Говор в придорожных тавернах теперь стал смешанным; переплелись стонгардские и сикирийские словечки, образуя причудливую помесь – тот самый диалект, к которому я был привычен с детства. Изменились и люди – вместо рослых да светлых стонгардцев меня встречали стройные черноволосые хозяева и их улыбчивые хозяйки. Чем дальше на юг, тем мельче и смуглее становился народец; впрочем, на подходе к столице встречались всякие путники. Люди и нелюди, спешащие по своим делам и не особо тяготившиеся присутствием друг друга. Совсем не так было на окраинах, где всякого пришельца изучали годами, присматриваясь с подозрением, проверяя на прочность год за годом. Вот как меня в Ло-Хельме.
Слякоть под копытами Ветра постепенно сменилась благословенной твердью; жидкая грязь почти исчезла с широких каменных троп, а дороги стали шире и ухоженнее. Поселения на пути теперь становились чище, а их хозяева брали за постой больше. Я почти не делал остановок, стремясь нагнать Деметру со спутниками на подходах к столице – и всё равно не успел.
Арретиум Артаксарт встретил меня ясной погодой – солнце на небе, экая дикость зимой – освежающей прохладой и свежими лужами, оставшимися у дорог после вчерашнего дождя. Возвышавшаяся на острове столица манила к себе широкими мостами, переброшенными через глубоководную реку, разрезавшую Сикирию надвое, и белокаменными крепостными стенами, выстроенными альдскими зодчими около тысячелетия назад. Я въезжал под сень столицы, как к себе домой.
Казалось, целую вечность назад меня подобрал здесь дядя Луций; будто не со мной происходило взросление в местных казармах, поначалу наблюдение за муштрой легионеров, а затем и принятие в ней живейшего участия; приятнейшие вечера в каморке приёмного отца, где он учил меня грамоте; товарищество и глупые выходки, мечты о будущем…
Не отказал себе в удовольствии и проехал к главной площади окружным путём, ведущим через знакомые кварталы. Никого из знакомых не увидел, даже легионеры из столичной стражи и те оказались новыми лицами. Ностальгия с оттенком грусти и разочарования длилась, впрочем, недолго: я въехал на главную площадь, откуда намеревался попасть на одну из боковых улиц, которая бы вывела меня к торговому кварталу – таверна «Рацаэнна» находилась именно там.
– Похолодало, – покряхтывая, жаловалась пожилая торговка цветами своей соседке, юной девушке с пышными букетами подмышкой. – Скоро снег пойдёт.
Та согласно кивнула, кутаясь в тёплую шаль, но тотчас встрепенулась, завидев меня. Площадь в это время оказалась пустынной, новые лица вычислялись местными на раз.
– Цветы, господин! Последний осенний привет для возлюбленной! Подарите своей жене немножко радости в эти хмурые дни!
Я глянул на яркое голубое небо и невольно задумался; девушка воодушевилась отсутствием отказа и вспорхнула едва ли не под самые копыта Ветра.
– Она оценит! – уверенно заявила девица, тыкая пушистым, но уже увядающим букетом мне в колено. Выше смуглая красотка никак не доставала – я, въехав в столицу, так и не спешился.
– Купи, купи жене своей, славный господин! – поддакнула её товарка, на всякий случай призывно встряхивая собственные букеты.
– Нет у меня своей жены, – нахмурился я, выискивая взглядом нужный поворот. Гостиный двор на главной площади разросся, пристроил новые помещения, изменив привычный моему глазу вид.
– Тогда чужой! – не растерялась торговка.
– Невесте купи, – в свою очередь предложила девушка, стрельнув по мне уже заинтересованным взглядом. Никогда не понимал этого не то насмешливого, не то оценивающего выражения, с которым меня порой осматривали такие вот смелые, как эта смешливая девица, женщины.
– Нет, – я осторожно тронул поводья, чтобы не задеть путавшуюся под ногами коня торговку.
– Невесты нет? Тогда в честь того, что у тебя такая беззаботная жизнь, господин! – плутовка покрутила дурно пахнущим цветком перед носом у Ветра, на что тот тут же среагировал, вырвав зубами самые крупные листья из букета.
– Ой, что ж ты делаешь-то, животное неразумное! – не слишком искренне возмутилась девушка под горестные охи старшей подруги. – Теперь твоему господину придётся звонкие отсчитывать за порчу товара! А какой букет был!..
Я усмехнулся. Мог, конечно, проехать мимо, под вопли и крики ушлых баб, да только разбирательств со стражей таким образом не избежать. На главной площади торговали только цветами, по особому распоряжению местного совета; соответственно, и договорённости с власть имущими имелись свои. Вникать в них мне не хотелось, поэтому я молча потянулся к поясу.
– Вот спасибо, добрый господин! – лукаво ухмыльнулась девица, едва не приплясывая в нетерпении. – Если надо, я тебе и других цветочков поднесу, только скажи! Такой большой и сильный господин… с длинным мечом… наверняка окажется не менее щедр!
Лучшего способа, чтобы ускорить мой побег, она найти не могла. Ссыпав мелочь в шустро подставленную ладонь, я ткнул Ветра пятками даже сильнее, чем хотел, отчего верный конь сорвался с места едва ли не в галоп. Вслед понеслись довольные смешки хитрых торговок и стихающий гул главной площади.
На боковой улице спешился и повёл Ветра под уздцы; усталый конь только фыркал, упрямясь с каждым шагом всё больше. Скоро, скоро будет тебе отдых, друг!
Торговый квартал встретил взбудораженным гомоном снующих от прилавка к прилавку покупателей, распахнутыми настежь дверьми лавок, сложенными кое-как ящиками и бочками под крытыми навесами, и большим, чем где-либо в другом районе, числом стражников. И это, пожалуй, было единственным местом в столице, где творился подобный хаос.
Постоялых дворов и гостиниц тут тоже хватало: я помнил их все, но путал названия вывесок, каждую из которых хозяева писали на двух языках: родном и сикирийском. Таверну «Рацаэнна» содержал старый реттон, который с тех пор, как перебрался с южных Островов на материк, а затем и в самое сердце Империи, ни разу не покидал насиженного места. На яркой вывеске красовался самый ранний стонгардский цветок, рацаэнна, бутонов которого хозяин таверны никогда воочию не видал, но рассказами о которых, очевидно, когда-то пленился.
– Мир твоему дому, почтенный Тойхаг, – произнёс я, перешагнув высокий порог. Ветер уже, должно быть, вовсю наслаждался отдыхом в стойле, а я стоял перед подслеповатым хозяином, как на смотре. Сердце уже вовсю плясало в груди – доехал наконец! – Не узнаёшь?
– Это же Сибранд, отец! – всплеснул руками высокий юноша – нет, молодой мужчина – в котором я с трудом угадал хозяйского племянника, когда-то худосочного мальчишку, с которым раз или два играл на улице. – Сибранд, приёмыш покойного примипила Луция! Ну, помнишь, дядя?! Живой! А ты говорил – погиб! Эх, жаль, не поспорили с тобой!
– И впрямь живой, – обрадовался Тойхаг, поднимаясь из-за стойки. – Вот уж… новость… хорошая новость, хорошая! – тут же оговорился пожилой реттон, расплываясь в беззубой улыбке.
Мой товарищ по детским играм бросил ящик с овощами, который нёс на кухню, подскочил, без всякого стеснения облапив меня измазанными в земле руками. На его шоколадной коже разводов, впрочем, видно не было, зато на моих блестящих доспехах – даром чистил на привале, что ли – тотчас появились отпечатки чужих пальцев.
– И я рад тебя видеть, Эйхаб. У вас всё в порядке?
– Отлично! – даже обиделся молодой реттон. – Цветём и пахнем, друг! От посетителей отбою нет – вот как славно идут дела! Да и ты, небось, не просто так зашёл, – хитро прищурился Эйхаб.
– От товарищей отстал, – тут же признался я. – Две женщины, двое мужчин. У тебя остановились? – спросил, будто сомневаясь.
– А то! – просиял реттон. – Ты, небось, о вчерашних посетителях говоришь. Здесь заночевали! Две комнаты заняли, завтра поутру расчёт.
– Покажи.
– Разошлись все, – охладил мой пыл Эйхаб, – кроме бруттки. Неможется ей. Я уж и лекаря предлагал – отмахнулась, пройдёт, говорит.
Сердце подпрыгнуло едва ли не в самое горло. Осторожно притянув к себе реттона за локоть, нагнулся к нему поближе:
– Обед-то у вас готов?
– Обижаешь, друг! – тут же завёлся горячий реттон, но я его прервал:
– И комнаты свободные имеются?
– Как раз напротив той, где поселилась бруттская госпожа, – тут же сориентировался бывший товарищ.
Я усмехнулся, отсыпая в протянутую ладонь витольдовы монеты. Когда, наспех сбросив с себя доспехи и освежившись, как сумел, я стучал в заветную дверь, во второй руке у меня уже покачивался тяжёлый поднос с дымящимися блюдами. Ответа не последовало, так что я повторил, рискуя уронить лучшие яства старого Тойхага на пол.
– Кто? – раздался приглушённый голос по ту сторону двери, и я не сдержал широкой улыбки, толкая дверь ногой.
Деметра встретила меня в постели. Как только дверь распахнулась, бруттка подскочила, но с ложа благоразумно не спустилась, ошарашено разглядывая непрошеного посетителя широко распахнутыми глазами.
– Обед, госпожа, – только и нашёлся я. Так же, ногой, захлопнул створку и прошёл в комнату, чтобы поскорее поставить горячий поднос на стол. Мельком огляделся. Вторая кровать пустовала: хвала Духу, Дина ещё не вернулась. – Мне доложили, что тебе нездоровится. Вот, – кивнул я на горячий грог, – лекарство.
– Соврали, – обрела дар речи Деметра, усаживаясь в постели. – Просто я устала… да и не люблю столицу… и… Великий Дух, Сибранд, что ты тут делаешь?!
Причин было несколько, но я, с присущим мне умением, нашёл самую неловкую из них:
– Тебя ищу.
Госпожа Иннара перевела взгляд на дымящиеся блюда, затем вновь на меня. Бледная после отдыха, слегка растрёпанная и невыразимо родная, она казалась сейчас такой растерянной, что я решил прояснить ситуацию и добавил, окончательно вгоняя в ступор нас обоих:
– Ведь ты ещё не обедала.
Деметра открыла и закрыла рот, подавившись воздухом на вздохе, помотала головой, какое-то время удерживаясь от пробирающего смеха, затем не выдержала и расхохоталась в голос. Одеяло, которое она прижимала к себе обеими руками, от неизбежной тряски сползло с груди на колени, открывая взору светлую рубашку тонкой работы.
– Ох, – вытирая слёзы, выдавила бруттка, – Сибранд! Ты… ты… Великий Дух!..
– Нет, – заверил я. – Всего лишь Сибранд.
– Отвернись, – осмеявшись, потребовала дочь Сильнейшего. – Хотя бы приведу себя в порядок. Будто проклял кто, каждый раз перед тобой в таком виде…
Она вскочила с постели, как только я послушался. Зашелестела ткань, падая на пол.
– Рассказывай! Был дома? – спросила уже почти деловито. – Как Олан?
Я дёрнул плечом, невольно хмурясь.
– Попытался сам. Навредил.
– Ясно, – помолчав, отозвалась Деметра. Несколько резких, порывистых движений за спиной. – Как только освободимся, едем в Ло-Хельм. Я сумею. Ещё в гильдии хотела сказать. Арк помешал.
Я помнил прекрасно, как именно серокожий «помешал». Точно рассчитал, альдский ублюдок! Прощупал насквозь и увидел мои слабости не хуже, чем я – его.
– Всё.
Я обернулся и невольно задержал взгляд на бруттской колдунье. Деметра неловко пожала плечами, глянув на меня снизу вверх.
– Столица всё-таки, – как будто извинилась.
Из-под длинной, с разрезами, синей мантии выглядывали кожаные штаны; украшал бледную шею колдовской амулет, тонкая цепочка терялась в плотном корсете. Русые волосы обрамляли бледное лицо гладким шёлком, на скулах проступил неровный румянец – от смущения, что ли?
– Что принёс-то? – поинтересовалась Деметра, скрывая замешательство.
Кровати в таверне старого реттона были добротными, широкими: мы разместились на одной из них с достаточным удобством, положив поднос между нами. Бруттская колдунья приступила первой, отдавая должное моим стараниям, хотя и без особого аппетита.
– Тревожно, – вяло отхлебнув из своего кубка, призналась дочь Сильнейшего. – Прости, что не уделяю времени твоей беде. Не дают…
Я кивнул с пониманием: светлейший легат Витольд тоже не давал мне заниматься своими делами и вести спокойную жизнь капитана в отставке.
– Как нашёл нас? – стрельнула острым взглядом Деметра. – Сказал кто?
– Оук, – вырвалось у меня. Сам удивился тому, как легко соврал, да ещё любимой женщине. Но если госпожа Иннара ничего не знала о замыслах легиона, а являлась всего лишь пешкой в хитро расставленных сетях, то имел ли я право раскрывать ей глаза? Поймёт ли? Простит?.. – Ещё он сказал, что тревожится за тебя, госпожа. В крепости остались одни альды…
– Ну что ты, – удивилась Деметра. – Там ещё трое мастеров и около сорока адептов. После испытаний ушли немногие.
– Но за главных – альды, – упрямо продолжил я. – Хотя один из них твой жених, госпожа, но я бы не стал доверять остальным.
Про то, что Дейруину я бы первому перерезал глотку и без поручения Витольда, я умолчал.
– Как тебе столица? – ушла от разговора колдунья, забирая с подноса ломоть нарезанного хлеба. – Сильно изменилась?
– Не очень.
Молчание затянулось. Я разглядывал бруттскую женщину с самым странным чувством, которое мне когда-либо довелось испытывать. То, что она находилась так близко, и при этом не в моих объятиях, казалось неправильным. Давно, Великий Дух, так давно я не чувствовал себя… дома. По-настоящему дома. Где всегда ждут. Где тепло, понимание и близость. Где расплавленный мёд ореховых глаз…
– Не смотри на меня так, – вдруг тихо попросила Деметра, и я вздрогнул, выныривая из омута собственных мыслей. – Пожалуйста. Ты… не знаешь. – Она помолчала, а я в очередной раз подавил в себе безумный порыв сгрести наконец бруттскую колдунью в свои объятия. – Я… не заслуживаю. Я худшая из женщин…
Миг или два я разглядывал её в упор, не стыдясь больше ни своих помыслов – всё равно скрыть не получалось – ни желаний. Затем аккуратно поднял разделявший нас поднос и отставил его на стол. Маленькие ладони бруттской колдуньи утонули в моих руках, когда я осторожно накрыл её пальцы своими. Я придвинулся ближе, наклоняясь к нежному уху, полускрытому гладкими рыжеватыми прядями.
– Ты лучше, чем думаешь, госпожа, – шепнул едва слышно. Видит Дух, не врал – если бы Деметра знала, какой её видел я там, у Живых Ключей…
Я с трудом подавил в себе самые откровенные мечты – сгрести дочь Сильнейшего в охапку, найти наконец упрямые губы своими… Но нет, проклятый Дейруин даже сейчас стоял между нами. Как бы ни желал я ему смерти, но пока он был жив и не вернул невесте данного слова, я не имел права нарушать их клятвы. Когда мы, легионеры, воевали на чужой территории, мы всегда уважали законы бруттских и альдских земель – хотя, пожалуй, мы единственные, кто так поступал. «Мы – не они, – любил разглагольствовать Витольд. – Если не идёт вразрез с нашей верой, то и Тёмный с их традициями».
– И я пойду с тобой до конца, – продолжил, сжимая тонкие пальцы в своих руках. – Защищу, как сумею. Если позволишь…
На миг её пальцы сжали мои так отчаянно, что я тотчас понял, как сильно не хватало дочери Сильнейшего хоть кого-то, за кого можно было бы ухватиться. И я держал наши сцепленные руки так крепко, словно от этого зависело всё, чем мы дорожили.
– Я рада, что ты здесь, – тихо проговорила Деметра. – Сибранд…
Это самое большее, что могла мне сказать чужая невеста. Но насладиться приятными догадками мне не довелось: из коридора донёсся невнятный шум, и госпожа Иннара тотчас отдёрнула руки. Вовремя, потому что в этот же миг дверь в комнату распахнулась, и внутрь вихрем влетела Дина, пылая от негодования. На пороге остановился Люсьен, начавший, очевидно, свою тираду ещё на лестнице.
– …потому что пари есть пари, красавица, и ты должна мне один глубокий, чувственный, настоящий сикирийский поцелуй…
Молодой брутт оборвал себя на полуслове, заметив наконец зрителей, и ещё несколько мгновений смотрел на меня в упор, то ли не веря собственным глазам, то ли сомневаясь в трезвости рассудка. На губах его медленно и неотвратимо, как весенний паводок, расползалась самая подлая и двусмысленная ухмылка, которую я когда-либо видел.
– Ты?! Ну, староста! – восхищённо выдохнул брутт. – Ну, даёшь!!! Ну, подгадал! Не ожидал, видит Тёмный, совсем не ожидал! Ни тебя, ни от тебя! Да ещё и завтрак в постель, ну и… кхм… хм.