Тем временем я уже решился на финт, у меня всегда так, внезапно.
— Пойду, пожалуй, устал от твоей ограниченности.
— Идите, идите, умом превзошедший осла и барана.
Я далеко не ушел, засел в туалете напротив, захватил позицию, чтобы не пропустить, когда все уберутся из ИнфО. Тут какой-то болван стал мотаться туда-сюда. И почему-то на меня пялиться. Когда я лампочку вывернул, он, наконец, убрался восвояси. Пришлось понервничать, пока Женя свалил. Был он один и какой-то пожухлый, совсем другой, чем при толпе, девушки-то раньше улепетнули. Еще он портфель забыл и вернулся, я еле успел спрятаться. Зато проследил, какие цифры на замке набирать надо. Только он исчез, я вломился в дверь и с ходу принялся выкручивать автоотверткой шурупы, добираясь до начинки транспьютера. Три штуки вывернул и вдруг абзац — явилась с проверкой женщина из охраны. Попила-поела и интерес у нее прорезался, не остались ли лишние люди на этажах. А звали ту даму за крутой обвод кормы — царь-попа. Понятно, что борьба с такой дамой практически безнадежное дело. Оставалась надежда на хитрость, а хитрость, как известно, всегда рассчитана на слабости, таящиеся в разных местах человеческого организма.
— А мне можно и после пяти, — отважно соврал я.
— Рассказывай, — нисколько не клюнула женщина, — ну-ка покажи свой пропуск, болтун.
Она принялась добросовестно вглядываться, оттопырив нижнюю губу, но кося при этом на меня. Внезапно не набросишься. Тем более, за спину не зайдешь.
— Нет здесь такой отметки, — заключила она. — А ну, гуляй отсюда, — и внушительно дополнила. — Не то ударю.
Угроза была весомой. Я поспешил сделать маневр. Ведь царь-попа, возможно, любит не только кашу и пончики, но и тех, кто умудряется разглядеть в ней женщину.
— Я ж тебя здесь ждал. — Она остановилась, замерла. — Ты всегда так смотрела на мою фотографию в пропуске. А я смотрел на тебя. У тебя такая красивая… такое красивое, — надо было срочно найти подходящее слово… — у тебя все такое красивое. Знаешь, энергия чувствуется, огромная женская энергия, в самом деле.
Действительно, мне случалось с содроганием рассматривать эти полные неведомой силы формы.
Она еще была оцепеневшей, еще не доверяла мне.
— Гад буду, если не так.
И она пробудилась.
— Я редко когда в фото вглядываюсь, — произнесла царь-попа счастливым басом. — Мне надо нарушителей искать, которые уволились, а пропуск не сдали. — Она оттаивала прямо на глазах, высвобождалась и могучая энергия. Женщина уже надвигалась. — Так ты, значит, мой любимчик… А как гы меня любишь?
— Как свою персон-карту….. — не то ляпнул, как на зло, подходящие фразы вылетели из головы, — в смысле, до изнурения.
Однако проскочил, «один-ноль» в мою пользу.
— А-а, ты хотел здесь меня взять, без СПИД-контроля и Союза врачующихся?
— Ну, это сильно сказано… не хотел… то есть хотел… то есть куда, — я закашлялся от напряжения в горле.
Женщина, к счастью, истолковала смятение положительно для меня, даже прижала мою ладонь к своей груди.
— Чуешь, как сердце бьется?
— Чую, кроме шуток, — преданно ответил я и склонил голову на ее налитое плотью плечо. Как не чуять, баскетбольный мяч об щит и то тише молотит.
— Только сейчас влюбляться нельзя, сейчас у меня обход, надо скоро докладывать.
— Вот это правильно, совершенно с вами согласен.
Она убежала грациозно, как влюбленная слониха. С чувством стыда и страха за свое безответственное поведение, но тем не менее решительно, я снова взялся за транспьютер. Оставшиеся шурупы, как червячки, поползли по столу. Я поднял крышку и чуть харч не метнул. Там внутри такое творилось! Не в сказке сказать, а врачом прописать в качестве рвотного средства. Если бы «жучки»-расширители! На узлах, платах, проводках налип до тошноты знакомый сивый пух. Я последний раз заглядывал в транспьютер давно, но точно помнил: там внутри плат и узлов должно быть больше раза в полтора. Получается, что плесень съела их. Но машина работает вполне — эта дрянь функционирует вместо сожранного ею «железа». Значит, переняла способности, освоилась. И какой уж контроль памяти, она там сделает, что захочет.
А пирамидальных-то транспьютеров у нас, как грязи. Выходит, по всей стране широкой дрянцо цветет и пахнет, даром что коробки у транспьютеров герметические. Делали бы мы, к примеру, кристаллотеры, где сразу все узлы работают и посторонним включениям не «въехать», может, не было бы такого позора. Ощущение у меня, будто смотрю с холма на вражеское войско, дескать, зачем пришли, поганые, на нашу землю?
Я сбегал в свой отдел и вернулся с ядохимикатом «Фиалка-2»: душит кого попало, от сорняка до человека. Кстати, производителя «Фиалки» мы, СЭЗО, в свою очередь тоже канаем и, конечно, удавим. Останется у нас в стране единственный приоритетный изготовитель ядов. Вытянул я трубочку с раструбом, пшикнул. И тут же, не принимая никаких поз, плесень мне ответила. Будто под коленки ударили и под дых. Я осел, слюни текут, как у бульдога. Потом откатился в сторону — очухаться, прикинуть обстоятельства. Ведь шарахнуло нешутейно, по нервным центрам. Плесень себя спасала на сей раз, все честно. А ведь она мне уже делала нехорошо в разных местах, узнаю теперь ее работу. Когда «глаз» протирал тряпочкой, в принципе, я сам виноват. Но она меня воспитывала и, когда я ее стороной обходил, но посягал, например, на пураминовое производство. Или просто задумывался не в меру. Для этого у нее должны быть умные программы, которые оценивали бы мое поведение и настроение. А разве у нас в сетях таких программ мало? Уж коллективный разум высшей касты постарался, наклепал. Играешь или в носу ковыряешься, работаешь или лежишь, а все им информацию для размышлений даешь. Будьте уверены, зараза заразу найдет. Плесень их в себя впитала великое множество и научилась пользоваться сообразно моменту. На то она и компьютерный паразит.
Ну, я сейчас отведу душу! Отвинтил колпак у баллончика с отравой и плеснул не жалея. Вначале просто потолок упал вниз, а пол вскочил и расплющил мне затылок, швырнув мозгами. Потом окрестности заволокло мглой. Пола под ногами не было, и я стал падать сквозь сивый пух. Отвел душу, называется. Я отплевывался, отмахивался, но ошметки обклеивали меня кругом, превращая в кокон. Когда падать прекратил, уже и не шевельнуться. И снаружи, и внутри гадко и сыро. И обрыдло все, хочу пропадать. Но чувствую, что-то рвется ко мне на выручку, только найти не может. Порылся в себе на ощупь, но уже с каким-то навыком. И обжегся — есть электрод. Он и притянул разряды, которые взорвали дрянь, сделали из нее тлеющую труху. Чему-то все-таки я обучился у дикарей, как Кожаный Чулок. Когда очухался, то продолжал отряхивать и снимать с себя что-то противное, невидимое. Зрение у меня узкое стало, будто приставили трубу на оба глаза, вижу только дверь, стену коридора, кнопку лифта. На выходе из здания на меня еще набросилась грубая мощь, хватала за шиворот, подкидывала, роняла.
— Подлец, врун, так ты пить сюда пришел! А я ему еще поверила, дура. Ты еще поплатишься, попробуй теперь опоздать или свалить раньше, зараза.
— Ты чего, бабка, ты чего? — пытался остудить ее я. — Ну, пошутил, ну, бывает.
Зверский толчок в шею вынес меня на улицу, прокрутив пару раз в турникете.
Теперь устроит мне царь-попа страшную месть. Кровавыми слезами умоюсь. Или простит. А кучный разум простит, если я не буду впредь, или не успокоится, пока не выпустит в меня целую обойму.
7
Телефонный звонок пролез в ухо и заколотил в перепонку.
— Але, в такую рань только петухи грызло прочищают.
— Давно уже и люди, и петухи честно трудятся. А вчера после пяти честно отдыхали, — это был Косолапов, — пока вы тут портили все, что можно испортить. Даже крышкой потом не прикрыли. Дрыхнет он, видишь ли. Да снежный человек по сравнению с ним — суперинтеллигент эпохи расцвета дворянской культуры. Уже узловик приезжал, менял машину. Ругался, как безумный. И не тому, кстати, что в ней нутро изъедено, а в связи с наглым вскрытием. Последствия мне пришлось на себя взять, возгорание какое-то придумывать.
— Вчера мне плохо от этой дряни стало. Понимать надо.
— Вам от себя дурно, а нам от вас, Антон Антонович. Несправедливо получается. Сдать вас, что ли, куда положено.
— Сдай, не продешеви только. А я там уже был. И, кстати, неплохо устроился — Ярилой, Солнцем.
— Теперь вы до конца дней моих будете меня мучать. Не отправлю вас, переломаете мою жизнь и вверенное имущество, нытьем достанете. А отправлю — станете являться смрадным призраком во сне и наяву. Поэтому сделаю третье, промежуточное, дам вам возможность исчезнуть самому. Вы уж сегодня об отгуле похлопочите.
— Зачем, еще не слишком поздно.
— А затем, Антон Антонович, что мы с вами съездим кое-куда, отдохнем. Жду в два часа подле выезда с автостоянки. Вы и там особенно не маячьте, постойте за кустиком. На лишние вопросы отвечайте кратко: «Пройдите к следующему кусту». Только увидев меня, выходите с протянутой рукой.
В два часа я встретил Женю за рулем престарелого «козла». Он был в темных очках, которые сделали из него персонаж плохого фильма про шпионов и разведчиков.
— Не все же вам геройствовать, поделитесь славой. Зря вы себе усы не нарисовали, чтобы от вас враги шарахались. Присаживайтесь, Антон Антонович, маргинальный вы мой человек. Пива, сигару… Не хотите, да? Жаль, вам бы пошло.
— Брось тарахтеть, я на пушки шел, и то не трындел так… — Сказал я с теплой задушевной улыбкой.
— Я, между прочим, посмотрел сетевой дневник. Вы уж слишком интересуетесь мультиполимерами. С другой стороны, слишком много данных архивизировано. Отбросив юношеские мечтания, мы поймем, что их спускают под шумок в никуда. Другое дело, есть архивы более земные. Если помните, лет пять назад еще попадались машины, которые скидывали информацию на магнитные ленты. В одном месте полно такого добра, целые, горелые, всякие.
— Уж не в подвал ли терсходбюро ты меня приглашаешь, Косолапов?
— Оно самое. Я там повыше этажом частенько совещаюсь, как отсталость побороть.
Мне сразу стало неуютно. Я не хочу в авантюру, а с другой стороны, вроде как хочу. Нет, лучше отказаться.
— Ну и что с того, Женя? Ты еще не такой внушительный товарищ, чтобы сказать: «Этот со мной».
— Не мельтешите, Антон Антонович. Я уже достаточно сообразительный товарищ, чтобы «этого» сделать еще более незаметным. Видите, сидение в моей почти-тойете просто ящик, так и просится в него что-то. А гараж там внутренний, за постом охраны.
— Не, чересчур.
— Ой, ой. Кто это мне говорит. Какие мы стали застенчивые, — Женя сплюнул. — Я думал, вы настоящий, а вы липовый герой.
Он широким жестом открыл сидение.
— Я читаю ваши немногочисленные мысли. Действительно, гроб комфортабельнее, но из него не вылазят.
— Надо еще…
— Не надо. Мы же не в пустыню отправляемся.
Не спрашивая согласия, Женя начал давать мне краткие инструкции. Как добраться из гаража в помещение хранилища, когда можно перебежать с отобранными лентами в машинный зал, где еще пылился ветхий агрегат, который в состоянии с ними работать. А заберет он меня только завтра утром после второго совещания.
— Я вас уверяю, кислорода будет достаточно, — продолжил обработку Косолапое, — только надо уметь отделить его от других газов. Если станете жмуриком по дороге, сами виноваты будете.
— Чего это ты так подозрительно оживился?
— Я, может, тоже за личность стою, — закривлялся он, — но только малость трусоват, малость придурковат, в общем, не то. Вся надежда на вас, Антон Антонович. Публика рукоплещет.
Я влез в отведенную могилу и тут же пожалел, но было поздно, крышка захлопнулась.
— Вот теперь я отыграюсь. Посижу на вашей голове, как вы на моей, — донесся издалека веселый голос.
Какой из газов кислород, действительно трудно было разобраться. К тому же я страдал психически, представляя, что довольный остроумием, Женя привозит меня во двор дурдома. А там скрюченного инспектора, как добытого зверя, привяжут к палке и отнесут к коллегам.
Пришел я в себя от хлопков — это меня лупили по щекам.
— Чем бы еще его оживлять, может, башмаком, — бормотал Женя. — Проснись, красавица, пока не обворовали. И на старт, вас ждут друзья.
Я вывалился из опостылевшего ящика на бетонный пол, навеки сложенный буквой «Г».
— Вот теперь маскировка хорошая, — похвалил Женя, — вы похожи на гадкую старуху, ведьму. Форма, так сказать, выразила ваше содержание. Терсходбюровцы расслабятся, а Антон Антонович вдруг одному клюкой в пах, другому пяткой по морде.
— Где мы, трепло?
— В гостях у сказки. Гараж, если что-то помните, одноэтажная пристройка к главному зданию. Сейчас мы, наконец, расстанемся. Каждый своей дорожкой пойдет. Я ближе к небу, в конференц-зал, на совещание к моим товарищам. А вы к своим товарищам, паукам и крысам, в подвал. Вообще, держитесь весельчаком, народ это любит. А то от вашего тусклого вида какой-нибудь «новый» человек подумает, что это смерть за ним пришла — срезать в расцвете и разгаре. И последнее. Если вас поймают за хитрую попу мозолистой рукой, то мы с вами не знакомы, не обменивались выкройками, не ходили в оперу. Заранее спасибо. Кстати, учтите, темнота — друг.
Он ушел, посвистывая, а я остался один на один с терсходбюро. Лицо светилось приветливой улыбкой волка, ноги засеменили мелко и быстро, как пропеллер. Не знаю, как это выглядело для окружающих, скорее всего, они были заняты своим. Сезам поддался заклятью и впустил осквернителя информационного праха.
Я запер за собой и включил фонарик. Опять захотелось домой. Давно осточертевшая плесень, жутко распушившись, словно после мытья шампунем, облепила проводку и стеллажи с бобинами. Если меня вчера такая кроха нокаутировала, то эта может сделать из того же продукта бурду с гарниром. Впрочем, чтобы ей навалиться, нужны причины. Либо я сам кинусь на нее с криком «ура», тряпкой и пылесосом. Либо настучит сетевая программа. Но для этого следует соответствующим образом поработать с терминалами. Конечно, если здесь есть видеоанализатор типа «глаз», то каюк мне сразу, замаха не будет.
Ладно, минус сомненья плюс страсти, пора посвятить предночные часы любимому делу. Как шмель, я летал от одного соцветия катушек к другому. Тут тлели тысячи томов программ и данных, успокоенных от пяти до пятидесяти лет назад во времена научной и производственной чересполосицы, дурного многообразия. Шмель, вроде меня, мог прожужжать здесь еще годик-другой. Я немного, то есть очень сильно растерялся. Еще ничего не сделал, а уже весь извалялся в пыли и копоти. Стоп, копоть. Сюда что-то притащили с пепелища. Горелое выделялось закопченными, как курортный шашлык, крышками катушек. Кое-где уцелели наклейки, на которых можно было различить: «лаб полимер ПО «Каучук». Видали мы этот ПО «Каучук». Оставил нам культурные развалины, где только ветер да непуганые психи дичают. Может, и была там полимерная лаборатория. Набрал я бобин покрасивее, из берлоги вылез. Скромным призраком прошуршал по лестницам и коридорам. Как увидел свидетельницу моей разбойничьей молодости, старуху «ЭВМ», умилился невовремя, хотя она из меня крови попила достаточно. Даже слеза навернулась, готовая сцена для фильма про пережитки. Гудели такие когда-то, и все еще было возможно. В тысячах гнезд горланили разномастные птенцы, а сейчас растет лишь десяток птиц ценных сортов Феникс и Рух. Те, беспородные, жрать хотели, выклевывали, выхватывали зернышки друг у друга. А сейчас кое-кто наверху делает чинно и благообразно световые фекалии, остальные с почтением ловят их внизу.
Рубильник, машина, чистка памяти, загрузка системы. Рука сама с радостью вспоминала, что надо делать.
Считалась первая лента. Тут, конечно, груз ответственности навалился на меня, подмял. Еще бы, действовать я должен был верно и быстро, ухватывать суть на скаку или накрылся весь мой почин. Я прямо слышал, как время перетирается в порошок, словно пемза.
Текли перед глазами планы, отчеты, зарплаты, темы, задачи минувшего. Погружали в ностальгическую грусть-тоску. Я даже не сразу понял, что уткнулся в какую-то базу данных, а она плюет на меня с высокого потолка. Подавай ей пароль, зарегистрированное имя, категорию доступа. Никакие наши праздничные даты, звездочки, пети, саши и прочая кодовая мура не помогала. Когда я ткнулся в сотый раз, система управления базой откликнулась: «Введите дату». Я с подобострастной улыбочкой быстро набрал и получил в ответ спасительные слова: «Ввиду истечения срока давности за содеянные преступления, вам, пользователь, разрешается все». Золотая голова систему делала. Современникам кукиш, а потомкам после небольшой протяжки — мир и дружба.