– Ох уж эти мне дипломаты! Какие болтуны! Есть только одно средство заставить их замолчать – расстрелять из пулемета. Булганин, сходи-ка за пулеметом.
И вдруг, заметив рядом с собой Подцероба, переводчика, который присутствовал при всех беседах и переводил каждую реплику, Сталин, нахмурившись, сказал ему:
– Ты слишком много знаешь! Мне очень хочется отправить тебя в Сибирь.
«Вместе с моими спутниками, – пишет генерал де Голль, – я вышел. Обернувшись на пороге, я увидел Сталина, в одиночестве сидевшего за столом. Он снова что-то ел».
Лазарь Моисеевич Каганович говорил поэту Феликсу Чуеву: «Его надо брать по временам, по периодам, разный он был. Послевоенный – другой Сталин. Довоенный – другой. Между тридцать вторым и сороковым годами – другой. До тридцать второго года – совсем другой. Он менялся. Я видел не менее пяти-шести разных Сталиных».
В те годы Сталин даже не верил в покушения на свою жизнь. В конце лета 1933 года он отправился отдыхать на юг, взял с собой Ворошилова и Жданова.
25 августа вечером поезд привез их в Сочи, и на машине они двинулись на дачу «Зеленая роща» около Мацесты. Они не успели выехать из города, как на «Бьюик», в котором сидели Сталин и Ворошилов, налетел грузовик. Сотрудники личной охраны вождя из оперативного отдела ОГПУ, находившиеся в другой машине, стали стрелять. Но не попали. Водитель грузовика убежал. Как потом выяснилось, он был просто пьян и не справился с управлением.
Это была первая неприятность, случившаяся со Сталиным в отпуске. 23 сентября 1933 года (Сталин уже перебрался на другую дачу – «Холодная речка» возле Гагр) вождя на катере «Красная звезда» рано утром повезли на пикник, который устроили на мысе Пицунда. Когда возвращались назад, катер обстреляли с берега из винтовки. Но никто не пострадал.
Расследованием руководил срочно приехавший из Тбилиси первый секретарь Закавказского крайкома партии Лаврентий Павлович Берия. Его сопровождал начальник управления пограничной охраны и войск ГПУ в Закавказской Федерации Сергей Арсеньевич Гоглидзе, потому что виноваты были пограничники.
Выяснилось, что пограничный пост с заставы «Пицунда» не был предупрежден о появлении катера, и наряд действовал по инструкции. Командир отделения Лавров проявил бдительность и произвел, как положено по уставу, три предупредительных выстрела по неизвестному катеру.
Даже трудно теперь поверить, что в тот момент Сталин спокойно отнесся к этой истории и никого в заговоре не заподозрил. Нужды не было. Каганович из Москвы телеграфировал: «Очень обеспокоен случаем с катером. Никаких сведений, кроме самого факта, мы не имеем». Сталин ему даже не ответил. Его в тот момент волновали поставки хлеба на Северный Кавказ.
Дорога к власти не была простой. В двадцатые годы члены политбюро чувствовали себя уверенно и самостоятельно, спорили со Сталиным, иногда не принимали его предложения. Для них Сталин еще не был вождем, а был первым среди равных. Ему приходилось считаться с их мнением, договариваться с ними.
Весной 1933 года Сталин писал популярному драматургу Александру Николаевичу Афиногенову, который просил прочитать его новую пьесу «Ложь»: «Зря распространяетесь о «вожде». Это не хорошо и, пожалуй, неприлично. Не в «вожде» дело, а в коллективном руководителе – в ЦК партии».
После изгнания Троцкого главной проблемой для Сталина был Алексей Иванович Рыков, член политбюро и глава правительства, уважаемый и влиятельный человек. Выходец из крестьянской семьи, русский Рыков многим представлялся более подходящей фигурой для руководства Россией. Сталин несколько лет подкапывался под Рыкова, пока не убрал его.
Вот когда члены политбюро превратились просто в подручных, Сталин и переменился. Исчезла необходимость быть веселым и привлекательным. Больше не надо было завоевывать ничьи сердца, достаточно было держать их в страхе, сажая их жен или помощников.
По мере того как Сталин становился единоличным правителем, ему стали приписывать бесчисленные достоинства. Восхищались тем, что он выдвигал молодых – и сразу в наркомы и генералы. И вот каких людей выдвинул – Косыгина, Устинова, Малышева!.. При этом забывали, что на одно удачное выдвижение было два десятка неудачных, когда выдвиженцы Сталина разваливали дело.
За первые полгода Великой Отечественной на должности командующих фронтами сменилось двадцать восемь человек. Сталин отчаянно искал генералов, способных остановить немецкое наступление. Каждый третий командующий фронтом был сталинским любимцем из Первой конной армии: Ворошилов, Буденный, Тимошенко, Тюленев, Черевиченко, Рябышев… Все они, не имея ни военного таланта, ни образования, проваливали одну операцию за другой и едва не погубили страну.
Еще одна характерная черта Сталина как прирожденного политика состояла в том, что он преспокойно расставался даже с недавними фаворитами.
Он считал себя хорошим психологом, очень доверял своим чувствам и эмоциям.
Хрущев вспоминал, как в июне 1937 года арестовали Николая Кирилловича Антипова, заместителя председателя Совнаркома и главу Комиссии советского контроля:
«Мне позвонили от Сталина и сказали, чтобы я немедля ехал в Кремль, там гуляет сам, и он вызывает вас. Приехал я в Кремль и вижу: гуляет Сталин с Молотовым. Тогда в Кремле только что парк сделали, дорожки проложили. Подошел к Сталину. Он смотрит на меня и говорит:
– На вас дает показания Антипов.
Я тогда еще не знал, что Антипов арестован, и сказал, что ни Антипов, ни кто-либо другой не могут на меня дать никаких показаний, потому что нечего давать. Сталин тут же перешел к другому вопросу, по которому он меня вызывал…
Таким образом, это была психологическая провокация. Видимо, Сталин придавал ей определенное значение. Вероятно, следил, как поведет себя человек, и этим способом определял, является тот преступником или нет. Знаете, даже честный человек может быть сбит с толку, как-то дрогнуть, когда отвечает вождю партии, и тем самым создать впечатление у того, кто добивается, будто он тоже замешан…»
Сталин не уставал запугивать своих соратников.
Бухарин считал, что Калинин и Ворошилов на его стороне, что они ему симпатизируют.
На заседании политбюро 20 марта 1929 года Сталин и Калинин обменялись записками:
Сталин – Калинину: «Защищаешь кулака».
Калинин – Сталину: «Не кулака, а трудового крестьянина».
Сталин – Калинину: «А про бедноту забыл? А русских крестьян потерял?»
Калинин – Сталину: «Середняки именно русские, а инородцы?! Бедняки».
Сталин – Калинину: «Ты нынче башкирский президент, а не русский».
Калинин – Сталину: «Это не аргумент, а ругательство».
В 1930 году Сталин получил из ОГПУ показания обвиняемого по «делу Трудовой крестьянской партии» Николая Кондратьева. Тот назвал Калинина в качестве человека, который давал заговорщикам информацию о положении в стране.
Сталин написал Молотову:
«Что Калинин грешен, в этом не может быть никакого сомнения. Все, что сообщено о Калинине, – сущая правда. Обо всем этом надо осведомить ЦК, чтобы Калинину впредь неповадно было путаться с пройдохами».
На всякий случай в 1938 году арестовали жену Калинина.
Михаилу Ивановичу Калинину, формальному президенту Советского Союза, и его жене пришлось похуже, чем Молотовым.
Екатерина Ивановна Калинина была арестована еще 25 октября 1938 года 2-м отделом Главного управления государственной безопасности НКВД по обвинению в антисоветской деятельности и связях с троцкистами и правыми.
Калинин не посмел замолвить за жену словечко. Боялся, что и его самого посадят. Знал, что у чекистов заготовлены материалы о связях с «правыми», Бухариным и Рыковым, которых уже расстреляли. Сталин распорядился ознакомить Калинина с этими материалами, чтобы Михаил Иванович понимал, на каком крючке он сидит, и дрожал от страха.
В справке, которую Берия представил Сталину, говорилось:
«Следствием установлено, что Калинина с 1929 года была организационно связана с участниками антисоветской вредительской и террористической организации правых и содействовала им в их антисоветской деятельности.
Сблизившись с рядом враждебных ВКП(б) лиц: бывшим директором института советского права Мишель А.О., бывшим замдиректора Зернотреста Герчиковым М.Г., бывшим работником Главного управления гражданского воздушного флота Остроумовой В.П., бывшим работником ЦК ВКП(б) Островской Н.Ф. и другими участниками этой организации, осужденными впоследствии за правотроцкистскую деятельность, Калинина предоставляла им свою квартиру для контрреволюционных сборищ, на которых обсуждались вопросы антисоветской деятельности организации, направленные против политики и руководства ВКП(б) и советского правительства.
Имея тесное общение с Остроумовой В.П., информировала последнюю по вопросам секретного характера, что Остроумовой было использовано в шпионских целях. Работая с 1936 года членом Верховного суда РСФСР, Калинина поддерживала связи с правыми: бывшим работником Верхсуда Берман и бывшим работником Института советского права Пашуканис (осуждены).
Кроме того, следствием установлено, что Калинина до 1924 года скрывала о том, что ее брат Лорберг Владимир (осужден) являлся агентом царской охранки.
В предъявленных обвинениях Калинина Е.И. виновной себя признала.
Осуждена Военной коллегией Верховного суда СССР 22 апреля 1939 года по статьям 17-58-6, 17-58-8 и 58–11 УК РСФСР к заключению в исправительно-трудовом лагере сроком на 15 лет с поражением в правах на 5 лет».
9 мая 1945 года, в День Победы, рассчитывая на милосердие вождя, жена «всесоюзного старосты», которого иногда пышно именовали президентом страны, обратилась к Сталину:
«Я, Калинина Екатерина Ивановна, была арестована и осуждена по ст. 58 к заключению в ИТЛ в 1938 году сроком на 15 лет. Я совершила тяжкую ошибку, усугубленную тем, что Вы своевременно мне на нее указывали, а я эти указания не учла. Такое несознательное отношение к своему положению и к окружающим людям повлекло за собой тяжкие поступки, за которые я несу суровое наказание.
Я полностью сознаю свою вину и глубоко раскаиваюсь. Эти проступки совершены мной не из сознательной враждебности, а из-за непонимания обстановки и некритического отношения к окружавшим меня людям. Уже несколько лет я нахожусь на полной инвалидности. Моя единственная надежда на Ваше великодушие: что Вы простите мне мои ошибки и проступки и дадите возможность провести остаток жизни у своих детей».
О письме доложили наркому госбезопасности Всеволоду Николаевичу Меркулову. Поскольку речь шла о жене Калинина, который оставался членом политбюро, Меркулов переслал письмо сталинскому помощнику Поскребышеву. Тот доложил вождю.
Сталин написал на письме: «Тов. Горкину. Нужно помиловать и немедля освободить, обеспечив помилованной проезд в Москву». Александр Федорович Горкин был секретарем Президиума Верховного Совета СССР и штамповал все нужные решения.
11 июня президиум, рассмотрев «ходатайство о помиловании Калининой Екатерины Ивановны», постановил: «Калинину Екатерину Ивановну помиловать, досрочно освободить от отбывания наказания и снять поражение в правах и судимость».
Неожиданная милость Сталина объяснялась просто. Калинин был уже смертельно болен, доживал последние дни. И держать его жену в лагере больше не имело смысла.
Но остальные члены высшего руководства были еще вполне здоровы, и каждого из них он держал в страхе. Пренебрежительно говорил им, что они – люди слабые, пасуют перед империалистами, нет в них настоящей стойкости. Часто упрекал соратников:
– Что с вами будет без меня, если война? Вы не интересуетесь военным делом. Никто из вас не знает военного дела. Что с вами будет? Империалисты вас передушат.
В конце 1951 года ночью, собрав членов политбюро у себя на даче, Сталин вдруг зло сказал:
– Вы состарились. Я вас всех заменю.
Поэтому у каждого из членов высшего руководства были основания убрать Сталина. Особенно у тех, кто был обречен и кого спасла только смерть вождя. Так кто же из них мог это сделать? И мог ли?
Часть II
Кто мог это сделать?
Глава первая
Молотов: наследник престола
Первым кандидатом на уничтожение можно считать Вячеслава Михайловича Молотова, который многие годы был ближайшим соратником вождя, считался вторым человеком в стране и его очевидным наследником. Вероятно, это стало слишком очевидным…
В начале октября 1945 года, после окончания войны, Сталин впервые за последние годы уехал отдыхать на юг и пробыл там достаточно долго. В разрушенной и голодной стране стали строить ему новые дачи – под Сухуми, возле Нового Афона, на Валдае и дачный комплекс на Рице.
«Он постарел, – вспоминала его дочь Светлана. – Ему хотелось покоя. Он не знал порою сам, чего ему хотелось…»
Об уходе вождя в отпуск в газетах, ясное дело, не писали, поэтому показалось, что Сталин просто исчез, и никто из чиновников не решился объяснить, где он. Иностранные журналисты и дипломаты заговорили о том, что заболел, подал в отставку или даже умер. Попросил встречи американский посол Аверелл Гарриман, которому вождь симпатизировал. Неожиданно для своих соратников Сталин согласился принять его в Сочи. Гарриман отвез ему послание президента Гарри Трумэна, а вернувшись, опроверг слухи о болезни вождя.
На хозяйстве остался Молотов. В Москве устраивались дипломатические приемы, дружеские встречи с иностранцами-союзниками. Даже такое твердое сердце, как у Молотова, не выдержало. После победы в войне он утратил привычную осторожность, расслабился.
7 ноября 1945 года на приеме в Кремле по случаю очередной годовщины Октябрьской революции Вячеслав Михайлович весьма доброжелательно беседовал с иностранными корреспондентами, которые жаловались на свирепость цензуры. Информационное агентство Рейтер распространило слова Молотова:
– Я знаю, что вы, корреспонденты, хотите устранить русскую цензуру. Что бы вы сказали, если бы я согласился с этим на условиях взаимности?
Молотов действительно дал указание отделу печати Наркомата иностранных дел, и через несколько дней корреспонденты почувствовали некоторое ослабление цензуры. Это вовсе не означало, что им разрешали передавать в свои редакции все, что они хотели, но цензоры по крайней мере перестали вычеркивать отдельные слова и выражения по собственному усмотрению.
Корреспонденты расценили это как признак намечающихся перемен и еще от себя добавили, что теперь, может быть, Молотов вновь станет главой правительства (он перестал им быть накануне войны), потому что Сталин стар, болен и скоро покинет свой пост. «На сегодняшний день, – писал корреспондент британской газеты «Дейли геральд», – политическое руководство Советским Союзом находится в руках Молотова».
Когда вождю отправили на юг перевод статей из зарубежной прессы, он остервенел. За разговоры о состоянии его здоровья Сталин карал беспощадно. При этом время от времени устраивал своим соратникам проверки.
На небольшом приеме в день Парада Победы в 1945 году Сталин вдруг сказал, что «через несколько лет он должен будет уйти от дел». Все хором заговорили о том, что это совершенно невозможно.
В другой раз у себя на даче Сталин опять завел разговор о пенсии:
– Пусть Вячеслав теперь поработает. Он помоложе.
Это была откровенная провокация, и Молотов был достаточно умен и опытен, чтобы немедля отвергнуть такую возможность. Но, прочитав обзор иностранной прессы, Сталин заподозрил, что Молотов, может быть, и в самом деле подумывает о его кресле.
Он потребовал разобраться и доложить.
На следующий день он получил от Молотова, Берии, Маленкова и Микояна обширную шифротелеграмму, в которой вся вина возлагалась на сотрудников отдела печати Наркомата иностранных дел. От своих слов относительно ослабления цензуры Молотов отрекся, заявив, что ничего подобного он иностранным корреспондентам не говорил.
Сталин остался недоволен и сразу же продиктовал новое послание Маленкову, Берии и Микояну:
«Вашу шифровку получил. Я считаю ее совершенно неудовлетворительной. Она является результатом наивности трех, с одной стороны, ловкости рук четвертого члена, то есть Молотова, с другой стороны…