— Так это вы редкостно воспитанный сообразительный молодой офицер?
Вероятно «учетчица» успела позвонить, пока я писал «цидулю».
— И сильно вы заикаетесь?
— По-ока-а при-ил-ичн-но… — пришлось мне открыть рот. Хозяин кабинета покивал головой и вновь принялся вчитываться в бумаги, вероятно обдумывая и принимая решение.
Был ли партаппаратчик природным хамом или приобрел на «должностях» партчванство, но мне, по сути — больному человеку, сесть не предложили. Оно понятно — не «свой», не ровня по положению, не «нужный» человек. Да и плевать. Привыкать что ли?
— Значит из ГСОВГ? — вновь «подал голос» райкомовец, подняв голову от бумаг.
Я, надев «маску» строевика, кивнул. Вы где воевали у Конева или Рокоссовского?
«Оба-на, там ещё и Рокоссовский оказывается был! Да-а, давно я про войну ничего не читал. Позабывал всё напрочь. И что говорить?» — пронеслось у меня в голове.
Но Юрий Николаевич, не обратив внимания на моё тупое молчание, решил блеснуть эрудицией.
— Ах да, вы же из Шверина, там наступал Второй Белорусский товарища Рокоссовского. А член Военного Совета… — он сосредоточился на секунду, напрягая память.
А у меня проскочила ассоциация: «барабанная дробь» и пауза ведущего — «Правильный ответ…»
— Товарищ Субботин! — победно улыбнулся хозяин кабинета, взглядом давая мне сигнал порадоваться вместе с ним.
Я слегка улыбнулся, делая вид, что приятно удивлен памятью и знаниями райкомовца. Хотя если вдуматься мужик действительно эрудит. Маршалы на слуху. Их знает каждый. А вот вспомнить ЧВСа — это сильно.
Мне же, честно говоря, его радость была параллельна. Я же выбирал между Жуковым и Коневым, склоняясь к варианту последнего. Маршалов и их фронты тогда знали как сейчас фанаты футболистов-звезд. И спутать «Зенит» с ЦСКА это однозначно получить в бубен, как вражескому шпиону — тогда и загреметь в «кровавую гэбню» — теперь. «Да-а, вот влетел бы…», — проскользнула мысль-откат.
— Так что же с вами делать? — проявив эрудицию, хозяин кабинета пришел в хорошее расположение духа и стал воплощенным хлебосолом. — Вы же понимаете, товарищ Адамович, что в настоящий момент, при всем нашем кадровом голоде использовать вас мы полностью не можем? Я стоял, сохраняя на лице спокойное равнодушие, и ждал перехода к конструктивной части.
— Характеризуют вас — положительно… — он полез в какие-то бумаги и что-то там высматривал. А я тихо стоял офигевая от этого — «положительно». Положительно — это что, звонок дамы из «Учета» что ли?
— Ага, — наконец найдя нужное в ворохе бумаг Юрий Николаевич поднял взгляд.
Командиром взвода ППС пойдете? Должность важная, но спокойная…
«Спокойная» — с личным составом?! Когда такое было?» — подумал я про себя, но сохранил на лице невозмутимость..
— Вы человек с боевым опы…
Дальше началась «рекламная пауза» нынешнего времени, а я привычно отключил мозг, что бы ни провоцировать злость и неприязнь
— … партия надеется…
Не, пусть лучше будет «госканцеляр» — на «партканцеляре» спалят сходу.
Вежливо постучав, открываю дверь.
— Вы зачем там сидите? Что значит — ничего нет? Вам партия доверие оказала, вот и оправдывайте его, а не ищите оправдания! Где хотите и как, но завтра должно быть сделано! — ярился праведным негодованием голос хозяина кабинета.
— Пораспустились вы там, на фронте, — зло пробормотал он, резким движением опуская трубку на рычаги, и поднял на меня взгляд.
Он был невысокий, полный, с явно выпирающим животиком, выбритой головой и одет в плотно обтягивающую офицерскую тужурку без погон, но с колодками наград.
— Слушаю Вас! — голос приобрел официальную вежливую сухость занятого человека, вынужденно отрывающегося от важных дел на мелкую служебную необходимость.
Я протянул партбилет с вложенной в него писаниной, и опуская руку вдруг — «поплыл».
В глазах на мгновение потемнело. От головы до пяток пронесся острый режущий поток, и в мозгу проявилось мое собственное жизнеощущение. Протаяла во мне память Сергея-фронтовика — кусочек его жизни, острый и зазубренный осколок мальчишеского опыта.
У нас, в разведке, — «за словом в карман» никогда не лезли. В прошлом году был такой же, политрук гребаный! Тогда наша группа взяла пятерых немцев в их ближнем тылу. Группа… — в составе четырех человек. Редкость конечно, но немцы нам попались «дерзкие», попытались на нас наброситься и оружие отобрать. Идиоты! Обычно-то они — смирные, да покладистые. И говорят все, и унижаются. И плен для них — нормально. Это мы с гранатой, чтоб в плен живым не попасть… Одним словом, — вышли мы к своим только с одним пленным. Утащили его в штаб. Так эта сука, вместо благодарности, что-то там и «вякнула» про нас на допросе. Приходит ко мне майор-политрук и начинает мораль читать, и стращать всякими карами за расстрел пленных. Будто бы я их уже в нашем тылу порешил, а не в немецком… Сказал я ему тогда: «Товарищ майор, я сейчас пойду к генералу, и попрошу, чтобы вас завтра назначили командиром поиска». Послушал бы меня генерал. Этого «вояку» как ветром сдуло.
Меня качнуло и это заставило Юрия Николаевича поднять взгляд.
— Вам что — плохо?
Я покачал рукой — «нормально, уже прошло». Он секунду ещё всматривался в меня, а потом обратился к привычному родному — бумагам.
— Так это вы редкостно воспитанный сообразительный молодой офицер?
Вероятно «учетчица» успела позвонить, пока я писал «цидулю».
— И сильно вы заикаетесь?
— По-ока-а при-ил-ичн-но… — пришлось мне открыть рот. Хозяин кабинета покивал головой и вновь принялся вчитываться в бумаги, вероятно обдумывая и принимая решение.
Был ли партаппаратчик природным хамом или приобрел на «должностях» партчванство, но мне, по сути — больному человеку, сесть не предложили. Оно понятно — не «свой», не ровня по положению, не «нужный» человек. Да и плевать. Привыкать что ли?
— Значит из ГСОВГ? — вновь «подал голос» райкомовец, подняв голову от бумаг.
Я, надев «маску» строевика, кивнул. Вы где воевали у Конева или Рокоссовского?
«Оба-на, там ещё и Рокоссовский оказывается был! Да-а, давно я про войну ничего не читал. Позабывал всё напрочь. И что говорить?» — пронеслось у меня в голове.
Но Юрий Николаевич, не обратив внимания на моё тупое молчание, решил блеснуть эрудицией.
— Ах да, вы же из Шверина, там наступал Второй Белорусский товарища Рокоссовского. А член Военного Совета… — он сосредоточился на секунду, напрягая память.