Раскатистый смех Дамнорикса оборвался. Поставив на землю кубок с медом, Вождь подался вперед:
— Брат Брэгон, разреши мне посмотреть твой кинжал.
Явно польщенный Брэгон икнул и, выдернув из–за пояса кинжал, протянул его Дамнориксу,
— Смотри, смотри хорошенько. Голову дам наотрез, такого ты сроду не видал. Таких почти что нет, и все они наделены магической силой. Поэтому будь осторожен.
Дамнорикс с силой сжал рукоятку кинжала.
— Мне кажется, я уже видел такой. Скажу тебе больше, я держал его в руке. Однако медник, который хранил этот кинжал в своих тюках, не согласился продать его ни за какую цену, хотя я предлагал ему в обмен три бронзовых кинжала и даже красивую рабыню. И как это получилось, что ты теперь носишь его за поясом, брат мой Брэгон?
— А ты думаешь, твой очаг единственный, где мастер бронзовых дел распаковывал поклажу? — спросил Брэгон. Он не в силах был скрыть торжество и снова протянул рог одному из своих Новых Копий, чтобы тот налил ему меда.
— Я же сказал тебе, он не собирался его продавать. — Дамнорикс наклонился еще ниже и, нахмурясь, пристально посмотрел в угреватое лицо Брэгона. — Я просил тебя рассказать, как он попал к тебе за пояс. Ответь мне на мой вопрос.
— Ну, что ж, отвечу на твой вопрос. Кинжал попал ко мне за пояс, брат мой Дамнорикс, наверное, потому, что у меня смекалки больше, чем у тебя. — Брэгон рассмеялся, обнажив желтые, как у волка, зубы — А на что игра в кости? Кости могут выманить у человека все, что он не хочет продать, особенно если хорошенько его напоить. Все знают, на Зеленом Острове самые азартные игроки. А я в этой игре тоже не промах. И если брату моему Дамнориксу так сильно хотелось иметь серый клинок, брат мой Дамнорикс должен был проявить больше смекалки.
«Это означает, что медник остался теперь без своего кинжала с огнем внутри, — подумал Дрэм. — Надо будет рассказать об этом Блай, когда вернемся». Он представил, как он ей скажет: «Помнишь, сюда приезжал медник? У него обманом выманили серый кинжал с огнем внутри». Вот обрадуется Блай! Дрэму иногда хотелось сделать для нее что–нибудь хорошее, если, конечно, это не требовало усилий
Дамнорикс нахмурился так, что густые золотистые брови сошлись на переносице. Он поднялся как бы ища глазами место, где воздух был бы почище.
— Может, у меня и не хватает смекалки моего брата Брэгона, Брэгона–лиса, но у своего очага я не подпаиваю гостей и не выманиваю у них то, что они не хотят продать.
Брэгон вскочил с проворством, какое нельзя было предугадать в столь тучном теле, и, приблизив лицо к лицу своего собрата–вождя, громко крикнул злым хмельным голосом:
— Когда начинают каркать о том, что правильно и что неправильно, я знаю одно — пора приглядеть за добром. Отдай мой кинжал, пока не спутал его со своим!
Наступила мертвая тишина. Дамнорикс, с побелевшими губами, швырнул кинжал к ногам Брэгона.
— Забирай! Мой бронзовый послужит мне не хуже, чем этот, если понадобится.
Он выхватил из–за пояса свой кинжал.
Ссора вспыхнула в одно мгновение, как вспыхивает сухое полено, подброшенное в огонь. Только что они вместе весело смеялись, а теперь…
Один из мальчиков Брэгона, наклонившись, выдернул вонзившийся в землю клинок и передал его своему вождю.
Приглушенный шорох пробежал по кругу наблюдавших за всей этой сценой, и в наступившей затем тишине было слышно, как зашевелились в сумерках люди у малых костров и, привлеченные громкими голосами своих вождей, двинулись им на помощь. Блеснуло оружие, и, казалось, вот–вот начнется драка, тяжелая и кровавая.
Тогда молодой Царь, отшвырнул недопитую чашу, обрызгав сидящих поблизости золотым медом, и вскочил на ноги.
— Опомнитесь, братья мои! — Он стоял, возвышаясь над ними, совсем еще мальчик. — Неужели вы станете драться, как собаки, во время тризны и в день моего избрания? Спрячьте кинжалы! Вы слышите? Спрячьте немедленно!
Но оба вождя продолжали стоять: они, не отрываясь, глядели друг на друга.
— Он смертельно оскорбил меня, — сказал Дамнорикс. — И только битва может смыть оскорбление.
— Если уж так необходимо драться, то пусть лучше дерутся собаки, — сказал Царь и, рассмеявшись, оглядел собак, которые в бесчисленном множестве сидели у ног хозяев.
— Насколько я вижу, сегодня в моем дворце нет недостатка в собаках. Пусть каждый из вас выберет пса, а, впрочем, лучше, если будет три пса. Тогда битва будет интересней. Брэгон выберет трех собак из своей стаи, а ты, Дамнорикс, — из своей. И пусть они дерутся насмерть прямо здесь, у костра. У нас будет неплохое развлечение к меду, да и оскорбление будет смыто.
Наступила короткая пауза, после чего Брэгон заткнул серый кинжал за пояс.
— Да исполнится воля Царя, — сказал он.
— Да исполнится воля Царя, — повторил, как эхо, Дамнорикс, пряча кинжал.
В тишине было слышно, как и остальные вкладывают в ножны свое оружие, и напряжение, внезапно сковавшее людей, ослабло — опасность миновала. И сразу же поднялся нестройный гул голосов нетерпеливых, громких, раздался грубый хохот.
— Собачья битва, здорово придумано!
— Сэрдик, скорей сюда, сейчас будет собачья битва!
Брэгон подозвал одного из своих воинов:
— Эй, Лью! Вон тот твой пес ведь отличный боец? Ну–ка, давай его сюда. С трудом пробившись сквозь толпу, Лью притащил за ошейник крупного
тяжелого пса: рваные уши и морда в шрамах красноречиво свидетельствовали о его нраве.
Дамнорикс тут же громко свистнул, и к нему подскочил молодой резвый пес из его стаи. Затем Брэгон кликнул еще одну собаку, а Дамнорикс, обернувшись, спросил:
— Фин, рыжий дьявол, здесь?
— Здесь.
Старый воин вытолкнул на площадку рыжеватого пса, на ушах и морде которого шрамов было не меньше, чем у первой собаки Брэгона.
Царь оглядел собак:
— Вот и прекрасно, две пары у нас есть, а третью я, по царскому праву, выберу сам.
Он пробежал глазами ближайшую к нему стайку собак и выбрал среди брэгоновских псов огромного пятнистого зверя с загривком, как у настоящего чистопородного волка.
— Этот подойдет, — сказал он. — А что касается следующего…
И тут, как на грех, Белошей, стоявший возле Дрэма, поднял голову и в порыве нежности, нередко на него находившей, прижался мордой к руке мальчика.
Свет от костра выхватил из темноты серебристое пятно на шее собаки, давшее ей имя.
— Вот этот! — сказал Царь, указывая пальцем на Белошея. — Вот этот, белогорлый.
В первую минуту потрясенный Дрэм не поверил своим ушам. Нет, это не Белошей! Он думает про другую собаку! Но ошибки быть не могло — царский взор и указующий перст не оставляли сомнений. Дрэм взглянул на огромного пса, прижавшегося к его ноге: Белошей помахивал хвостом и доверчиво смотрел на хозяина янтарными глазами, слегка встревоженный тем, что вокруг происходит что–то непонятное.
Дрэм поглядел на его противника, старого исполосованного шрамами ветерана бесчисленных собачьих битв. Тот стоял, понурив голову, и шерсть у него на загривке заранее поднялась, будто он ясно сознавал, чего от него ждут. Предательский блеск глаз выдавал в нем убийцу. Белошей обычно вступал в драку только тогда, когда не было иного выхода, но по природе своей он не был драчлив. С упавшим сердцем Дрэм подумал о том, что Белошей погибнет, если стравить его с этим псом, погибнет именно потому, что он не убийца.
Все смотрели на Дрэма, дожидаясь, когда он вытолкнет собаку на круг. Пауза длилась не более двух ударов пульса, но Дрэму показалось, что их была сотня. Поставив на землю кувшин с медом, который все еще держал в руках, он вышел вперед — Белошей, как обычно, крутился у его ног.
Высоко вскинув голову, он повернулся лицом к Царю, Дамнориксу и толстобрюхому Брэгону.
— Мы, Новые Копья Дамнорикса, зовемся Собаками Дамнорикса, а это значит, что мы тоже можем участвовать в собачьей битве. Пусть выйдет кто–нибудь из Собак Брэгона, из его Новых Копий, и сразится со мной прямо здесь, у костра, вместо третьей пары собак.
Испуганный гул прошел по кругу, раздались встревоженные голоса. Слыханное ли дело, чтоб мальчишка, который еще даже не убил волка, осмелился поднять голос и бросить вызов в присутствии знаменитых воинов племени, в присутствии самого Царя. Но, как ни странно, дерзкий поступок Дрэма угодил под настроение хмельных соплеменников. Царь рассмеялся и ударил ладонью по колену.
— Молодец, Собака Дамнорикса! Хорошо придумал! Ну, а что нам скажут на это Собаки Брэгона?
Брэгон ухватился большими пальцами за пояс под огромным животом и свистнул. И тотчас же один за другим к нему подошли его Новые Копья, протиснувшись сквозь толпу вождей. Дрэм сосчитал — их было восемь, и среди них Кунеда, виновник вчерашней стычки из–за кобылы.
— Ну, так кто из вас принимает вызов? — спросил Брэгон.
Воцарилось молчание, тяжелое и томительное. Дрэм горящими глазами обвел лица мальчиков, переводя взгляд с одного на другое. Все восемь лиц были непроницаемы, но Дрэм хорошо понимал, что никому из Собак Брэгона не хотелось покрыть себя позором, потерпев поражение от однорукого противника. Но если бы даже и удалось одержать победу, это принесло бы немного чести. Рот пересох, и он кончиком языка облизал губы и при этом улыбнулся, стараясь, чтобы улыбка вышла как можно более оскорбительной. Но если они откажутся драться…
Он знал, что где–то здесь дед, Тэлори и Драстик, который подошел к Царскому Костру вместе с другими воинами клана, пробившись сквозь толпу. Ему казалось, что на него сейчас смотрит все племя. Дамнорикс даже не свистнул своих Собак. Но неожиданно они все вдруг оказались рядом, проскользнув, как и Собаки Брэгона, между собравшимися толпами людей. Он почувствовал, как они сгрудились у него за спиной, как плечо Вортрикса коснулось его плеча. Их объединили годы учения, тесные узы братства. И он знал, что они, что бы не случилось» будут стоять за него, все, за исключением, быть может, Луги. А если Собаки Брэгона откажутся драться, они все равно будут стоять на его стороне, перед лицом всего племени они засмеют этих парней, убоявшихся однорукого героя. Но когда они останутся без свидетелей, они будут смотреть на его руку точно так, как они смотрели в тот первый вечер в Школе, и в их глазах он сразу же утратит завоеванное им почетное место. Дрэм хорошо знал свой мир. Это был жестокий мир, где вся стая обрушивается на слабого и где не приходится ждать ни милости, ни пощады.
Брэгон стоял, заложив руки за пояс и широко расставив ноги.
— Жаль, что никто из моих молодых Собак не бегает на трех лапах. Я все же думаю, что…
У Дрэма упало сердце. Но вдруг Луга, сидевший поблизости от него, обернулся вполоборота и, оглядев с ног до головы Кунеду, сказал с легким смешком:
— Иногда и собака о трех лапах может пригодиться. — А затем добавил, будто о чем–то постороннем: — Разве тебе не нужен помощник, чтобы управиться с лошадью?
Дрэм бросил на Лугу изумленный взгляд. Он думал — коли вообще думал об этом, — что Луга был бы рад, если бы убили Белошея и тем более если бы убили его, Дрэма. Но как только эта мысль пришла ему в голову, он понял, что это не так, однако времени на размышления не оставалось.
Для вождей и старейшин кланов этот обмен колкостями был пустой, не имеющей смысла перепалкой, но Собаки Брэгона сразу смекнули, о чем речь, как и Собаки Дамнорикса. И все они знали, что противная сторона тоже знает. И от этого было не уйти Кунеда пожал плечами, словно желал показать, что все это его мало волнует, но краска гнева, как и накануне, залила лоб, и он выхватил из–за пояса кинжал.
— Ну, хорошо, я буду драться одной рукой. Привяжите вторую мне за спину, если потребуется.
— Нет, не надо. Тогда бой будет неравный, я ведь специально тренировался драться одной рукой.
Дрэм улыбнулся, хотя чувствовал, как пот выступил над верхней губой. Все больше людей покидали свои места у костров и подходили поближе.
Собаки, чуя в воздухе что–то необычное, ощетинились и рвались, громко рыча, из хозяйских рук, пытающихся удержать их за широкие ошейники с бронзовыми бляшками.
Царь, стоя, смотрел на это зрелище, теребя за уши своего волкодава. Похожий на клюв нос придавал ему сходство с хищной птицей.
— Вот это будет настоящая собачья битва, — сказал он. — Впрочем, постойте… Третья пара как бы голая, никак не защищена. Смотрите, у собак густая грива, не хуже, чем у волка. Шерсть — по самое горло. Мне кажется, щит не нужен. Это ведь собачья битва. Нет, не надо щита. Ирдун, сходи–ка за охотничьими ремнями.
Из Царского Дворца были принесены ремни из толстой, но в то же время эластичной лошадиной кожи, какие надевают охотники, отправляясь на волчью или кабанью тропу. Дрэм скинул шафранно–желтую набедренную повязку и стоял, словно во сне, пока Вортрикс, оттеснив остальных, обвязывал ему ремнями живот, бедра и левое предплечье. Ясные блестящие глаза Вортрикса глядели непривычно хмуро, а рот был сурово сжат. Белошей ни на минуту не отходил от Дрэма — он ласково терся об него мордой и тихонько повизгивал.
Затянув последний ремень, Вортрикс сказал:
— А теперь дай мне твой кинжал и возьми мой. Мой лучше.
На самом деле кинжалы почти ничем не различались. Но Дрэм знал — если бы на битву пошел Вортрикс, он поступил бы точно так же. Отдать свой кинжал — это единственное, что он мог сделать, чтобы помочь другу.
— Хорошо, я возьму твой кинжал. А ты подержи Белошея.
Толпа отхлынула, освобождая большой круг у костра. Царь снова уселся на свою раскрашенную, застланную шкурами скамью, где у подножия сидел слепой арфист. Четыре пса в новом приступе ярости рвались из рук, и их ворчание перешло в монотонный рык, в котором была злоба и ненависть. Почти всех собак отогнали подальше, чтобы они не ввязались в драку.
— Удачной тебе охоты, мой кровный брат! — сказал Вортрикс,
Дрэм услыхал его слова сквозь град советов и наставлений, который обрушили на него товарищи и к которым он был уже не в состоянии прислушаться. Затем он вступил в пустой круг.
В толпе, сейчас отделенной от него свободным пространством, он сразу же заметил деда: старик сидел, завернувшись по самые уши в бобровый плащ, и глядел куда–то в середину круга, поскольку ему не пристало на глазах у людей выказывать интерес к молодому соплеменнику, да к тому же еще не убившему волка. На лице Драстика, стоящего возле деда, была паника. Бедняга Драстик! Он вечно принимает все так близко к сердцу. Вот и сейчас он скорее всего мучается, думая о том, что скажет матери, когда все будет кончено. Тэлори, презрев обычай, смотрел прямо на него. Свет от костра, переливающийся в складках алого плаща и искрящийся на кольцах длинной змейки, свисающей с локтя, резче оттенял смуглоту и диковатую гибкость охотника. Между ним и мальчиком протянулась ниточка, незримая для остальных, и Дрэм как бы услышал знакомый ободряющий голос.
И тогда он пошел навстречу врагу, двигаясь, как собака, на негнущихся ногах.
Они сошлись в середине круга и остановились. Туман, как ему показалось, снова начал сгущаться, и золотой дымок костра уже не так отчетливо освещал лица в дальних рядах толпы Он почувствовал, как внезапно все смолкло и только злобное монотонное рычание собак нарушало тишину. Глаза всех мужей племени сейчас были устремлены на него, это он хорошо ощущал. Но он не понимал и не знал — его мужская гордость никогда не позволила бы ему даже задуматься о таких пустяках, — как хорош он был в эту минуту, на пороге смертельной схватки. Он стоял в золотистом тумане, освещенный пламенем костра, высокий, худенький рыжеволосый мальчик, мускулистый и гибкий, как царский волкодав. И что удивительно, рука, висевшая будто перебитое крыло, нисколько не портила, а даже подчеркивала его юную мужественность.
Затем с диким рычанием мимо него промчались спущенные собаки и вцепились друг другу в глотки. Затишье кончилось.
В отличие от собак, Дрэм и его противник осторожно кружили, слегка пригнувшись и не приближаясь друг к другу. Дрэм старался следить за глазами Кунеды. «Следите за глазами, только за глазами, не смотрите на руку с кинжалом», — без конца повторял им старый Кайлан, их наставник. Кунеда первым сделал прыжок, но Дрэм за секунду до этого уловил движение глаз и успел увернуться. Он почувствовал, как кинжал полоснул воздух у самого плеча. Он тут же прыгнул, но Кунеда с молниеносной быстротой отразил удар — кинжалы стукнулись со звоном, и волна от сотрясения прошла по руке Дрэма. С обеих сторон до его слуха доносилось злобное рычание собак и рокот голосов, то нарастающий, то стихающий. Мир сузился, сосредоточившись в кружке золотистого, пахнущего морем тумана, где он теперь был один на один со своим врагом.