосс ждет нас в одиннадцать, – мое произношение и улыбка сделали бы сейчас честь Би-би-си, а осанка сошла бы и английской королеве.
– Мистер Роу? – мисс Си-эн-эн обратила сияющий взор на Тоху.
– Мисс Тихонова, ассистент мистера Роу, – поправила я ее, – и Энтони Вайнштейн, соавтор мистера Роу.
Я уже была готова услышать «мы хотели видеть самого мистера Роу, обождите в приемной, я узнаю, согласится ли мистер продюсер вас принять», но секретарша расцвела, вышла из-за стойки и распахнула перед нами стеклянную дверь.
– Проходите в кабинет, мистер Штосс ждет вас.
Оказывается, это – кабинет. Мама дорогая. Добрая половина этажа была заставлена оливами, фикусами и чем-то еще, мне неизвестным; мягко журчал фонтан с брюссельским писающим мальчиком; за фонтаном и аркой из белых бегоний пряталась барная стойка с кофемашиной, больше похожей на космический шаттл; и только там, у окна с видом на океан, царствовал мистер Штосс. Если б не фотки в Сети, после такого пафосного излишества я ожидала бы увидеть престарелого Наполеончика полутораметрового роста и обезьяньей красоты, но мистер Штосс и на фотках, и в жизни выглядел… обыкновенно. Чуть выше среднего роста, темно-русая короткая стрижка, на прямом носу затемненные очки в тонкой оправе, серый деловой костюм. Мистер продюсер поднялся нам навстречу из глубокого кожаного кресла, располагающе улыбнулся (в отличие от секретарши, рекламой стоматологии ему не работать – блеску маловато).
– Добрый день, господин Вайнштейн, госпожа Тихонова, – сказал он на родном русском. – Рад видеть соотечественников. Но если не возражаете, говорить будем по-английски. Мой друг, конечно, понимает по-русски, но говорить привык на своем родном языке. Познакомьтесь, лорд Ирвин Говард.
Лорд кто?! Лучше бы интуиция меня подвела. Вот он, подвох. С той стороны, откуда я его никак не ожидала.
Второе кресло, из-за спинки которого только что едва виднелась блондинистая макушка господина, разглядывающего пейзаж и игнорирующего нас с видом Очень Богатого Спонсора, повернулось. А мне захотелось провалиться сквозь все восемнадцать этажей, кору и магму, и оказаться на противоположной стороне шарика. Дома. Желательно с закрытой дверью и отключенным телефоном.
Из кресла улыбался английский лорд, в смысле, настоящий английский лорд в надцатом поколении. Эти прозрачные глаза благородного серого оттенка и нордическую челюсть, эти мощные плечи и почти двухметровое спортивное тело, упакованное в изысканный сливочного колеру костюм, это непревзойденно-высокомерное дружелюбие Высшего Существа, спустившегося с облаков ради простых смертных, я была бы рада забыть вместе со всей моей прежней жизнью, но – не вышло. Лорд Суперсовершенство и тут торчит, как гвоздь в паркете.
– О, миссис Кобылевски! – в голосе лорда слышалась неподдельная радость. – Какая приятная неожиданность!
Лорд Говард легко вскочил со своего места, галантно поцеловал мне пальцы и подвел к свободному креслу; Тохе он при этом едва кивнул, обозначая: я вас увидел, мне на вас наплевать.
– Так вы знакомы? Это очень приятная неожиданность! – Мистер Штосс непринужденно обвалился в свое кресло и щелкнул пальцами: – Detka, кофе и «Бейлис»!
– Несомненно, приятная, мистер Штосс. – Я отняла пальцы у лорда Говарда и обреченно села напротив.
– О, мы знакомы с Роуз не первый год, не так ли? – лорд радовался, словно лису на охоте загнал.
– Тогда для вас я просто Фил. Роуз, прелестное имя!
Отвратительное имя. Дурацкое имя. Ненавижу его.
Тоха молча переводил взгляд с продюсера на меня, с меня на лорда и снова на продюсера, и тоже хотел провалиться. Не то чтобы он был в курсе обстоятельств моего знакомства с Ирвином Говардом – не такой был важный эпизод, чтобы о нем рассказывать. Но того, что меня опознали как жену Кобылевского, было более чем достаточно.
«Я – не жена Кобылевского! Я сама по себе!» – хотелось крикнуть во все горло. А потом для убедительности запустить вот этой массивной вазой в панорамное окно, чтобы меня точно услышали… и сдали в полицию. Ага, щаз! Не дождетесь. Это мой шанс. Мой, личный, и господин Кобылевский мне его не испоганит.
– Благодарю вас, Фил. Ирвин, я чрезвычайно рада вас видеть, но больше я не миссис Кобылевски. Просто мисс Ти. – Я улыбнулась лорду достаточно мило, чтобы он не понял, насколько мне сейчас хочется кого-нибудь убить. В идеале, его.
Лорд Говард с притворным сожалением покачал головой:
– Сочувствую мистеру Кобылевски, он потерял сокровище.
За потерю мистера Кобылевски мы молча выпили кофе с «Бейлисом», секретарша весьма кстати его принесла. Я бы сейчас, конечно, с большим удовольствием приняла «Бейлиса» без кофе, но не перед переговорами. Все эти их ужимки и отвлекающие маневры я знала наизусть, ведь все переговоры дорогого супруга со спонсорами переводила именно я, и я же их очаровывала и умасливала, чтобы шире открывали кошельки на российскую культуру. В частности, фунты на культуру регулярно отстегивал именно лорд Говард. Меценатство – хороший тон, а в их семье еще со времен Наполеона принято поддерживать русские таланты. Несколько экстравагантно, но что за лорды без капельки освященного традицией сумасбродства!
– Давайте сразу проясним один момент, Роуз. – Лорд Говард отставил свой недопитый кофе и подался ко мне. – Тай Роу и мистер Кобылевски – совершенно разные люди, не так ли?
– Именно. Мистер Кобылевски не имеет к Таю Роу никакого отношения.
– Прекрасно. Значит, писатель Тай Роу – это?.. – Лорд поднял бровь, а я вздрогнула. Он что, догадался? Или просто проверяет?
– Это весьма экстравагантный джентльмен преклонного возраста и слабого здоровья, – уверенно соврала я. – К сожалению, здоровье никак не позволяет ему покидать свою московскую квартиру и встречаться с кем-то, кроме меня. Скайпом он тоже не пользуется, у него аллергия на технику. Любую. Включая телефон.
– Ах, вон как… аллергия… – Фил Штосс покивал с видом «ни на грош не верю, но я человек вежливый и мне в принципе по фигу, кто будет работать, лишь бы деньги приносили». Правильная позиция, одобряю.
На холеном лице лорда отразилось примерно такое же доверие моим словам. Да на здоровье! Поиграем в игру «я знаю, что ты знаешь, но все равно не расколюсь».
– Именно. Все права на имя, как торговую марку, и на произведения принадлежат мне. Документы российские, но есть нотариально заверенный перевод на английский. – Я выложила на стол принесенную с собой папку. – Как вы понимаете, сценарий мюзикла писался не для коммерческого использования, а для личного развлечения и не планировался к постановке. Так что все вопросы с авторами первоисточника придется урегулировать вам.
Фил Штосс уже закопался в ворох документов, а лорд Говард слушал меня вполуха, больше разглядывал. Я бы тоже его поразглядывала, особенно если вынуть эти два метра совершенства из костюма. Даже, пожалуй, и раздела бы сама – чисто убедиться, что совершенство живое и настоящее. Между прочим, давнишняя моя мечта, еще с первой встречи черт знает как давно. Но вот его взгляд мне совсем не нравился, уж очень напоминал интерес охотника к лисе.
Было дело, я ловила на себе такие же взгляды на всяких официальных культурных мероприятиях в Москве, Питере и Праге, но тогда дальше взглядов дело не пошло. Меня это более чем устраивало: одно дело – тихонько помечтать о красивом мужчине и написать о нем рассказ-другой, исключительно в стол, и совсем другое – изменить мужу. А последний раз незадолго до развода с Кобылевским, в Лондоне. На банкете, куда я сопровождала супруга, чье гениальное произведение исполнялось аж в самой английской столице. Странно, что сама королева не пожаловала, наверное, у нее голова болит от такой гениальности.
В смысле, мой бывший – композитор, а заодно сам себе администратор. Второе у него, кстати, получается куда лучше, чем музыка. Возьмите немного Шостаковича, разбавьте Дунаевским и Пахмутовой, долейте скипидара с пафосом, намажьте тонким слоем на плакат «Родина-мать зовет» и аранжируйте в духе современного искусства – и вы получите творения Кобылевского (не путать с почти однофамильцем, а то оба обидятся).