Рассматривал я эти ужимки спокойно, больше размышляя о том, в какой торжественный момент мне смыться и чем врезать старейшине. Немного погодя заметил, что плясуны тень отбрасывают уже не на землю, а прямо на воздух, как на экран. А от тени падает другая, раздавшаяся вширь, а там и третья, вообще круглая. Люди стали смахивать на орехи. Эти продукты, вдобавок, то ли дышали, то ли колыхались на ветру. А потом мерцающий воздух зарос по всей толще пушистой плесенью. Она облепила орехи, не оставила ни одного голого места.
— Что там еще? — я с трудом протолкнул слова сквозь затвердевшую на лице радость.
— Если мы не съедим ее, то сами станем едой, — откликнулся кто-то, кажется, старейшина.
— Звучит красиво, хотя я давно хотел сказать, что меню у вас небогатое — как в сельской столовке.
Тут содержательная беседа прервалась, потому что эта гадость стала приклеиваться ко мне. Я вначале подумал, мерещится, потом кругом заволокло сивой мглой и стало не до дум. Я там дрался с клейким врагом, но, наверное, выбрал неверную тактику, пух меня густо-густо облепил. Даже не облепил, а врос в организм, чего-то в нем сделал и вырос с другой стороны. Все ощущения неприятно переменились.
Кишечник начинается не во мне и заканчивается черт знает где, вроде водопровода. Мой мозг проходит по голове и следует дальше, как трамвай. Позвоночник вообще — длинный стержень, на который я просто навинчен. Получился из меня сиамский близнец всех сиамских близнецов, не организм, а орган. Воспоминания о работе, учебе, развлечениях ничего не давали, скорее убавляли. Дескать, ничего не попишешь, везде висеть приходится. Намучился я порядком, даже сдаться захотелось. Не только улыбка спрячется в рот, навсегда расстроишься, если узнаешь, что тело, неотъемлемое имущество даже последнего бомжа, расписано до последнего члена по разным инстанциям. Чего же остается тебе? Только долг перед обществом. Я еще поискал внутри себя и нашел огонек. А может, это он запрыгал и нашел меня. Я назвал что-то огоньком из бедности живописных сравнений. Суперсветляк, золотое яйцо, раскаленный электрод — тоже подходило. Самое главное, к нему потянулись разряды из каких-то далеких краев. Забил большой барабан, и они прорезали затхлую сивую мглу. Липкая дрянь начала съеживаться. А потом и вовсе была разметана. Еще бы, атаковала раскаленная сияющая волна. Не вынеся жара, отпрыгивал пух, взрывалась плоть, половина мозгов, словно водяной пузырь, выскочила из раскрывшейся, как орех, башки, кишки лопнули, разодрав живот в лохмотья, легкие рванулись и грудная клетка развернулась в цыплячьи крылья. Зрелищно и больно, но боль быстро сожрал огонь. Полуосвежеванная тушка завертелась в пустоте.
Очнулся от свиста в ушах на кладбище промышленных уродов. Консервная банка свидетельствовала грехопадение. В нутре ощущение помойки, будто выпотрошили, набили требухой и зашили. Покатался с бока на бок минут пять, пока не обрел желания чего-то делать, встал и пришел домой. А там — плюнуть противно, кругом игрушки для знатного маразматика. В тридцать шесть лет я оказался малышом, соплежуем. Стал их собирать, упаковывать. Но и в свернутом виде дребедень эта не меньше места заняла. Зато уютное гнездышко превратилось в склад. А «глаз» упал, выскочил у меня из потных рук и стал кучкой. Не будет тут больше моргать. Барахло сплавить — тоже проблема. Комиссионок давно нет, любую безделицу, полученную по персон-карте, может изъять или списать только компетентная комиссия. По техсостоянию или решению суда, если оказался бандитом. Ничего, покамест задрапирую, а потом, может, сымитирую грабеж, буду правдиво рыдать, бить себя в грудь перед ментами.
Значит так, остался я у разбитого корыта. Структура-то у нас все равно самая справедливая. Каждую минуту, даже когда ешь или дрыхнешь, очки все равно набираются или убывают. А мне просто справедливость надоела. Я тот, ныне редкий элемент, который где-то, когда-то, почему-то, зачем-то честно жить не хочет. А хочет он пробраться на разнузданный Запад и свистнуть изобретения, которые господа и дамы украли в свою очередь у наших кулибиных, споив их джином и сакэ. Нет, нововведения даром не нужны, от них распыление средств и истощение сил. Или желает элемент спасти жизнь хозяйственного стратега, засмотревшегося далеко вперед и упавшего в омут на рыбалке. Впрочем, стратег не ловит пиявок. Сидит с удочкой у бассейна с холуями, переодетыми в акул, в тех местах, куда ни олень, ни общественный транспорт не пройдут. И вообще, наша структура не зависит от таких случайностей. Вот если трудовой экстаз и радостное прилежание — другое дело.
3
До обеда экстаза не случилось. Более того, прежние интересы вызывали зевоту. Две пятилетки убил, чтобы отточить свое мастерство, свой нюх, чтобы жучить неприоритетных засранцев и держать в порядке надзорные и отчетные сведения, и вдруг такая скука. Взгляд стремился из закутка куда-то на волю. В самом деле, у нас не зал, а кишечник. Все — вместе, а чувствуешь себя кишечным паразитом. В щель был виден эстетически законченный кусок Явольского. «Новый» человек что-то старательно и счастливо вдувал в терминал. Экран висел на носу. Вокруг него была полная ясность. Я пожевал бумагу и ловким плевком из переоборудованной ручки прилепил ему метку на передовую голову. Он заерзал, но из-за своей просветленности не врубился. Я еще покрутился и в другую щель увидел тоненькую лодыжку Брусницыной, которая болталась туда-сюда, будто этот помощник инспектора мурлыкал что-то себе под нос и рисовал в тетрадку принца и принцессу. Генитальный массажер так бы не смог. Когда-то она сошлась с Немоляевым на почве стервозности. Являлась на работу, как чертовка, пуговицы блестят, губы поджаты, взгляд птицы, питающейся падалью. Потом эти танцы в юбочке из веревочек маленько перенастроили ее. Может, подобраться да рассмотреть, чем она занимается. Нет, пожалуй, решит, что я из тех, кто подсматривает в банях.
Пискнул терминал, я приблизил экран к глазам. Управляющий региональным отделением СЭЗО Станислав Бонифатьевич вывел крупными буквами первоклассника:
«Антон Антонович, поищи мне Явольского или Брусницыну. Надо срочно выстрелить химика на «Сверхполимер».
Я привстал. Действительно, только что сидели две химеры и вдруг занулились. Если Явольский сейчас где-то Брусницыну налаживает, то я ему бубенцы откручу, хотя, с другой стороны, пусть дерзает. Вдруг выскочила невесть откуда задумка, и я с ходу принялся претворять ее, как будто совершенно нечего было делать.
«Станислав Бонифатьевич, Явольский второй час из уборной не вылезает, бедняга. Весь в мечтах. А Брусницына рыдает с утра в коридоре. У нее генитальный массажер упал с полки и разбился. Можно я?»
«Твоя фамилия, случаем, не Леонардо-да-Винчи? Химика же положено».
«Положено инспектора. Тем более, чтобы подписать акт о согласии, надо только уметь подписываться».
Пауза была краткой.
«Ладно, лети, голубь. Только лишний раз зубы не разжимай, чтобы тебя не разоблачили. Храни многозначительность, молчание тебе идет. А вообще-то в курсе надо быть, согласен? Тем более, есть мнение компетентных инстанций, что пустое место супера можно и заполнить».
За разрешение машем хвостиком, а за намек на повышение отсылаем в известные срамные места. Опоздали, товарищ управляющий зоопарком. Возьмите Явольского, мастера свинцовой задницы.
Так я отправлен на «Сверхполимер», самый приоритетный приоритет. Первенец и махина Терсходбюро Геракл, передушивший еще в колыбельке возможных и невозможных конкурентов без исключения. Почему у нашей Службы такая любовь с этим переростком? Почему контрольно-измерительная аппаратура всегда скромно помалкивает? Или там не пурамин, а нектар с амброзией стряпают? Надо вооружиться получше, если явлюсь налегке, то и получу разве что по чайнику. Портативные станции мониторинга у нас забрали лет пять назад, якобы на освидетельствование — да забыли вернуть. Но минитестеры еще есть, как же мы без них мелюзгу душить станем? Своим-то приборчиком я с утра орехи колол. Это стыдно, бесспорно. Зато, пока шел по коридору, отдал честь светлым фотографиям дураков, павших за СЭЗО в эпоху ста тысяч грязных производств, когда летопись злодеяний и подвигов велась сама собой. Мученики поглядели с мудрой тоской на мое начинание из своего дома вечного отдыха.
4
В директорате «Сверхполимера» было светло и пусто. На столике оптическая скульптура, акты распечатаны, секретарша, манекен ходячий, принесла жидкий кофеек, причем, одному мне. Эти трое уселись напротив, как три крепких грибочка, генеральный и его замы. Самые-самые из «новых» людей. Порода сразу чувствуется. Я заметил, что один из них, не более, обязательно вылупится на меня, как баран на новые ворота. Поют по очереди, подхватывая одну мелодию, но на разные лады, скрипка, альт и виолончель хреновы. Они все знали, могли, например, рассказать, что случится в следующем году, как будто это уже произошло в отчетный период. Прямо так, с подробностями: Петров подумает то, Сидоров сделает се. Интересно, как эти кореша друг к дружке относятся. Наверное, у них заранее известно, что Саша пойдет на место Коли, Коля заменит Васю, а Вася обязательно отбросит коньки. Так надо, учитывая, что Саша более усовершенствованный образец. Жизнь была для них резьба с известным шагом. Ну, я им покажу кофеек. На замордованных заводиках администрации без рюмки водки стыдно даже в глаза инспектору смотреть. С этими нахалами я буду тверже месячного пряника.
— Что, не боитесь? — перешел я к делу.
— Зачем нам бояться. Забота-то у нас общая, — проникновенно сказал зам. по технологии.
— Тоже верно. По форме общая, а по содержанию разная.
— Что? — каркнул генеральный. Оживился, кукиш в галстуке.
— Не что, а где. Где, в самом деле, декларация об опасных выбросах по пунктам Международной экологической конвенции.
Трехголовая гидра зашуршала мозгами, там что-то не сошлось.
— Как, как, — с нарастающей интонацией забормотал первый зам.
— Да вот так. Кончилась ваша счастливая жизнь — я пришел. Согласно территориальному соглашению вы можете не есть и не пить, но экологические обязанности должны справить первыми, как самые естественные.
— Вы, кажется, не химик, — брезгливо поморщился зам. по технологии. Все знают, заразы въедливые.
— Ошибаетесь, милейший. Вам не химик, а кивала нужен. Вы тоже, кстати, не электронщик. Так что мы оба рассуждаем на гемы, о которых не имеем никакого представления. Бывает?
— Бывает, — после моей клизмы жалобно заблеял зам.
— Например, имеется свое законченное суждение о том, как может работать контрольно-измерительная аппаратура. А ведь может и так случиться. У вас из сопла вылетает одно, а она шукает совсем другое. Все зависит от программной перестройки. Вот помню, снимал я с участка прибор, который путал аромат конфет шоколадных и запашок, извиняюсь, помета. Правда, потом оказалась загадка в другом. У них там на фабрике крысиное подполье было, будь здоров. Тут уж привезли команду враждебно настроенных собак.
Я еще кое-что наплел, сам запутался, но ребятам дал обделаться, чтобы жизнь сахаром не казалась. А потом гибко пошел на попятную, закорючку свою поставил. Все равно, в нашей конторе давно перестали записывать текущие показания КИА. Ждут происшествия ужасного, превышения ПДК, так что пригвождать к позорному столбу нечем.
Головы опять согласовались, одна подписывает, другая хает алкашей-смежников, третья зазывает во внутренний магазинчик, где хорошему человеку без всяких персон-карт кое-чего подбросят. Это вам не палкой колбасы подавиться и не бутерброд украдкой сожрать, это солиднее. Выдали они мне стрекозу-секретаршу в провожатые и попрощались особо проницательным взглядом. Я уж хотел расслабиться, но у меня по дороге опять затея возникла, простая, как пятилетний план. Пунктом первым значилось избавление от милой спутницы, которая, кстати, как две капли была похожа на генитальный массажер, будто их лепили с одного эталона. Даже захотелось нажать на кнопочку. Но такие «безделицы» полагались по персон-картам лишь генеральным директорам. «Ой», — сказал я, привалился к полупрозрачной стене, за которой корпели клерки, и стал скрести ногтями пиджак.
— Чем могу быть вам полезной? — взвешенно спросила девица.
— Чем, чем, за доктором сходите, многого не надо, — скрипнул зубами я.
— У нас не ходят за доктором. В случае дискомфорта следует обратиться к руководителю, который выработает пути работы с вами.
— Это к вашим куклам относится, а инспектор на выезде сам себе руководитель. Что со мной делать — я уже сказал.
— Хорошо, я схожу за доктором. Оставайтесь на месте.
Как же, останусь, не привинченный. Неброская внешность мне пригодится, это агента «07» любой узнает по квадратной челюсти. Спустился по черной лестнице во двор, замаскировался проезжающим погрузчиком и проскочил мимо зевающего медведя-охранника на производственный участок, сел в подвернувшийся электробус вместе с новой сменой. И работяги здесь были странные, не давали разнообразных характеристик начальству при помощи комбинаций из трех емких слов, а, наоборот, осуждали менее сознательных своих товарищей. Я так заслушался, что чуть не проехал фильтры. Там и должно быть хозяйство Службы, причем КИА устанавливал наш супермен Явольский, он и замочек люка нашифровал. Для начала надо код разгадать. Попотел, перебирая памятные даты по блокноту. На народном празднике довольствия и труда погребок-таки открылся. Еще повозился, соскребая шматки полимеров и окислов с петель люка. Затем, прямо в упор, взглянула удача — индикатор опасности налился багровым светом. Багровый — совсем плохо, хоть святых вон выноси, долговременное превышение ПДК. А мы ничего не знали. Мы смотрели не под ноги, а устремлялись взглядом за горизонт. Теперь уже вообще непонятно, ведется ли опрос датчиков. Но сейчас этот заорет у меня на весь мир, запишу только на кассету тестера выходные сигналы внешнего цифрового контура.
Один разъем у аппарата был, как грязный нос, во второй штеккер влез охотно. И тут начались веселые картинки. ПДК далеко сзади остался — по пяти, шести, восьми параметрам… Только успел я записать эту петрушку, как цифры давай чудесным образом преображаться прямо на моих глазах. Я чуть с ума не сошел. Думал, сейчас и фильтр заговорит человечьим голосом. Шутка ли, на экранчике вместо реальных замеров идеальная страница из Госстандартов. Еле-еле ум сохранил, догадался, что внешний контур датчика взят кем-то под контроль. Успеть бы записать аналоговый сигнал из внутреннего контура и установочные параметры проверить, не переключили ли аппарат в режим автотестирования. Мысли хорошие, но тут свежий ветер перемен подул в мою сторону. Здравствуйте, давно не виделись. Навстречу шла еще одна тройка. Если прежняя, в директорате, олицетворяла разум, то эта, с небольшими головками на холмистых плечах, представляла силу и сноровку. Они направлялись ко мне от дороги, от пикапа, из которого колол пронзительный взгляд первого зама. Зашухарила меня-таки сука-секретарша, во имя светлой жизни обратилась насчет моего странного поведения к властителю ее дум. Ладно, ребята, привет и до свидания, сегодня я почему-то в настроении, попробую оторваться.
— Стой, недоразвитый, — мы уже зашли в корпус цеха, и можно было сквернословить и все такое. Я прикинул, что моим тестером дадут по моей же башке. Моим — мне. Дескать, сам себя ударил. Или скажут, отведал справедливого рабочего кулака. Может, вообще покладут под какой-нибудь пресс. Прибежит потом Бонифатьевич: «Где инспектор, где, не перегорел ли в борьбе?» А ему в ответ: «Да вот он, твой инспектор. Хорошо сохранился. Видишь, даже улыбается. Отскобли и забирай».
Кавалерия пошла на рысях и оказалась в каких-то джунглях. Бесшумными привидениями носились стокубовые вагоны на магнитной подвеске. В них опускали свои хоботы слоны-пневмоперегрузчики. Были там и другие «звери», которых я не знаю по имени-отчеству. Тем временем охотники на вертлявую дичь, то есть на меня, выглядывали там и сям из-за стальных зарослей. Я засновал, пытаясь еще ненадолго потеряться. Среди стада перегрузочных машин помельче я выбрал одного страуса и сунул ему кассету в какое-то отверстие. Попался я около воздушного носорога — тот уже кинулся на меня, но спасибо бойцам, вытянули в последний момент.