При входе в квартиру, Лозины были встречены гулом упреков и порицаний: они опоздали. Зибер, объявив, что для полноты собрания не хватает только капитана Гронского, предложил ждать не более 10 минут. Пользуясь этим временем, Лозин огляделся.
Среди собравшихся он увидел знакомых. В углу сидел поручик Малявин, один из героев крымского отступления, смелый, решительный человек, теперь шофер такси. Рядом с ним сидел журналист Лерхе, яростный и неутомимый враг большевиков. У окна стояли капитан Николич, подполковник Стрепетов, штабс-капитан Туров — офицеры эпохи Юденича и Деникина. Из одной группы вышла и ласково поздоровалась с Лозиным высокая, бледная, грустная женщина — Анна Годе, на глазах которой в Москве были убиты большевиками ее муж и брат. В другой группе Лозин увидел восторженное, милое лицо Коли Батагова, который в 15 лет уже держал винтовку и участвовал в великом ледяном походе Каппеля.
И много других знакомых — мужественных, смелых, способных на все — увидел здесь Лозин. Подбор соучастников был умел и доказывал, какой наблюдательностью и знанием людей обладал Зибер. «Такие люди, — думал Лозин, — пойдут за Зибером на самое безумное дело».
Пришел тщедушный, маленький капитан Гронский. Это был упрямый скептик, человек редкой энергии, твердой воли и легендарной храбрости.
— Итак, господа, — сказал Зибер среди сразу наступившей тишины, — мы все в сборе. Я приступаю к делу.
Он взял кресло, поставил его в угол комнаты — так, чтобы каждое слово было хорошо слышно. Потом сел, оглядел собрание и уверенно, твердо и ясно начал:
— Господа! Все вы знаете, насколько серьезно и опасно то дело, которое я хочу создать во имя спасения России. Я не смею от вас скрыть, как смел, как фантастичен мой план. В моей душе рождались иногда сомнения в успехе. Но тем с большей энергией я сейчас же, после минуты колебания, снова брался за свою идею, за свой план — и он почти готов. Друзья, повторяю: мой план очень труден. Даже в случае успеха, каждый из нас имеет очень мало шансов на то, что останется жив. Больше того, он их не имеет. Поэтому никто из нас не увидит, вероятно, тех великих результатов, которые, несомненно, будут в случае успеха. Эти результаты — наша награда, но… ее никто не получит.
Для исполнения того, что я задумал, — мало храбрости, решительности, хладнокровия, обдуманности, подвига, — нужна жертва. Каждый из нас должен помнить, что он обязан нанести удар врагу в нужную минуту; но каждый должен также понимать, что и он неминуемо падет жертвой собственного удара. Я знаю много храбрецов среди собравшихся здесь, но мне нужна храбрость особенная, сверхчеловеческая, мне нужны железные люди.
Подумайте, какая колоссальная нужна выдержка, чтобы проникнуть в самое сердце врага, осмотреться, спокойно обсудить положение и так же спокойно нанести удар, после которого неминуема гибель, смерть. Идти одному, без поддержки, идти на смерть, зная, что, может быть, никто, ни одна душа, об этой смерти не услышит, зная, что смерть будет ужасна, после пыток, мук и издевательств, — на это способны немногие, это — высший подвиг самопожертвования, любви и героизма.
Простите меня, я буду откровенен, я должен быть откровенен. Я долго и тщательно производил выбор своих помощников — я остановился на вас, друзья мои. Я верю в вашу исключительную храбрость… в вашу любовь и преданность родине. Но, может быть, даже вам задача будет не по силам, даже среди вас найдутся нерешительные. Конечно, каждый может и должен требовать от меня объяснения всех деталей, а всякий, не согласившийся со мной, должен об этом заявить открыто, какие бы мотивы им ни руководили.
Но могут найтись между нами и такие, которые, не соглашаясь или колеблясь, все же пойдут за мной. Ими могут руководить ложный стыд, боязнь показаться трусливыми и т. п. Но это будет бесчестно и гибельно для дела. Я прошу, я требую, я имею право этого требовать для блага дела, чтобы каждый колеблющийся открыто и честно заявил: «Нет, я не могу, это выше моих сил». Ни одной улыбки, ни одного упрека он не увидит у вас на губах, ибо слишком трудно то, на что мы хотим решиться. Следовательно, каждый из нас, только тщательно и спокойно обсудив все за и против, может честно и твердо сказать: «Да, я пойду за вами на это дело!» Всю ответственность за такое решение я возлагаю на каждого из вас. Предупреждаю, что у меня будет царить железная дисциплина, я не потерплю отказов, колебаний, противодействия. Всякого из вас, приносящего какой-либо вред делу, я убью собственной рукой. Помните это!
Вот мое предисловие. Я считаю его необходимым. Я хочу честно и открыто заявить вам, что вас ждет, если вы пойдете за мной. Теперь еще два слова. Каждый из нас понимает, как опасно то, ради чего мы сюда собрались, и как нужна нам абсолютная тайна. Я не сомневаюсь в вашей скромности и порядочности, но исключительность дела заставляет взять с вас клятву молчания. Простите меня, — я не допускаю мысли об этом, — но если кто-нибудь проговорится о том, что мы сегодня услышали и услышим, — я, прежде чем всадить ему пулю в лоб, покажу ему его подпись под обещанием молчать. И каждый из вас может сделать то же самое со мной, если я проговорюсь. Вот для чего нужны все ваши подписи. Кто не согласен подписать, пусть немедленно уходит.
Огласив текст клятвы, Зибер подписал его и передал собранию. Один за другим, все присутствующие подписали бумагу. Зибер просмотрел подписи, положил бумагу в портфель, потом, заняв свое прежнее место, продолжал:
— Теперь, господа, я могу приступить к делу, — к изложению идейных основ моего плана. Всех нас, здесь присутствующих, объединяет одно великое чувство — любовь к родине. Все мы жаждем спасения родины. Но кто из нас — один, слабый, беспомощный, без средств — и что может для этого сделать? Только создав сильную организацию, мы можем сделать многое. Именно для этого я и собрал вас всех сюда.
Я хочу создать такую организацию, которая бы, во имя родины, ее спасения и счастья, поставила своей целью беспощадное истребление всех ответственных руководителей и вождей большевизма. Вы знаете, в каком тяжелом положении сейчас советская власть. Создалась такая обстановка, при которой единственным крепким цементом советской постройки остаются вожди большевизма. Убрать их — и постройка рассыпется в прах.
Таким образом, первая часть моего плана — это уничтожение наркомов, главковерхов, командармов и т. д.
Все то, что мною теперь было сказано — вам уже знакомо. Совершенно незнакома для вас, нова и, может быть, будет неприемлема для вас вторая, не менее сложная и трудная часть моего плана. Много думал я об этой второй части и решил, что она также существенно необходима для России, как и первая. Во всяком случае, как бы вы ни отнеслись к ней, — я не мыслю возможности отказаться от второй части моего плана: то, что я изложил и то, что я скажу, должно составлять одно неразрывное, крепко спаянное целое.
Глава 6
ЗАДУМАН УДАР ПО ЕВРОПЕ
Зибер передохнул, выпил воды и продолжал:
— Вторая часть моего плана — это могучая, молниеносная, действующая наверняка антисоветская пропаганда. Можем ли мы создать ее? В наших ли это силах? Что мы можем для этого сделать? Сначала эта задача кажется невозможной — особенно, если мы вспомним, что сделали и что делают большевики в целях своей пропаганды. Они — наши учителя и потому посмотрим, что сделали они.
Перед нами удивительно продуманная, тонкая, могущественная пропагандная организация, опутавшая весь мир клейкой паутиной. В пропаганде большевики идеальны. Они разбросали по всей Европе и другим частям света шпионов, агитаторов, тысячи агентов; они скупают и подкупают газеты, книгоиздательства и т. д.; они открыто и тайно ведут агитацию, выпускают брошюры, книги, создают общественное мнение, заполняют прессу ложными сообщениями.
Они умело пользуются религиозными и национальными распрями, расовой ненавистью, возмущениями на политической и экономической почве. Они организуют и поддерживают золотом рабочие беспорядки, обостряют борьбу труда и капитала, осложняют экономическую жизнь могучим демпингом, выпуском фальшивой иностранной валюты. На агитацию, пропаганду, демпинг, борьбу ассигнованы сотни миллионов рублей в золоте и иностранной валюте, в драгоценностях бывшей императорской фамилии, русской аристократии, русской буржуазии, в сокровищах русских музеев, галерей, национальных хранилищ, церквей и монастырей.
Как же бороться с этой красной пропагандой, что делать? По-видимому, нужно, в противовес большевикам, создать в самом широком, мировом масштабе пропаганду антибольшевистскую.
Но, господа, сможет ли русский эмигрантский мир справиться с этой гигантской задачей? Где у нас для этого средства, — я говорю, конечно, о средствах материальных? Их нет, а они нужны прежде всего. Против могучей организации большевиков, против их многолетней практики, против их гор золота, — мы беспомощны, мы ничто.
Но нет ли другого способа открыть миру глаза на ту опасность, которая грозит ему от большевизма? Нельзя ли сделать так, чтобы мир сразу затрепетал от страха перед этой опасностью, чтобы сразу были приняты меры для уничтожения большевиков?
Такое средство есть!
Средство это состоит в том, чтобы нанести миру несколько страшных ударов и заставить мир думать, что эти удары нанесены большевиками. Только такая пропаганда может дать результаты мгновенные. Эта пропаганда — воздействие на умы мира путем провокации. Нанеся миру удар и заставив мир думать, что это сделали большевики, — мы будем бить коммунистов их собственным любимым оружием — хитрой и умной провокацией.
Какие же страшные удары мы можем нанести миру? Мы — горсть людей, без денег, без имени, без мирового авторитета?
Мне придется сделать большое отступление.
Если бы я спросил любого из вас: «Кого, после большевиков, ты особенно ярко и остро ненавидишь?», я получил бы ответ: «Конечно, первых, кто признал большевиков — англичан, французских генералов, которые выдавали большевикам войска Врангеля, и всех тех, кто начал торговать с большевиками и поддерживать их».
— Но почему? — спросит иностранец. Постараюсь ему ответить, начав с Англии.
Верная своему старинному, возведенному англичанами в степень высшей государственной мудрости, девизу — «Разделяй и властвуй!» — Англия первая наложила свою тяжелую руку на несчастную, окровавленную Россию. Своей рукой Англия старалась подальше затолкать нашу родину в бездну крови, слез и страданий, окончательно погубить белого медведя, которого по старой традиции считала своим врагом. Англия может быть довольна: она успешно вела свой дело. За примерами ходить недалеко: мы видели ее циничную политику по отношению к России. Напомню некоторые факты. Пусть не думают, что мы их забыли.
Политика расчленения и гибели России проводилась англичанами с особенной энергией на Кавказе и в Персии. На Кавказе они добивались создания независимых республик из русских окраин. Английские министры начали совершенно открыто признавать политику расчленения России отвечающей интересам Англии.
В дни тяжкого испытания для армии генерала Врангеля, когда она, изнемогающая, окровавленная, отступила в Севастополь, когда над ней навис призрак поголовного, зверского истребления, когда она обратилась за помощью и милосердием ко всему миру, когда к ней бросились на помощь французские и американские корабли, — одни англичане не хотели совершить подвига элементарной гуманности и Джордж Ллойд с гордостью заявил в Палате общин, что английские военные суда не участвовали в спасении русской армии и русского населения Крыма, ограничившись лишь тем, что вывезли 6 русских детей, случайно подобранных английскими матросами. Мы понимаем поведение Англии: солдаты Врангеля — остатки России: нужно было уничтожить и эти остатки.
В то время, когда восстал Кронштадт, — Англия, вместо помощи изнемогающей России, нанесла ей два страшных удара: запретила Финляндии дать повстанцам продовольствие и заключила с Советами торговый договор. Английский министр заявил, что большевистское золото, хотя и награблено — все же золото, а другой министр, насмешив Англию фразой, что, видимо, «нельзя исправить машин цитатами из Карла Маркса», заявил парламенту, что Англия должна использовать советский рынок, так как большевики платят золотом. И вот, так или иначе, эта торговля началась. Прежде всего, англичане признали за большевиками право покупать и вывозить из Англии военные материалы. За свои товары Англия получала залитое кровью, награбленное золото. Англия продавала большевикам военные суда. Англии принимала от большевиков заказы на свои заводы и фабрики, Англия позволила открыть в Лондоне советский банк. Англия… ах, да чего только Англия не делала, чтобы не дать России подняться на ноги!
Один крупный русский промышленник и политик сказал:
— Горе правительствам, заключившим договоры с Советами! Они играют на слабую Россию. Сильная Россия отвернется от тех, кто ее притеснял в период «слабости».
И вот я говорю вам: будущей России не по пути с Англией.
Гром аплодисментов прервал речь Зибера. Все в волнении вскочили со своих мест. Зибер переждал, пока собрание успокоится.
Глава 7
ОКО ЗА ОКО
— Я изложил вам, — продолжал Зибер, — те основания, благодаря которым мы считаем англичан врагами России.
Но только ли англичане пользовались слабостью нашей родины, разве только они на каждом шагу наносили нам жесточайшие национальные обиды? Нет! Не будет преувеличением сказать, что такую политику ведут многие государства. И если мы можем закрыть глаза на подобное отношение к нашей родине чуждых нам стран, то тем с большим негодованием мы должны отметить странное поведение того государства, которое считалось другом России и которое обязано России своим спасением. Я говорю о Франции.
Мне скажут: «А ведь Франция когда-то помогла Колчаку, признала Врангеля, вывезла его армию». Я отвечу на это по пунктам. Помощь Колчаку? Избави Бог от такой помощи! Мы знаем, что сделали с Колчаком французы и взятые под покровительство Франции чешские солдаты. Они выдали большевикам Колчака, предали тысячи офицеров и солдат, погубили все антибольшевистское дело, залили Сибирь кровью. Вот какова была помощь Колчаку. Признание Врангеля, вывоз его армии? Да, за это русское спасибо! Но Франция заменила дальнейшими своими действиями это спасибо на вопли отчаяния, гнева и презрения. Она взяла на себя заботу об эвакуированной армии: привезла ее, разместила, снабжала продовольствием. Но вот… не хватило терпения возиться с этими несчастными русскими людьми. Французы посадили русских солдат на голодный паек, стали уговаривать их ехать добровольно в СССР, уговаривать не подчиняться своим начальникам; одним словом, дата сотни доказательств своей горячей дружбы с Россией.
Какой горечью, оскорбленным национальным чувством прозвучали слова генерала Врангеля, когда он сказал французскому генералу Белле, что «русские солдаты и офицеры едва ли согласятся, в угоду французскому правительству, изменить своим знаменам и своим начальникам». Вот — дружба Франции, вот как эта благородная, рыцарская страна платит нам за спасение Парижа, за Мазурские озера, за два миллиона погибших русских жизней в борьбе за спасение Франции от германцев. Да, только в беде познаются друзья. Мы узнали — Франция нам не друг. И я выражу, надеюсь, общую мысль, если скажу, что мы так же, как и англичан, ненавидим если не Францию, то тех ответственных французских государственных и военных деятелей, которые незаслуженно и предательски нанесли нам, русским, незабываемые удары в спину. Вспомните только их переговоры с большевиками, их заигрывание с Москвой.
Вот, господа, наше отношение к политике Англии и Франции. О других государствах я не говорю: другие, кроме Соединенных Штатов, идут за этими двумя. Политика их наиболее характерна и задает тон всему миру. В своем плане я отдаю внимание только этим государствам.
Итак, я нарисовал, на чем базируется наша страстная ненависть к тем заграничным союзникам СССР, которые способствуют гибели России. Сообщниками убийства России являются все ответственные руководители западноевропейской политики, которые поддерживают большевиков.
И вот, я вас спрашиваю:
— А что, если бы всех этих заграничных сообщников убийства России не стало, они исчезли бы, умерли? Что, если бы мы, здесь находящиеся, взяли бы на себя задачу удалить их, уничтожить?