— Простите за театральность, комиссар Айверсон, но боюсь, я уже не тот человек, что прежде, — прохрипел из темноты голос, словно бы пересохший и отсыревший одновременно. — Однако, несмотря на всё, что сотворила со мной Федра, Ей пока не удалось лишить меня самолюбия.
Хольт уставился в противоположный угол каюты, пытаясь что-нибудь разглядеть в полумраке, но говорившего скрывали не только тени. В глубине комнаты был растянут шелковый занавес, за которым виднелся нечеткий силуэт сгорбленного человека, закутанного в толстые одеяла. Порой он взмахивал тонкими, как веточки, руками, словно бы обтрепанными по краям, но ни его роста, ни телосложения комиссар определить не мог. В общем, адмирал Вёдор Карьялан выглядел так же, как и звучал — будто высохший труп, раздутый от свернувшейся крови.
Выбросив из головы незваный образ, Айверсон попробовал сосредоточиться на словах летийца, но мысли ползли медленно и муторно. Такой влажной жары, как в каюте Карьялана, арканец не испытывал нигде в Трясине; казалось, что он угодил в гидропонный парник. В воздухе висела пелена горько-сладкого дыма благовоний, но резкий аромат не мог полностью скрыть тяжелую вонь чего-то, налившегося разложением.
Ритмичное бульканье и шипение мудреной аппаратуры жизнеобеспечения, стоявшей в дальнем углу, только усиливало сонливость. За механизмом ухаживали два летийских священника, а рядом стоял на страже корсар-покаянник в алой броне. Из аппаратуры выходило множество спутанных трубок, которые напоминали искусственные ползучие побеги. Некоторые скрывались за шелковым занавесом адмирала, другие обвивались вокруг тела, лежавшего на койке неподалеку. Из восковой кожи жертвы здесь и там торчали иглы, через которые жадные трубки выкачивали кровь.
— Надеюсь, мои процедуры вас не беспокоят? — просипел Карьялан, словно читая мысли комиссара.
— Меня давно уже не может обеспокоить ни одно зрелище, — солгал Айверсон, с некоторым удовлетворением наблюдая за бледностью кадета Рив. Похоже, наемная убийца не так хладнокровна, как ему казалось.
— В любом случае, весьма благодарен за вашу снисходительность, комиссар, — Вёдор усмехнулся, и силуэт за портьерой судорожно вздрогнул. — Порой я задумываюсь о том, чтобы покончить со всем этим, но долг перед Императором запрещает мне. Да и возлюбленные мои летийцы без меня пропадут. Представьте, они состязаются друг с другом за право отдать свою кровь и продлить мне жизнь.
— Адмирал, я надеюсь отплыть с рассветом, — произнес Хольт, пытаясь собраться с мыслями. — Мне понадобится канонерка и…
— Наш разговор кажется тебе слишком утомительным, комиссар? — вдруг прошипел Карьялан. — Что, я уже надоел тебе, арканец?
Рив искоса, предостерегающе посмотрела на Айверсона, но тот не оступал.
— Послушайте, адмирал, я здесь по делам Императора…
— Как и я! Ты не слышал об Откровении Летийском, комиссар?
— Не уделял ему особого внимания.
— А стоило бы! Видишь ли, Император обвиняет! — гнило засмеялся Карьялан. — И я свят! Чертовски болезненно свят!
Внезапно веселость адмирала потухла.
— Твои сородичи нанесли мне тяжкое оскорбление и ещё более тяжкую рану, Хольт Айверсон. Скажи, все ли арканцы такие дикари?
Ветеран-комиссар молчал, захваченный врасплох выпадом Карьялана. К его удивлению, заговорила Изабель:
— Мой господин адмирал, комиссар Айверсон часто говорил, какой стыд испытывает при мыслях о поведении 19-го Арканского. Кровные узы делают этот вопрос личным для него.
— Это и для меня личный вопрос, — ответил Вёдор. — Арканские мерзавцы хладнокровно вырезали пятьдесят моих летийцев, вместе с человеком, который был мне как брат!
— Исповедник Йосив Гурджиеф, — кивнула Рив. — Его убийство — гнусное преступление против Экклезиархии…
— Преступление против меня! — завизжал Карьялан, брызгая ихором на занавес.
— Сэр, уверяю вас, комиссар Айверсон относится к этому делу…
— Молчи, ты, бездушная сучка! Или твой драгоценный хозяин не может говорить за себя? Что, прикусил язык, Айверсон? Ничего не скажешь в защиту братцев из глухомани? Или смелости не хватает…
Прозвучал влажный хлопок, и адмирал зашелся хриплым кашлем. Нечеткий силуэт приподнялся, и что-то судорожно зацарапало портьеру; туда поспешил один из священников-санитаров.
— Мой Благословенный Владыка, не нужно волноваться так…
Нечто рванулось вперед и схватило его за горло, прервав увещевания. Айверсон и Рив в ужасе смотрели, как тень священника, лихорадочно содрогаясь, рухнула на колени. Двое летийцев наблюдали за удушением с чем-то вроде мистического экстаза на лицах.
— Это чудовищно, — прошептала Изабель, вставая.
Хольт поймал её запястье, а затем взгляд, и уже не отпускал ни того, ни другого.
— Это Федра, — сказал арканец.
Что-то с жутким треском разорвалось за портьерой, и на ткань вновь полетели капли. В этот раз — темные и вязкие.
День 9-й — Саргаасово море
«Покаяние и боль»
Мы покинули «Могущество» на заре, но облегчение от бегства с порченого корабля смешивается во мне со стыдом. В реальности Морской Паук оказался намного хуже, чем самые мрачные слухи о нем: Вёдор Карьялан мерзостен душой и телом. Долг требует, чтобы я лишил адмирала жизни, но долг также требует пока что сохранить свою. Долг просто обожает заставлять людей плясать на раскаленных угольях! Но я отвлекся…
Как только «литургия» Карьялана закончилась, к нему вернулся рассудок, и летиец вспомнил, что я — его последняя надежда выследить отступников. Со смесью враждебности и любезности адмирал удовлетворил мой запрос на судно типа «Тритон», канонерку-амфибию, способную вести боевые действия в обоих стихиях. Отличная вещь и большая редкость на Федре; будь у нас больше таких кораблей, мы могли бы уже давно выиграть эту войну. Мне уже думается, что именно поэтому «Тритонов» здесь так мало…
В привычной летийской манере, наша канонерка названа «Покаяние и боль». Не стану отрицать, имя подходящее.
Из дневника Айверсона
— Я им не доверяю, — прорычала Рив, указывая на солдат в алой броне, которые рыскали по палубе внизу. — Ставленники порченого еретика!
— Еретика, что считает себя мучеником во имя Императора, — заметил Хольт. — Слушай, кадет, это не вопрос доверия. Корабль принадлежит летийцам, мне пришлось взять их экипаж. Кроме того, мы не смогли бы управлять канонеркой вдвоем.
Они стояли на верхней палубе и наблюдали за тем, как корсары-покаянники тяжелыми шагами перемещаются по кораблю, с жестокой целеустремленностью выполняя те или иные задачи. На борту было восемь здоровяков-фанатиков, бритоголовых, покрытых татуировками головорезов, увешанных благочестивыми оберегами и тотемами. Айверсону эти парни больше напоминали ульевых бандитов на стероидах, чем профессиональных солдат, но их снаряжение утверждало обратное. Каждый корсар носил нательную броню с зубчатыми наплечниками и конический шлем с боковыми «плавниками», указывавшими на принадлежность владельца к морскому флоту. Вместо лазганов стандартного образца летийцы были вооружены мощными хеллганами, которые подсоединялись к гофрированным наспинным ранцам, похожим на раковины.
Корсары, по мнению Айверсона, соответствовали бойцам ударных отрядов более вменяемых полков, но элитные воины Летийских Мореходов имели склонность к лихорадочным молитвам и самобичеванию. По счастью, к боевой дисциплине они подходили так, словно сам Император дышал им в затылок: никогда не расслаблялись в дозоре и стояли на огневых позициях левого и правого борта, словно на службе в храме.
Более прозаичные заботы — управление кораблем и уход за двигателями — ложились на плечи смиренных мореходов-покаянников. Хольт точно не знал, сколько этих исхудалых матросов на борту канонерки, но думал, что не меньше двадцати. Все они, немытые архаровцы со спутанными волосами, почитали корсаров будто святых рыцарей. В ответ достопочтенные господа обращались с матросами, как с рабами, постоянно шпыняли и избивали их. Такие проверенные на практике взаимоотношения Айверсон наблюдал бессчетное количество раз. Они могли оказаться прочными, как многослойная сталь, или ломкими, как гнилая доска.
— Как они могут верить, что подобное отродье служит Богу-Императору? — усмехнулась Изабель.
— Сам Карьялан верит в это, — ответил Хольт, с любопытством глядя на девушку. — Кроме того, он ставленник Небесного Маршала, разве тебе этого мало?
Рив резко взглянула на него.
— Да, сэр, мало.
— Но значок, который ты носишь, утверждает обратное.
— Этот? — Изабель ткнула в серебряную вещицу на лацкане, и на её лице проступило понимание. — Так вот почему вы не доверяете мне?
— Я такого не говорил, кадет Рив.
— А вам и не нужно было, — девушка смотрела на Айверсона с вроде как настоящей горечью. — Небесный Дозор для меня ничто, но, со всем уважением, сэр, вы же звездник.
— Семь Преисподних побери, ты о чем, кадет?
— Комиссар, вас направили на Федру из… из какого-то другого места, — Рив неопределенно указала в небо. — Вы прибыли сюда в высоком звании, с наградами, но я родилась в грязи и крови этой войны, ещё одна соплячка среди тысяч детей Гвардии. Мне неизвестны другие миры. Здесь нет Схолы Прогениум, только академии Небесного Дозора, и это единственный путь наверх для таких, как я.
— Но тебя тренировала Ломакс?
— Только потому, что я из Небесного Дозора! — фыркнув, Изабель сорвала значок с лацкана. — Но если они убили верховного комиссара, мне с ними больше не по пути.
— Осторожнее, Рив.
— Хватит с меня осторожности.
Равнодушным движением пальцев она выбросила значок за борт и удалилась. Айверсон, нахмурившись, смотрел Изабель в спину.
Ты почти поймала меня, девчонка, но снова переборщила в конце.
Гримаса на лице комиссара сменилась кислой улыбкой, когда он заметил Бирса, стоящего в дозоре на носу канонерки. Старый призрак не оборачивался к Хольту, внимательно наблюдая за мрачной береговой линией Долорозы Вермильоновой, которая проступала на горизонте. Семь долгих месяцев назад 19-й Арканский высадился здесь и угодил прямиком в ад.
Куда бы вы ни пропали, братья, знайте, что я последую за вами.
Улыбка вскоре пропала с лица комиссара — оказалось, аугментическую руку заклинило, и он намертво прицепился к бортовому лееру.
День 10-й — Вермильоновый пролив
Изуродованный человек
Я вернулся в Трясину, и призраки вернулись ко мне, один за другим прокрались обратно. Ни минуты не сомневался, что так и произойдет. Всё правильно и неоспоримо, ведь командующий Приход Зимы жив, и мое покаяние ещё не свершилось. К счастью, возвращение призраков даровало мне странную ясность понимания, и теперь я уверен, что охота на заблудших сородичей — часть более великой миссии. Не может быть случайным, что наши дороги протянулись среди звезд и сплелись в одну посреди Клубка Долорозы. Каким-то образом Энсор Катлер станет ключом к моему спасению. Каким-то образом он откроет дверь, за которой ждет Приход Зимы.
И всё же, несмотря на эту убежденность, я не могу выкинуть из головы смерть — убийство — верховного комиссара. Не сомневаюсь, Ломакс знала, что враги всё ближе, и поместила в алую папку свое завещание, последнее свидетельство против них. Если не заняться им, женщина может восстать, и мое трио призраков превратится в квартет. Я приветствовал возвращение теней, но не смирюсь с ещё одним мертвецом в своем сознании. Нет уж, пора исполнить волю Ломакс.
Досье лежит передо мной, но что-то не удается собраться с мыслями. После наступления ночи в моей тесной каюте почти не продохнуть от затхлой вони Трясины…
Из дневника Айверсона
Хольт вдруг замер, и, держа перо над страницей, прислушался. Мгновением позже неожиданный звук повторился — это был низкий, грубый хрип, словно кто-то дышал с превеликим трудом. Комиссар медленно обернулся, вглядываясь в полумрак каюты, а его рука тем временем тянулась к кобуре. Лампа на столе Айверсона слабо мерцала, её свет почти не проницал темноту. Встав на ноги, арканец поднял фонарь над головой, пытаясь отогнать подступающие тени, и увидел нечто, притаившееся на пороге маленькой душевой.
— Всё путем, пушку-то зачем трогать? — произнес посторонний. Он скорее не говорил, а придушенно сипел, но этот характерный картавый акцент Хольт узнал сразу же, пусть и услышал впервые за десятилетия. Арканец.
— Покажись! — потребовал Айверсон.
— Не проблема, но ты гляди, брат, видок у меня несимпатичный, — силуэт содрогнулся в чем-то между кашлем и смешком; звук до жути походил на хрип больного животного. Комиссар внезапно осознал, что ему знаком прогорклый, гнилостный запах, исходящий от незнакомца — та же самая вонь пропитала каюту Карьялана.
— Ты мне не брат, — ответил Хольт.
— Я же слышал, как ты болтал на палубе, — влажно растягивая слова, возразила тень. — Понятно, ты давно покинул Провидение, но гнусавый говор-то никуда не делся. Ты арканец, а раз так, в этой адской дыре мы — братья.
После этого говоривший вышел из теней. Он оказался высоким, неизящным типом c грубоватым лицом, и на нем не было почти ничего, кроме грязного медицинского халата. Покрытая пятнами кожа мешками свисала с костей, как будто всю плоть под ней высосали досуха.
— Звать меня Модин, рядовой третьего класса, 19-й полк Арканских Конфедератов, — представился незваный гость. — Если у тебя есть чего выпить — предлагай, не стесняйся.
День 11-й — Раковина и Пролом Долорозы
Спящий фронт
На рассвете мы проплыли через Раковину. В коралловом лабиринте не души, имперские силы, пришедшие сюда по стопам Катлера, давно оставили город. Бойцы из Пролома Долорозы занимали некрополь меньше недели, после чего перебрались в Трясину с её более безопасными и менее безумными ужасами. Мы нашли их в лиге вверх по реке, окопавшимися на просторном участке выжженных джунглей. Кадет Рив пришла в смятение при виде тамошнего хаоса, но разношерстная армия подонков оказалась не хуже, чем я ожидал. Благодаря усилиям Катлера наше наступление протащилось чуть дальше вглубь континента, но в итоге снова застопорилось. Подозреваю, что эти парни уже несколько месяцев сидят на одном месте.
Мы остановились пополнить запасы, и я воспользовался моментом, чтобы получить обмундирование и огнемет для беглеца, пробравшегося сегодня ночью ко мне в каюту. Пока точно не знаю, что можно извлечь из рядового Клетуса Модина и его спасения с «Могущества», но в одном боец прав — мы оба арканцы, и я не могу отдать парня Морскому Пауку. Кроме того, после ужасов, увиденных на борту корабля смерти, у меня нет причин не доверять истории конфедерата.
Модин под запись сообщил мне, что является последним выжившим из троих солдат, которых летийцы захватили силой и выжали досуха, чтобы сдержать прогрессирующую болезнь адмирала. Не стану распространяться о шокирующих деталях его мучений и побега, но, судя по всему, Клетус услышал о нашем прибытии на линкор и вырвался из заточения. Захватчики считали, что огнеметчик находится в коме, и он воспользовался их невнимательностью.
Рядовой держится развязно, вплоть до нарушения субординации, и постоянно испытывает мое терпение, словно хочет, чтобы я застрелил его. Но нет, Клетус Модин не так прост, как кажется, и, возможно, он станет моим единственным союзником в этом путешествии. Я незаметно определил безбилетника в кладовую рядом с моей каютой; пока что случившееся останется между нами.
Ах да, ещё одно: в Проломе нас ждал арестант…
Из дневника Айверсона
— Пожалуйста, вы должны вернуть меня в эскадрилью, — взмолился изможденный юноша в драном комбинезоне. — Ведь я же летчик, и член Небесного Дозора!
— Это понятно, пилот Гарридо, — холодно ответил Айверсон, — но если хотите, чтобы вам помогли, сообщите мне что-нибудь важное об отступниках.
— Но я вам уже всё рассказал! Мерзавцы угнали мой транспортник и направились в Раковину. Клянусь, я дрался с ними, но этот старый еретик Ортега предал меня! А потом они все набросились на летийцев…