Люсьен отбил удар, не глядя. Судя по всему, забавлялся, не прибегая к магии, – два кинжала вылетели из ножен, заплясали в умелых руках. Двуручник давал бы мне преимущество в обычном поединке – но не сейчас. Ослабевший от потери крови и мучительной пытки, я двигался куда медленнее, чем раньше – и тот, кто пользовался опытом и умениями Люсьена, поворачивал бой так, как ему было удобно. Поднырнуть под мой замах, впиться изогнутым клинком в бок, тут же перекатиться в сторону. Я чувствовал себя медведем, отбивавшимся от разъярённого улья.
Казалось, вся долина примолкла, наблюдая за нашим внезапным поединком. В стороне я всё ещё слышал лязг оружия – мои бойцы по-прежнему сражались, из последних сил держась на ногах. Пожалуй, это осознание придавало сил: уж если они стеной стоят против исчадий из бездны, то и мне стыдно падать.
Но такая полезная в этот миг гордость не спасла от поражения: Врагу надоела игра. Короткое движение кистью бросило плотную волну мне в грудь, я невольно раскрылся для удара, и Люсьен не замедлил его нанести.
Оба кинжала ушли между пластинами доспеха по рукоять; я коротко выдохнул и упал на колени.
– Знаешь, почему не убиваю? – шипяще поинтересовался Враг. – Из тебя тоже получится хороший раб.
Худшей судьбы я и вообразить не мог. Но ни о чём другом подумать тоже не успел: кроваво-красное небо полыхнуло зелёной вспышкой, и земля под ногами дрогнула. В спину ударила колдовская волна, едва не повалив меня вперёд, и даже Тёмный пошатнулся, на какой-то миг потеряв равновесие. Из приоткрытого рта, выбитые зелёной волной, вырвались струйки чёрного дыма.
За моей спиной тем временем творилось нечто невообразимое – рёв, шипение, влажные хлюпающие звуки – но я не оглядывался. Руки всё ещё крепко сжимали двуручник, и я уже не медлил. Оттолкнувшись от земли, я с коротким хрипом вонзил клинок в открывшегося Врага.
Рёв, пронёсшийся над долиной, казалось, достиг небес. Я закричал вместе с Тёмным: боль Люсьена передалась мне. И ещё глубже, пронзая брутта насквозь, я загнал клинок.
«Произведение искусства, а не оружие! От такого и умереть не стыдно…» – зазвучал в голове восхищённый голос. Ещё живой, ещё весёлый…
Вырвались из распахнутого рта клубы чёрного дыма, устремились в самое сердце ещё открытого портала. Смрадное и удушающее всё не заканчивалось, исторгаясь из сломанного тела болезненными толчками, и даже в нём мне чудился чудовищный рёв – в тот миг, когда устремились остатки Тёмного амулета во вспыхнувшую воронку, а вместе с ней закружились мёртвые тела исчадий – ни одного живого, кто же их так?! – и взметнувшийся в воздух кровавый снег.
Словно в бушующую воронку, затягивались в закрывающийся портал камни, лёд, обломки оружия… Горела долина ярко-зелёным огнём, вновь и вновь содрогаясь от колдовских ударов. Кем бы ни был таинственный маг, своим искусством он владел в совершенстве: не раз и не два зло разгорались красные уголья умирающего портала, и вновь и вновь накрывала его плотная зелёная пелена. Чёрный дым втянулся внутрь почти весь, подгоняемый беспощадными магическими толчками, и портал закрывался с яростным стоном, как гигантский раненый зверь.
Я не смотрел по сторонам. В тот самый миг, как я пронзил брутта насквозь, серая, нечеловеческая кожа словно осыпалась с молодого лица, вновь являя до боли знакомые рублёные черты, а в жутких глазах погас мертвенный огонь, возвращая им живой, хотя и стремительно угасающий свет.
А затем я почувствовал, как нас с молодым колдуном затягивает в чёрную воронку. Я понимал: стоит мне разжать пальцы, и Люсьен окажется в самом центре портала. И тогда тот закроется, навсегда заключив в жадные злые объятия душу и тело моего брата…
Отпустив застрявший в теле брутта двуручник, я обхватил Люсьена за плечи, оттаскивая его подальше от зияющей в земле дыры. Далеко я уползти не мог: к тому моменту ослабшие ноги почти не держали. Да и затягивало внутрь уже нас обоих…
– Держись! Держись, стонгардец!
Меня ухватили за локоть; я почувствовал, как крепкие руки с трудом оттаскивают нас с Люсьеном – всё дальше, дальше от чёрного портала…
А затем небо полыхнуло зелёным ещё раз, и портал захлопнулся с яростным стоном, полным ненависти и нечеловеческой, чудовищной злобы.
И стало очень тихо.
Тащивший меня за локти оказался Дейруином – альд, пожалуй, едва не надорвался, когда совершал свой подвиг. Он тотчас откатился на безопасное расстояние, оставив нас с Люсьеном одних, и больше я ничего не видел. Только бесконечно уставшее лицо молодого брутта, на котором приоткрылись наконец чёрные, как ночь, глаза. Блуждающий взгляд безошибочно остановился на мне, и губы сложились в слабую усмешку.
– Прости, – торопливо выдохнул я, давясь обжигающим воздухом. – Я…
Люсьен слабо улыбнулся. Выдавил хрипло, через силу, глотая пошедшую горлом кровь:
– Я… горжусь тобой… варвар.
И не сказал ничего больше.
Я жадно вглядывался в непривычно счастливое лицо. Благодарный и спокойный взгляд застыл, устремившись в стремительно светлеющее небо. Видел ли меня ещё Люсьен? Понимал ли, что именно я… тот, кому он по-своему верил… убил его?
Стрелой вонзилась внезапная догадка. Великий Дух! Люсьен, брат, ведь ты готовил меня к этому! Готовил нас обоих. Ты бы никогда не убил меня – даже под властью Тёмного. И если и подпустил бы к себе кого, так только меня. Чтобы я – именно я… чтобы от моей руки…
Ты облегчал мне задачу как мог – выговорился у вечернего костра, врал про то, что мог исцелить Олана… Про девушку из таверны, выходит, тоже врал? Недостаточно, видит Дух, недостаточно ты оболгал себя в моих глазах! Потому что я так и не сумел тебя возненавидеть. Что там – я никогда не отпускал мысли, что мы по-прежнему останемся друзьями, что бы ни случилось…
Бесконечно уставшим было молодое лицо. Я его уже не видел – прижал к плечу, баюкая, как сына. Хотелось выть и проклинать, ругаться и ненавидеть. Люсьен, подлая твоя бруттская душа, неужели ты не придумал ничего лучше? Почему не рассказал Деметре? Не предупредил меня? Тщеславие ли тебя ослепило – обладать Тёмным амулетом – или уже тогда ты не владел собой? Когда же ты понял, что уже слишком поздно? Гордый глупец! Как, как предлагаешь дальше жить, зная, что на моих руках твоя кровь?!
Что ж, я не отдал им тебя, брат! Так, как ты хотел. Прости, но и не уберёг тоже…
…Я не знаю, сколько времени прошло – мгновение или час – но чужие голоса впились в мысли осколками битого стекла, полоснули бритвой по свежей ране. Я не хотел их слушать, но слышал против воли, и сознание возвращалось в беспощадный мир живых нехотя, толчками.
– …значит, седьмой круг. Я сразу понял, когда увидел… Ты уничтожила всех в долине? В крепости… и в крепости тоже? Колоссальный расход энергии… Я… не спрашиваю, отчего ты никогда не говорила. Понимаю.
Ответом Дейруину служило молчание. По-прежнему прижимая к себе потяжелевшего брутта, я чуть провернул голову. Альд стоял недалеко: я видел сапоги, утопающие в чёрном пепле выжженной долины, и только сейчас понял, что и сам сижу, покрытый липкой сажей.
Я чуть приподнял Люсьена за плечи, не позволяя ему коснуться изуродованной земли. Помню, брат. Ты ненавидел грязь.
– Я открою портал, – безжизненно произнёс незнакомый голос. – Уходи сейчас. Немедленно.
– Оставив своих?
– Я устала, Арк. И у меня нет амулета стихий, чтобы пропустить через портал целую армию. Я переброшу тебя одного. Всё.
Поддерживая брутта на весу, я оглянулся и вздрогнул. Деметра стояла, безвольно опустив руки, и серая кожа ничем не отличалась от альдской. Поседели русые волосы, заострилось безжизненное лицо, на котором мертвенным зелёным светом горели жуткие глаза.
– Брейгорн…
– Нет.
– Деметра, – вновь попытался Дейруин, не решаясь ни коснуться, ни приблизиться к невесте.
На какую-то долю мгновения мне стало его жаль: избитый, с залитым кровью лицом, потерявший всю армию, поверженный и раздавленный – как бы его встретили на родине? Потери наших войск оказались значительными, но альды, как я сам видел, были разбиты наголову. Те, кто выжил, разделят ненавистную судьбу пленников: Витольд найдёт, как всё повернуть нам на пользу. Пожалуй, это и станет одним из немногих наших преимуществ в бесславной битве.
Да; люди стали свидетелями альдского вероломства. Возможно, удастся нам предотвратить братские распри между Стонгардом и Сикирией перед общей военной угрозой. Но перевеса в грядущей и неизбежной войне у нас не появилось тоже: с таким трудом и такой ценой добытые сердца стихий развеялись вместе с Тёмным амулетом. И достать новые окажется ох как непросто…
Дейруин же возвращался не просто с пустыми руками – он возвращался один, как трус, не оправдав оказанное ему доверие. Впрочем, не в первый раз Аркуэнону выворачиваться из скользких ситуаций: жалость к серокожему пропала бесследно. Когда-то Деметра говорила, что не причинит вреда своему жениху, и утверждала, что и он, что бы ни случилось, не тронет её. Что ж, меня с альдом не связывали столь нежные отношения – но он сковал мне руки, не позволив нам с Люсьеном упасть в портал. Воистину, бывают случаи, когда ты обязан кому-то жизнью, и ненавидишь его за это всей душой.
Прости, Витольд. Не могу я выполнить твой последний приказ…
– Ты теперь свободен, Арк, – не слушая, проронила Деметра. – Я возвращаю тебе слово, а ты верни мне моё.
Дейруин протянул и тут же опустил руку. Безвольно кивнул.
– Я не стану вредить тебе, – глухо проговорил он. – Никогда. Я… всегда уважал и ценил тебя…
– Но не любил. Да, Арк. Я тоже. Прощай.
Я провернулся, плечом закрывая Люсьена от взметнувшегося в воздух пепла, когда воздух рядом с Деметрой замерцал, отбрасывая зелёные блики на выжженную долину. Страшную силу хранят в себе маги седьмого круга! И, видимо, госпожа Иннара знала, чего стоит подобная мощь, если до сих пор ни разу не воспользовалась ею.
Дейруин коротко обернулся перед тем, как шагнуть в портал. Он не заметил, как далеко, почти у горной тропы, за ним наблюдает верный телохранитель. Я видел, как Брейгорн вздрогнул всем телом, подавшись следом за хозяином, но тут же бессильно опустился обратно в пепел – в тот самый миг, когда в долину влетел одинокий всадник. На удивление живучей оказалась прекрасная Эллаэнис! Где только пряталась всё это время? Полный горести, отчаяния и ярости вскрик услышал, пожалуй, один только я. Девушка спрыгнула из седла, пробежала несколько шагов и, споткнувшись о невидимый среди пепла камень, упала на колени рядом с Брейгорном.
А затем со стороны горной тропы раздались голоса и цокот копыт, и я отвернулся. Тело молодого брутта уже совсем заледенело: серое небо закрыли тяжёлые тучи, и нас уже касались первые хлопья пушистого, невесомого снега. Они ложились на мёртвое лицо, оседали в смоляных прядях, укрывали щегольский сикирийский плащ.
В тот миг я понял, что не хочу больше крепкой дружбы и верных друзей. Видит Дух, хватило. Тропы с боевыми товарищами из легиона давно разошлись: кто-то погиб в бою, кто-то осел на окраинах Империи, а некоторые изменились настолько, что я перестал их узнавать. Вот, пожалуй, как Витольд, с которым пришлось заново строить отношения: что из этого получится, один Дух знает. Кто ещё? Ах, да. Этого, которого держу в руках, я убил сам.
– Сибранд…
Я вскинул голову и тут же вздрогнул, подаваясь навстречу колдунье. Сердце сжалось от боли: госпожа Иннара сейчас почти не отличалась от Люсьена. Та же серая кожа, те же синие губы. Синяк на скуле – видимо, подарок из обсерватории. Рассечённый лоб – яркая кровавая полоса на белом лице. Чуть заплывший из-за подбитой скулы глаз.
Деметра опустилась со мной рядом, прислонилась виском к плечу. Переложила голову Люсьена себе на колени, бездумно отводя смоляные пряди с открытого лица. Провела ладонью, закрывая мёртвые глаза, смахнула осевшие на ресницах снежинки.
Рука моя наконец освободилась, и я жадно ухватился за узкие плечи бруттской колдуньи, только теперь с облегчением понимая: жива! Исчез жуткий колдовской свет из ореховых глаз, разгоралась теплом розовеющая кожа. Жива!..
Целительным бальзамом влилась в меня эта мысль. Мир пошатнулся, но не рухнул. Деметра жива! Значит… значит, и я – тоже.
Кажется, затем я судорожно целовал спутанные седые пряди, гладил дрожащей ладонью избитое, распухшее лицо, и всё хватался то за неё, то за уже совсем ледяного брутта…
…Витольд говорил, нас потом так и нашли – втроём, полузасыпанных снегом, и почти бездыханных. Люсьена схоронили по стонгардскому обычаю, чуть поодаль от братской могилы, за что я был легату благодарен: так я сумел его найти позже. Нас с Деметрой, по словам бывшего соратника, едва отцепили друг от друга: оба едва не заледенели до смерти. Я изошёл кровью, колдунья растеряла запас не только магических, но и жизненных сил, борясь с самим Тёмным. Без её помощи – разве сумел бы я нанести свой удар? Разве закрылся бы проклятый портал?
Чудом казалось то, что госпожа Иннара всё же успела в долину к началу поединка: позже Грег рассказал, что колдунья пришла в себя едва ли не тотчас, как я покинул главную башню. Задержали мертвецы: Деметра усыпила всех прежде, чем оставить гильдию, чем очень помогла оставшимся в живых.
К сожалению, я очнулся раньше, чем госпожа Иннара, так что держать ответ перед Витольдом пришлось всё-таки мне. Легат, конечно, не обрадовался вести о том, что Дейруин ушёл. Я покривил душой, слегка изменив формулировку ответа – так, чтобы светлейший не понял, кто именно открыл портал для беглеца. Витольд, впрочем, ругался только для порядка: сам понимал, что сработать лучше в тех условиях не получилось бы ни у него, ни у лучших бойцов легиона.
– Ладно, – закончив выговор, подвёл черту легат. – Ещё посмотрим, кто кого. Уходя, Дейруин оставил нам два подарка. Завернём и доставим в лучшем виде…
В ответ на мой непонимающий взгляд бывший соратник усмехнулся.
– Брейгорн и Эллаэнис. Знакомы имена?
Я повёл перебинтованным плечом, ощущая, как предостерегающе стрельнуло в боку: лекари трудились над моими ранами не один день, но шевелиться по-прежнему не хотелось.
– Мало у нас других пленников? – глухо поинтересовался я.
Витольд, сидевший у моей постели, встал и махнул рукой.
– Чуть больше сообразительности бы тебе, иммун! Поверь моему опыту: нет врага страшнее, чем отверженная женщина! И нет ей помощника лучшего, чем преданный друг!
Заметив мой полный сомнений взгляд, легат снова сел и прищурился.
– А ты не расслабляйся, – заговорил бывший соратник, и сердце у меня снова упало. – Раз живой, то ещё послужишь легиону. Слушай…
Я резко сел, тотчас скривившись от боли, но в перевязь легату вцепился крепко. Витольд от неожиданности даже отстраниться не успел – подался вперёд, как только я притянул его к себе и выдохнул рваные слова едва ли не с ненавистью:
– Пусти… меня… домой!..
В ответ легат лишь рассмеялся, с трудом вывернувшись из мёртвой хватки. Поправил надорванную перевязь, встал, предусмотрительно шагнув назад. Мерзавец, да я тебя и там достану!
– Ты же не дослушал! – почти весело фыркнул Витольд, на миг напомнив себя прежнего, того, кому я когда-то доверял. – Поверь, тебе понравится!
И снова расхохотался, глядя в моё перекошенное от ярости лицо.
…Весна в этом году пришла ранняя, с непривычно ярким солнцем, бурлящими потоками талого снега, опасно хрупким льдом у пробуждавшейся реки, изобилием дичи и оголодавших хищников в лесах. Ещё немного – выглянет из-под белого настила первая зелень, распустятся пышные бутоны рацаэнны, и наполнится округ славного города Ло-Хельма жизнью и радостными голосами уставшей за зиму ребятни.
Я встречал новый рассвет в горах, где мои разведчики наткнулись на целый выводок крылатых ящеров. Большинство оказались ещё детёнышами – толком и летать не научились – зато охраняли потомство матёрые родители, явно промышлявшие в наших краях не первый десяток лет.
– Семеро, – выдохнул Дагборн, выглядывая у меня из-за спины. – Неплохой улов. А вот и старшее поколение…
«Старшее поколение» тем временем нас учуяло: с рёвом и криками закружились в воздухе, охраняя вход в пещеру с детёнышами.
– Я пригну их к земле, – одними губами вытолкнул я, и помощник мгновенно умолк, – вы вяжите.