Он взял в рот гнилушку — в темноте гнилушка светит не хуже свечки — и пошёл вперёд, освещая дорогу. На полпути крот остановился и сказал:
— Здесь лежит какая-то птица. Но нам её нечего бояться — она мёртвая. Да вот можете сами поглядеть.
И крот стал тыкаться своим широким носом в потолок, пока не прорыл в нём дыру. Дневной свет проник в подземный ход, и Дюймовочка увидела мёртвую ласточку.
Должно быть, бедная птичка погибла от холода. Её крылья были крепко прижаты к телу, ножки и голова спрятаны в пёрышки.
Дюймовочке стало очень жалко её. Она так любила этих весёлых легкокрылых птичек: ведь они целое лето пели ей чудесные песни и учили её петь. Но крот толкнул ласточку своими короткими лапами и проворчал:
— Что, небось притихла? Не свистишь больше? Вот то-то и есть!.. Да, не хотел бы я быть этакой пичужкой. Только и умеют носиться в воздухе да щебетать. А придёт зима — что им делать? Помирай, и всё тут. Нет уж, моим детям не придётся пропадать зимой от голода и холода.
— Да, да, — сказала полевая мышь. — Какой прок от этого чириканья и щебета? Песнями сыт не будешь, чириканьем зимой не согреешься!
Дюймовочка молчала. Но, когда крот и мышь повернулись к птице спиной, она нагнулась к ласточке, раздвинула пёрышки и поцеловала её прямо в закрытые глаза.
«Может быть, это та самая ласточка, которая так чудесно пела летом, — подумала девочка. — Сколько радости принесла ты мне, милая ласточка!»
А крот тем временем снова заделал дыру в потолке. Потом, подобрав гнилушку, он проводил домой старуху мышь и Дюймовочку.
Ночью Дюймовочке не спалось. Она встала с постели, сплела из сухих былинок большой ковёр и, пробравшись в подземную галерею, прикрыла им мёртвую птичку. Потом она отыскала в кладовой у полевой мыши тёплого пуху, сухого мха и устроила для ласточки что-то вроде гнёздышка, чтобы ей не так жёстко и холодно было лежать на мёрзлой земле.
— Прощай, милая ласточка, — сказала Дюймовочка. — Прощай! Спасибо тебе за то, что ты пела мне свои чудесные песни летом, когда деревья были ещё зелёные, а солнышко так славно грело.
И она прижалась головой к шелковистым пёрышкам на груди у птички.
И вдруг она услышала, что в груди у ласточки что-то мерно застучало: «Стук! Стук!» — сначала тихо, а потом громче и громче. Это забилось сердце ласточки. Ласточка была не мёртвая — она только окоченела от холода, а теперь согрелась и ожила.
На зиму стаи ласточек всегда улетают в тёплые края. Осень ещё не успела сорвать с деревьев зелёный наряд, а крылатые путницы уже собираются в дальнюю дорогу. Если же какая-нибудь из них отстанет или запоздает, колючий ветер мигом оледенит её лёгкое тело. Она окоченеет, упадёт на землю замертво, и её занесёт холодным снегом.
Так случилось и с этой ласточкой, которую отогрела Дюймовочка.
Когда девочка поняла, что птица жива, она и обрадовалась и испугалась. Ещё бы не испугаться! Ведь рядом с ней ласточка казалась такой огромной птицей.
Но всё-таки Дюймовочка собралась с духом, потеплее укрыла ласточку своим плетёным ковром, а потом сбегала домой, принесла листочек мяты, которым сама укрывалась вместо одеяла, и укутала им голову птицы.
На следующую ночь Дюймовочка опять потихоньку пробралась к ласточке. Птица уже совсем ожила, но была ещё очень слаба и еле-еле открыла глаза, чтобы посмотреть на девочку. Дюймовочка стояла перед нею с куском гнилушки в руках — другого фонаря у неё не было.
— Спасибо тебе, милая крошка! — сказала больная ласточка. — Я так хорошо согрелась! Скоро я совсем поправлюсь и опять вылечу на солнышко.
— Ах, — сказала Дюймовочка, — теперь так холодно, идёт снег! Останься лучше в своей тёплой постельке, а я буду ухаживать за тобой.
И она принесла ласточке ячменных зёрнышек и воды в цветочном лепестке. Ласточка попила, поела, а потом рассказала девочке, как она поранила себе крыло о терновый куст и не могла улететь вместе с другими ласточками в тёплые края. Пришла зима, стало очень холодно, и она упала на землю… Больше уже ласточка ничего не помнила. Она даже не знала, как попала сюда, в это подземелье.
Вскоре сосед и в самом-деле пришёл к ним в гости.
Правда, шубу он носил очень нарядную — из тёмного бархата. К тому же, по словам полевой мыши, он был учёный и очень богатый, а дом его был чуть ли не в двадцать раз больше, чем у мыши. Но он терпеть не мог солнца и ругал все цветы. Да и не мудрено! Ведь он никогда в жизни не видел ни одного цветка.
Хозяйка-мышь заставила Дюймовочку спеть для дорогого гостя, и девочка волей-неволей спела две песенки, да так хорошо, что крот пришёл в восхищение. Но он не сказал ни слова — он был такой важный, степенный, неразговорчивый…
Побывав в гостях у соседки, крот прорыл под землёй длинный коридор от своего дома до самой норки полевой мыши и пригласил старушку вместе с приёмной дочкой прогуляться по этой подземной галерее.
Он взял в рот гнилушку — в темноте гнилушка светит не хуже свечки — и пошёл вперёд, освещая дорогу. На полпути крот остановился и сказал:
— Здесь лежит какая-то птица. Но нам её нечего бояться — она мёртвая. Да вот можете сами поглядеть.
И крот стал тыкаться своим широким носом в потолок, пока не прорыл в нём дыру. Дневной свет проник в подземный ход, и Дюймовочка увидела мёртвую ласточку.
Должно быть, бедная птичка погибла от холода. Её крылья были крепко прижаты к телу, ножки и голова спрятаны в пёрышки.
Дюймовочке стало очень жалко её. Она так любила этих весёлых легкокрылых птичек: ведь они целое лето пели ей чудесные песни и учили её петь. Но крот толкнул ласточку своими короткими лапами и проворчал:
— Что, небось притихла? Не свистишь больше? Вот то-то и есть!.. Да, не хотел бы я быть этакой пичужкой. Только и умеют носиться в воздухе да щебетать. А придёт зима — что им делать? Помирай, и всё тут. Нет уж, моим детям не придётся пропадать зимой от голода и холода.
— Да, да, — сказала полевая мышь. — Какой прок от этого чириканья и щебета? Песнями сыт не будешь, чириканьем зимой не согреешься!
Дюймовочка молчала. Но, когда крот и мышь повернулись к птице спиной, она нагнулась к ласточке, раздвинула пёрышки и поцеловала её прямо в закрытые глаза.
«Может быть, это та самая ласточка, которая так чудесно пела летом, — подумала девочка. — Сколько радости принесла ты мне, милая ласточка!»
А крот тем временем снова заделал дыру в потолке. Потом, подобрав гнилушку, он проводил домой старуху мышь и Дюймовочку.
Ночью Дюймовочке не спалось. Она встала с постели, сплела из сухих былинок большой ковёр и, пробравшись в подземную галерею, прикрыла им мёртвую птичку. Потом она отыскала в кладовой у полевой мыши тёплого пуху, сухого мха и устроила для ласточки что-то вроде гнёздышка, чтобы ей не так жёстко и холодно было лежать на мёрзлой земле.
— Прощай, милая ласточка, — сказала Дюймовочка. — Прощай! Спасибо тебе за то, что ты пела мне свои чудесные песни летом, когда деревья были ещё зелёные, а солнышко так славно грело.
И она прижалась головой к шелковистым пёрышкам на груди у птички.
И вдруг она услышала, что в груди у ласточки что-то мерно застучало: «Стук! Стук!» — сначала тихо, а потом громче и громче. Это забилось сердце ласточки. Ласточка была не мёртвая — она только окоченела от холода, а теперь согрелась и ожила.
На зиму стаи ласточек всегда улетают в тёплые края. Осень ещё не успела сорвать с деревьев зелёный наряд, а крылатые путницы уже собираются в дальнюю дорогу. Если же какая-нибудь из них отстанет или запоздает, колючий ветер мигом оледенит её лёгкое тело. Она окоченеет, упадёт на землю замертво, и её занесёт холодным снегом.
Так случилось и с этой ласточкой, которую отогрела Дюймовочка.
Когда девочка поняла, что птица жива, она и обрадовалась и испугалась. Ещё бы не испугаться! Ведь рядом с ней ласточка казалась такой огромной птицей.
Но всё-таки Дюймовочка собралась с духом, потеплее укрыла ласточку своим плетёным ковром, а потом сбегала домой, принесла листочек мяты, которым сама укрывалась вместо одеяла, и укутала им голову птицы.