— Привыкай, старина… Так никаких новостей?
— Толстый Джонни завладел ключом!..
— Старая йоркширская свинья… Хорошо, — он хозяин корабля, но он не хозяин эфира — радио принадлежит всем… Мы это посмотрим, мальчик.
Тралить в такой шторм было невозможно; трал убрали; люки наглухо закрыты; но № 213 идет курсом на полночь. Толстый Джонни надеется, что шторм минует… Было похоже на бунт, когда в рубку шкипера явился зеленый от качки Джимми, а с ним в замасленной куртке Томми. Джимми сказал дрожащим голосом:
— Мистер Найт, позвольте ключ от радио.
— Что? — переспросил шкипер…
— Да, Джонни, — сказал Томми, — дай мальчику ключ. Пусть послушает, нет ли в мире чего новенького. Мальчик совсем позеленел от скуки…
Джон Найт — или что то же Толстый Джонни — сказал просто и кратко:
— Нет.
И вынув из ящика стола револьвер, положил его в карман куртки…
— Нет? — переспросил Томми.
— Нет.
— Пойдем, мальчик.
Джимми и Томми ушли.
После этого разговора через пять минут обнаружилось, что у правой машины перестал работать воздушный насос. Держаться в море в шторм при работе одного левого винта судно не могло. Ближайший норвежский порт Киркенес — более десяти часов ходу. Чиниться в море в такую бешеную качку нельзя. Поднявшись вверх, механик доложил все это Джонни сухо и спокойно.
В море — "по тиши ветер, по ветру тишь".
Не успел зуёк Кузьма и "первый спень заспать", как проснулся от привычного толчка сапогом в бок. Он уж и спал согнувшись, чтобы удар сапога так не пришелся в причинное место. Скинув одеяло с головы, Кузьма продрал глаза, дивясь перемене. Дерево шняки вставлено на свое место, в бабку. Прапор на кончике мачты, сделанный из распластанного крыла морского попугая, трепещет перьями. Вода зажила: поет, покрылась пеной. "Закипела в море пена, будет ветру перемена". На встоке небо чернетью затянуло. И корщик забухмарился.
— Крутой ветер падет с пылью! Слышь, атва кричит…
Над шнякой вились и кричали атвы — буревестники седого океана. "Атва белью пройдет, бухмарь беть наведет". Все приметы слагались за то, что скоро грянет шторм с полночи… Потому-то и разбудили зуйка — хоть по правилам промысла ему и не полагалось "тряску трясти" — вытягивать снасть из воды.
— Ладно зенки пялить, надевай тяглы — приказал ему Бодряной.
Весельщик был уж в веслах, тяглец втихомолку ругал корщика:
— В коево еретика в самую выть тряску трясти! Аюкла проклятой! Тяни ты, зуй!
Не успел Томми прибавить, как хотел:
— Ты сейчас упадешь.
Джимми покачнулся, все у него в глазах позеленело, и стакан и бутылка полетели бы из его рук на пол кают-компании, если б их не подхватил Томми. Он подхватил и Джимми, посадил его на скамью и влил ему в рот глоток спирта.
Джимми очнулся… Туман в глазах пропал… Томми весело подмигнул коку, выпил и сказал:
— Привыкай, старина… Так никаких новостей?
— Толстый Джонни завладел ключом!..
— Старая йоркширская свинья… Хорошо, — он хозяин корабля, но он не хозяин эфира — радио принадлежит всем… Мы это посмотрим, мальчик.
Тралить в такой шторм было невозможно; трал убрали; люки наглухо закрыты; но № 213 идет курсом на полночь. Толстый Джонни надеется, что шторм минует… Было похоже на бунт, когда в рубку шкипера явился зеленый от качки Джимми, а с ним в замасленной куртке Томми. Джимми сказал дрожащим голосом:
— Мистер Найт, позвольте ключ от радио.
— Что? — переспросил шкипер…
— Да, Джонни, — сказал Томми, — дай мальчику ключ. Пусть послушает, нет ли в мире чего новенького. Мальчик совсем позеленел от скуки…
Джон Найт — или что то же Толстый Джонни — сказал просто и кратко:
— Нет.
И вынув из ящика стола револьвер, положил его в карман куртки…
— Нет? — переспросил Томми.
— Нет.
— Пойдем, мальчик.
Джимми и Томми ушли.
После этого разговора через пять минут обнаружилось, что у правой машины перестал работать воздушный насос. Держаться в море в шторм при работе одного левого винта судно не могло. Ближайший норвежский порт Киркенес — более десяти часов ходу. Чиниться в море в такую бешеную качку нельзя. Поднявшись вверх, механик доложил все это Джонни сухо и спокойно.
Бухмарь
В море — "по тиши ветер, по ветру тишь".
Не успел зуёк Кузьма и "первый спень заспать", как проснулся от привычного толчка сапогом в бок. Он уж и спал согнувшись, чтобы удар сапога так не пришелся в причинное место. Скинув одеяло с головы, Кузьма продрал глаза, дивясь перемене. Дерево шняки вставлено на свое место, в бабку. Прапор на кончике мачты, сделанный из распластанного крыла морского попугая, трепещет перьями. Вода зажила: поет, покрылась пеной. "Закипела в море пена, будет ветру перемена". На встоке небо чернетью затянуло. И корщик забухмарился.