Целые кварталы снесены. На их месте встали громады — коммунальные дома.
Новые здания растут на глазах, этаж наслаивается на этаж.
Стенки непривычно тонки.
— Прочны ли они?
— Достаточно прочны. Через две-три пятилетки эти дома устареют. Мы снесём их и построим новые.
Город темпов. Он перестраивается на ходу. Кажется, все камни его в движении.
Вагончики новорождённого трамвая едва появились на свет, а бегают резвей ленинградских. И останавливаются реже.
Тут не зевай: разрежет.
В день нашего отъезда из Ленинграда издательство обещало телеграфом перевести сюда деньги Валентину. Мы справились в почтамте. Перевода не оказалось.
Мы направились в Комитет Севера при облисполкоме.
Здание облисполкома всё в лесах: перестраивается. Широкие деревянные лестницы в этажи по лесам, до крыши. Извёстка, кирпич, пыль. Вверх, вниз непрерывно движутся люди с носилками.
Сверху летит извёстка. Мы выждали момент — и нырнули в подъезд.
Вошли. Чисто, бело, стол справок, во всю стену указатель номеров комнат. Внутри без перебоя идёт работа. Из всех комнат — быстрый, сухой стукоток пишущих машинок, как треск бесчисленных пропеллеров. Бухают двери, как бомбы. Носятся по лестницам люди.
Мы отыскали Комитет Севера. Обширная комната. Мебели — стол и три стула. Стол закрыла широченная карта, конец свесился на пол. По однообразно синей пустыне — белые, мёртвые прожилки рек.
Худощавый человек склонился над картой. Прядь русых волос упала на лоб, прикрыла острые глаза. Карандаш прыгает по синему полю, наносит быстрые чёрные кружочки.
— Василий Николаевич?..
— Я. Из Ленинграда? Получил ваше письмо. Побывайте, побывайте на наших северах, масса интересного. Маршрут какой наметили?
— Об этом хотим с вами посоветоваться.
Через минуту мы ползали локтями по обширной синеве, сели на большой пароход, очутились у самоедов, поохотились в тундре, забрались в урман к остякам, к вогулам. Так пленительно звучали незнакомые названья: Ванзеват, Полноват, Сарынь-пауль, Мýжи, Пуйко.
— Что же я! — вдруг спохватился Василий Николаевич. — Надо же вам бумажки.
Он ринулся в соседнюю комнату, и мы остались одни над картой, теперь живой для нас. По синему полю ее проносились на оленях самоеды, крались песцы, на всех парусах шли рыбницы, мелькали пристальные лица туземцев.
Комната быстро наполнялась людьми. Они не тратили времени на взаимные приветствия, прямо приступали к деловым спорам, спорили стремительно, горячо.
Ночью опять трюх-трюх, трюх-трюх на вокзал. Не спеша благоухают цветы в садах. И сквозь дрёму вспоминается — рассказывали за чаем в доме с белыми колоннами — вспоминается строчка за строчкой надгробная надпись на одном из вятских кладбищ:
И уже утром, на рассвете, когда сели наконец в поезд, я ещё раз взглянул на мирно дремлющую Вятку и простился с ней.
Проснулись, — а поезд отходит уж от станции Пермь. Опять поля, деревни.
На следующее утро — третьи сутки от Ленинграда, если не считать потраченного в Вятке дня, — Урал.
Пошли холмы, холмы, холмы. Частый чёткий ельник. Сухопарые сосны. Станции со странными названьями: Билимбай, Хромпик, Хрустальная. Запахло заводами.
Свердловск.
Центр и мозг всей огромной — по эту и по ту сторону Каменного Пояса — Уральской области.
Проснись, поэт, и суй свой пропуск.
Здесь не в обычае зевать.
Б. Пастернак
Глава вторая
Екатеринбург. — Свердловск. — Город темпов. — Комитет Севера. — Луна в Свердловске вятская. — Валентин грозится взорвать Ленинград. — Фотографы. — Сухой закон. — Разговор в почтамте. — Опять в вагоне. — Тюмень.
В городе — жилкризис. Все гостиницы до отказа набиты, а народ всё прибывает и прибывает. Спешно строится новая гостиница в восемь этажей, уступами. Но уже известно: и её не хватит.
Хорошо — Валентин тут свой. Приткнулись.
Побежали по делам.
Я был когда-то в Екатеринбурге. Свердловск — это не только другое название: другой город.
Екатеринбург был чистенький, с самодовольным брюшком. Чистенькие, самодовольные были особнячки: дескать, всяк за себя, всяк для себя. Магнаты жили — тузы уральской горной промышленности.
Я глядел на знакомые улицы — и не узнавал их. Было: камень и дерево. Стало: сталь и стекло.
Целые кварталы снесены. На их месте встали громады — коммунальные дома.
Новые здания растут на глазах, этаж наслаивается на этаж.
Стенки непривычно тонки.
— Прочны ли они?