Поезд? Меньше всего это походило на поезд в сугубо российском, привычном понимании. Блестящая, обтекаемая, яркая сигара, или, если угодно, лежащая горизонтально ракета, готовая с места прошить любое расстояние в считанные секунды.
Хотя… секунды, это, конечно, сильно сказано. Время в пути составляло примерно три часа. По европейским меркам – целое путешествие. По меркам опять же российским, всего-навсего поездка на родимую дачу к любимым шести соткам кочек.
Правда, Николай уже и не помнил всех прелестей подобных вояжей; родители, царствие им небесное, подобной роскошью обзавестись не успели, а сам он начинал с полноценного загородного дома, минуя нормированные сотки, удобства во дворе и прочие «прелести» дачного житья-бытья.
Помнил только, как невероятно здорово было закатиться к кому-нибудь из счастливчиков – обладателей щитового домика у черта на куличках, жарить на костре шашлык, пить дешевенькое, кислое вино, петь под гитару… О сне никто и не думал, все были юные, здоровые, сутками могли, как бы сейчас сказали, «зажигать». А потом, как ни в чем ни бывало, отправляться по своим делам – к месту учебы или работы.
Как счастлив бывал он когда-то возле таких костров, рядом с какой-нибудь незамысловатой девчушкой. Как правило, и до серьезного-то не доходило, так, поцелуйчики да касание плеч. Но это самое касание давало куда больше, чем теперь приносят самые изысканные постельные радости…
Николай встряхнул головой. При мысли о «постельных радостях» тут же появлялось неотвязное видение: Ульяна Прекрасная, с заспанной, полу-испуганной, полу-недоумевающей мордашкой и ее так и оставшийся неизвестным юный партнер по койке. Разбросанная по всей спальне одежда, запах незнакомого мужского одеколона… да просто незнакомый запах! В общем, ничего приятного.
Хотя… Предшественницы Ульяны вряд ли соблюдали ему нерушимую верность, во всяком случае, иллюзий на сей счет Николай никогда не питал. Но хотя бы соблюдали видимость приличий, черт побери! Или это сейчас так принято: богатый содержатель для красивой жизни и молодые красавцы-жеребцы для радостей более интимных? Неужели он действительно настолько никудышний любовник, что с ним можно и вовсе не считаться – никуда, убогий, не денется? Пусть радуется, что ему вообще что-то обламывается от таких красавиц.
Но почему – никудышний? До женитьбы, кстати, проблем с женщинами у Николая никогда не было, и претензий он ни от кого не слышал, разве что упреки в легкомыслии и черствости. До женитьбы подруги ему втихаря не изменяли, если уж уходили, то после серьезной ссоры, или если вдруг встречали действительно «мужчину своей мечты». А легкомыслие и черствость… Так покажите мужчину, который хотя бы раз в жизни не услышал подобных упреков!
За невеселыми своими размышлениями Николай и не заметил, как оказался в вагоне. Тут его настроение вдруг и намного улучшилось, словно поднялась ртуть в градуснике, на который подышали. Мягкое кресло у огромного, чуть ли не во всю стену, окна, выдвижной столик, полно места, чтобы с комфортом устроиться, даже не устроиться – развалиться. И постараться насладиться путешествием по полной программе.
Ростом Николая Бог не обидел: за сто восемьдесят сантиметров парнишка перемахнул еще в седьмом классе, а после службы в армии добрал еще сантиметров шесть. «Кинг сайз», короче говоря, «королевский размер». Но с таким ростом всегда было проблематично удобно устраиваться в отечественном общественном транспорте, который, по-видимому, изначально рассчитывался на граждан сугубо средних параметров. А тут – пожалуйста, вытягивай ноги во всю длину, все равно еще останется свободное пространство до следующего ряда кресел.
Предстоящие три часа, таким образом, выглядели очень даже привлекательно. А когда поезд незаметно, очень мягко тронулся и довольно быстро набрал «крейсерскую» скорость, Николай понял, что не ошибся в выборе дальнейшего маршрута своей импровизированной поездки. За окном проносились незнакомые, но крайне приятные для глаза пейзажи с домиками-игрушками, ухоженными полями и небольшими рощицами, удушливая жара осталась где-то там, в Париже, а в вагоне было тихо, прохладно и даже уютно.
Вместо обворожительной стюардессы, правда, имелся проводник, но и против этого Николай ничего не имел, тем более что молодой человек вполне прилично объяснялся на английском языке. Помимо всего прочего, он проинформировал пассажира-иностранца, что при поезде имеется вагон-ресторан, а если нет желания туда идти, то можно заказать еду и напитки прямо на место. Все доставят максимум через десять минут, если, конечно, не захочется чего-то эксклюзивного. Тогда, разумеется, придется подождать, но тоже не слишком долго.
– А что вы можете предложить? – заинтересованно осведомился Николай, к которому вместе с нормальным, почти хорошим настроением вернулся и аппетит.
– Лично я – ничего, – приятно улыбнулся проводник, – но ресторан может предложить очень многое. Вот меню, выбирайте, а я потом сделаю заказ по телефону.
– Вот так даже? – в очередной раз поразился Николай. – Такой сервис в поезде, с ума сойти можно.
Многоопытный, судя по всему, проводник даже глазом не моргнул. Что взять с иностранца? Тем более, не англичанин, не американец и уж точно – не немец. Судя по акценту – откуда-то с восточных окраин Европы, а там еще не успели привыкнуть ко многим достижениям цивилизации. Возможно, его теперешний клиент и в подобном поезде-то оказался впервые в жизни.
– Морскую кухню не рекомендую, – с доверительным видом добавил проводник. – Вы едете в Бретань, там и попробуете свежайшую рыбу, прямо из океана. А на нашей кухне…
Николай подумал, что в таком поезде рыба может быть максимум вчерашней, что в России однозначно считается «первой свежести», но спорить с проводником не стал, тем более что морская кухня особых восторгов у него никогда не вызывала. Жареная треска – это когда-то было сказочно вкусно, как и судак «по-польски». Обычно дело ограничивалось кильками в томате или – если уж очень повезет – селедкой из бочки.
Но это было давно. А с тех пор, как появилась возможность есть любую икру хоть ложками, а осетровым балычком или кетой закусывать пиво, Николай к дарам морей и рек стал крайне равнодушен. А уж всякие изыски типа устриц, омаров или акульих плавников откровенно недолюбливал: вкус в общем-то специфический, на гурмана. Даже раков, которые в России традиционно считаются лучшей закуской к пиву, никогда не любил, равно как и отечественный хит – воблу. Все равно самая лучшая рыба – это колбаса. Причем любая.
Колбаса в меню ресторана тоже нашлась. Правда, в виде блюда под названием «маленькая закуска». По какому-то наитию Николай решил ограничиться только им, плюс бокалом хорошего пива. И не пожалел.
«Маленькая закуска» оказалась огромным блюдом с мясным ассорти. В любом московском ресторане из него сделали бы по меньшей мере четыре порции, причем средних размеров. И хлеб оказался необыкновенно хорош: белый, теплый, ничем не напоминающий ту безвкусную жвачку, больше всего похожую на вату, которую продают в той же первопрестольной под гордым именем «французских багетов».
А пиво… оно и во французском поезде пиво. Хотя… Николай внезапно вспомнил рекламный ролик, который частенько крутили по телевизору, и хмыкнул. «Неважно, где ты находишься, важно, какое пиво ты пьешь». Чепуха. Неважно, какое пиво ты пьешь, важно, где ты находишься. В данное время он находился там, где ему было почти хорошо. Нет, не почти, просто хорошо. А главное – спокойно: телефон отключен, никто не пристает с псевдоважными деловыми (и не слишком деловыми) вопросами, и вообще ничего из себя не изображать. Просто сидеть в мягком кресле, пить пиво и закусывать. Красота!
Николай подумал было, что снова придется три часа не курить, но порядки на железной дороге оказались значительно либеральнее, нежели в самолете. Для курящих имелся специальный отсек с креслами и диванами, где, судя по всему, была и отменная вентиляция: запах табака практически не ощущался. Впрочем, и курильщиков было немного. Пожилой джентльмен с трубкой, типичный коммивояжер с американскими сигаретами и пара молоденьких девушек с какими-то непонятными сигаретками.
Девицам было очень весело, они строили глазки всем подряд и хихикали. Николай привычно насторожился, но тут же вспомнил, где он находится и в каком виде. Нет, расчетом тут и не пахло: молодые грации кокетничали исключительно из любви к искусству, а не в попытках завлечь в свои сети миллионера. Тем более, что ни один из трех курящих мужчин по внешнему виду на миллионера ну никак не тянул. Так, средней руки буржуа.
Одна, черненькая, очень стройная даже подошла к Николаю с новой сигареткой в прелестных, пухлых губках. Прикурить решила. Николай щелкнул зажигалкой, девица что-то прощебетала…
– Не понимаю, – покачал головой Николай.
Брюнетка напряглась и выдала что-то по-немецки.
– Не понимаю, – повторил Николай.
Девушка хихикнула, игриво прикоснулась пальчиком к подбородку чудака-иностранца и вернулась к подружке. Было похоже, что неудача ее ничуть не расстроила. Да и наверняка она ни на что серьезное не рассчитывала.
«Играют… котята, – подумал Николай, – отворачиваясь от девиц к окну. – Такие прелестные, забавные… беспомощные, в общем-то. Хотя, наверное, уже не очень беспомощные. А скоро вырастут кошечки, отточат коготки и начнут охоту за глупыми, толстыми котами. Всюду одно и то же…»
Он вдруг вспомнил, как познакомился с Натальей. Девушка пришла в его офис наниматься референтом по объявлению. Красотой она не поражала, фигурка, правда, была первоклассная. Вряд ли, впрочем, ее бы взяли на работу: менеджер по кадрам предпочитал набирать женский персонал по принципу «отрада для глаза, услада для рук» и, по слухам, устраивал соискательницам весьма своеобразные кастинги.
Судя по всему, от «кастинга» Наталья отказалась. Николай столкнулся с ней, когда она выходила из лифта на первом этаже, очень серьезная и очень грустная. Такой образец чистейшей прелести: белокурые локоны, минимум косметики и очень скромные туфельки на стройных ножках. Трудно было вообразить себе что-либо менее соответствовавшее вкусам искушенного кадровика.
– А почему такая печаль? – неожиданно для себя спросил Николай у блондинки.
Та вскинула на него большие голубые глаза и просто ответила:
– Не взяли на работу.
– Чем объяснили?
– Просто сказали, что я не подхожу.
– А вы не согласны?
– Не согласна, – тихо, но твердо ответила отвергнутая. – Я знаю два языка, стенографию, компьютер.
– Так вы хотите работать референтом?
– Не секретаршей же! – вдруг обдал его ледяным презрением белокурый ангел.
И Николай почувствовал, что его вольной, холостяцкой жизни приходит конец…
Через месяц ухаживаний, цветов и маленьких сувениров Наташа разрешила себя поцеловать. А еще через две недели согласилась выйти за своего страстного поклонника замуж, очередной раз удивив его скромностью запросов. Она не хотела ни роскошного свадебного платья, ни белого лимузина, ни медового месяца на яхте в Средиземном море. Только обвенчаться – и все. Разумеется, после официальной регистрации, но обязательно обвенчаться. И не в каком-нибудь помпезном храме, а в маленькой церквушке, затерявшейся в старомосковских переулках.
– Это моя любимая церковь, – сказала она тогда. – А замуж я выхожу один раз в жизни. Когда все так серьезно, роскошь – это пошло.
– Я не крещеный, – растерянно ответил Николай.
– Окреститесь.
– Но я не верю…
– Ваше право.
– Разве можно креститься без веры?
– А если бы Вас крестили при рождении? Вы же тогда и не соображали бы ничего.
Николай махнул рукой. В конце концов, не обрезание же его заставляли делать! Теоретически он и без того христианин, по месту рождения – православный, так почему бы не исполнить просьбу обожаемой невесты?
– Только крест носить не буду, – выдвинул он последнее условие.
Наташа только плечами пожала…
Она все устроила: Николая окрестили, а на следующий день, после быстрой и формальной процедуры в ЗАГСе, состоялось венчание. Такой красивой, как в церкви, Наташа не была уже никогда: она вся точно светилась изнутри. Потом был скромный ужин в закрытом загородном ресторане. А потом начался кошмар.
За почти двадцать лет почти сознательной жизни отношения Николая с женщинами складывались по-всякому, но никогда не доводилось ощущать себя насильником и грубым животным. А именно таким он оказался в первую брачную ночь, когда молодая жена рядом с ним сначала точно оцепенела, а потом…
До сих пор он не мог забыть дикого крика своей молодой жены, до сих пор у него перед глазами стояло видение залитой кровью постели. До этого ему как-то не приходилось лично иметь дело с невинными девицами, но разговоров в мужских компаниях наслушался предостаточно, и никогда ни о чем подобном не слышал. Да, пищат, кое-кто вскрикивает, пятна крови на простыне или еще где-нибудь. Но чтобы такое… Врагу в страшном сне не пожелаешь увидеть: полное впечатление того, что он вонзил в девушку нож, да еще повернул несколько раз в ране. Для верности, так сказать.
Потом горько рыдала то ли от боли, то ли от стыда, то ли еще от чего-то. Она ничего не пожелала объяснить, никогда и потом не объясняла, но не давала забыть о том, какой кошмар ей пришлось пережить по его милости, и какую огромную жертву принесла и продолжает приносить, исполняя пресловутый супружеский долг. Если бы не желание иметь детей, хотя бы одного ребенка, Николай давно оставил бы жену в покое. Но брак без детей, да еще такой брак представлялся ему ничем не оправданным абсурдом.
И вот теперь апофеоз этого абсурда плюс стечение всевозможных малоприятных обстоятельств сорвал его с места и погнал через половину континента невесть куда и непонятно – зачем. Что он, на самом деле, забыл в этой самой Бретани, на огромном полуострове, выдающимся в Атлантический океан между Бискайским заливом и проливом Ла Манш? Почему просто не поехал в какой-нибудь подмосковный клуб для избранных клиентов и не попытался прийти в себя и, так сказать, восстановить дыхание после всех этих заморочек? Создал сам себе новую проблему, никто, между прочим, не заставлял. Ну что ж, сам создал, сам и решать будет. По ходу дела.
Николай вернулся на свое место в вагоне и звонком вызвал проводника.
– Вы не знаете, какое место в Бретани самое безлюдное?
– Ну, вы же едете в Круазик… – слегка растерялся проводник.
– Еду, – согласился Николай. – Но если туда прибывают экспрессы из Парижа, то об уединении вряд ли можно мечтать. А вот какой-нибудь удаленный пляж…
– Думаю, что от Круазика вам нужно ехать в сторону Ля Боля, – услышал он после довольно продолжительной паузы-раздумья. – Там с одной стороны – солончаки, с другой – океан, а между ними – сосновый лес и десятикилометровый пляж…
– Какой-какой?
– Десятикилометровый, – с явным удовольствием повторил проводник. – Считается самым красивым пляжем в Европе. И, кстати, самым безлюдным, такой вот парадокс.
– Даже так, – протянул Николай. – Что ж, звучит заманчиво. А как туда добраться? Мне нужно будет взять такси?
– А по-другому вы туда и не попадете. Есть, конечно, рейсовые автобусы из Круазика, но это…
– Да, это сложно, – согласился Николай.
Он очень четко представил себе как, не зная ни слова по-французски, будет трястись в рейсовом автобусе (который, между прочим, еще где-то нужно отыскать) и таращиться в окно, чтобы не пропустить «подходящее место» для высадки. Но и таксисту ведь нужно будет дать хоть какой-то адрес…
– Вы не напишете, что нужно будет сказать шоферу? – использовал Николай прием, уже проверенный на стюардессе. – По-французски я, видите ли, не говорю.
– Нет, проблем, месье!
Проводник начертал на фирменном бланке какую-то фразу.
– А что это значит? – полюбопытствовал для порядка Николай.
– То, что вы хотели. Уединенное место на Берегу Любви…
– На каком берегу?
– На Берегу Любви, – повторил проводник, не понимая, что так изумило этого чудаковатого иностранца.
«Ну, конечно же, Берег Любви! Ох, уж эти французы! Без „амур-тужур“ – никуда, похоже, всю жизнь только об этом и думают. Мне сейчас только амуров и не хватало, хоть бы и на берегу. Забраться неизвестно куда и угодить в местечко с таким водевильным названием! Нет, уж если не повезет, так не повезет капитально. Даже с географией».