— Хорошо. Я поясню суть обвинений. Три года назад в суд поступило исковое заявление от некого Бойко Василия Ивановича. Мне почему-то кажется, что вы прекрасно знаете, кто он такой. Заявление, конечно, сразу не приняли, и дело долго ходило по инстанциям, а потом лежало в архивах суда. И все бы для вас ничего, господин Чумайс, но вот незадача. Этой весной Бойко передал все исковые права правительству Евразийского Союза, и теперь, сами понимаете, уклонение от исполнения финансовых обязательств по долгам государству — это самое легкое, что вам инкриминируют…
Офицер продолжал говорить, но Чумайс его уже не слушал. «Черт, ведь все было на мази. Три условия. Фантастические, абсолютно невыполнимые условия. И вот нате вам. Скоты, уроды. Да и хрен бы с ними, с условиями. Ну кто бы почесался об этом иске одного индивида к другому? Так нет же, этот Бойко оказался сущим болваном. Ну, поехал бы спокойненько в Лондон, договорились бы мы с ним по-свойски. Ну, дал бы я ему отступного, и жил бы он себе в свое удовольствие в приличной стране. А он, дурак, все государству отдал. Ну дебил же, дебил, хам, быдлятина…»
Анатолий Борисович Чумайс совершенно искренне не понимал, как, как он мог так проколоться. А капитан тем временем закончил с пояснениями задержанному и вызвал двух понятых…
… «Отец русской приватизации», бывший глава РАО ЭЭС, бывший советник Президента, бывший руководитель «Росмикро», бывший …, бывший …, бывший… А что в настоящем?
Господин Чумайс вздрогнул от прикосновения защелкнувшихся на запястьях наручников. И словно гром среди ясного неба прозвучали для него такие простые и понятные всем слова:
— Именем Союза Свободных Советских Республик…
Николай Серафимович Барабаш смотрел на полученный от Бойко увесистый бумажный пакет и размышлял.
«Странный он какой-то, Василий. Сначала статуэтку фарфоровую прислал — красивая, зараза. Теперь вот план хитрый придумал, как мне охмурить какого-то дятла. Неужели и вправду думает, что мне это надо? Искать непонятного Чумайса, бумажки ему отдавать. Да даже если и станет пацан большой шишкой, так что с того? На кой хрен мне к нему прислоняться? Проживу как-нибудь, не пропаду. А вот Ваське точно нужно помочь … Бляха-муха! Сделаю-ка я из него миллионера, или, как там у них? Во, олигарха! А чо? Заслужил. Мужик он что надо, правильный мужик, работящий, честный, не жлоб какой. Найду, блин, этого чумайса-чмумайса, всучу ему хрень в конверте да раскручу на обещание. Пусть Иванычу поможет… лет через тридцать. Бумагу какую подпишет и всё — никуда не денется. Как бы только найти его, гражданина этого, и объяснить всё толково и грамотно?.. Ага. Дядя Женя! Вот с кем надо бы посоветоваться — точняк, не откажет. Тем более фарфор он коллекционирует — тут Васькина безделушка старинная и пригодится».
С этими мыслями сантехник весело подбросил в руке толстый конверт, ухмыльнулся и, достав из сумки подаренную приятелем статуэтку, направился прямиком в кабинет Евгения Захаровича Винарского, инженера по технике безопасности …
— Дядь Жень, к вам можно? — поинтересовался Николай, просунув голову в приоткрытую дверь.
— А, Коленька. Заходи, заходи, дорогой, — Евгений Захарович отложил газету и, сняв с носа очки, приветливо улыбнулся вошедшему. — Как сам? Как батя? Не скучает по родному заводу? Да ты заходи, присаживайся. Не маячь как три тополя на Плющихе.
— А чего батя? Здоров как бык. Пятый год на пенсии, а руку мне вбок выворачивает пять из пяти.
— Да-а, Макарыч — он такой… — мечтательно протянул дядя Женя и, прикрыв глаза, с грустью продолжил. — А меня ведь, Коля, в этом году тоже того… на пенсию отправляют. Летит время, летит…
— Это точно, — подтвердил Николай, вздохнув в унисон Захарычу. В воздухе повисло молчание, наполненное горечью воспоминаний и мыслей о будущем. Сантехнику стало немного неловко, но он продолжал тихо сидеть на стуле.
— Ох, ты же хотел чего-то? — встрепенулся Винарский.
— Ну да. Дело у меня к вам одно. Важное, — проговорил Барабаш и выставил на стол статуэтку.
Евгений Захарович обошёл стол, вновь нацепил на нос очки и внимательно осмотрел, чуть ли не обнюхал фигурку со всех сторон. Затем инженер покачал головой и вернулся на место.
— Занимательная вещица. Ломоносовский завод… или Гарднер. Ну-ка, дай-ка ещё разок глянем, — Винарский перегнулся через стол и, осторожно взяв статуэтку, заново ее изучил. — Да, всё-таки Гарднер. Девятнадцатый век, первая четверть.
— Ценная? — с надеждой спросил Николай.
— Ты хочешь, чтобы я ее оценил? — удивленно поднял бровь дядя Женя. — Боюсь, Николай, моей компетенции тут недостаточно. Но вещь, безусловно, редкая. Не такая уж дорогая конечно, но все-таки ценная. Вот если бы эта водоноска была Ломоносовской, тогда да, цены бы ей не было.
— Да я же ее не продавать собираюсь, — отмахнулся Барабаш. — Это подарок. Вам, Евгений Захарович.
— Мне? — Евгений Захарович изумленно посмотрел на Николая. — Спасибо, конечно. Но ты же знаешь, Коля, не могу я это взять просто так. Надо бы чем-нибудь отдариться. Сам понимаешь — удачи не будет.
— Тысяч до пятисот. Ну или чуть побольше. Как повезёт.
— Нихрена ж себе! — пробормотал офонаревший бригадир. — Полляма? Рублей?
— Почему рублей? — удивился конструктор. — Евро.
Бойко открыл рот и секунд тридцать пытался протолкнуть наружу застрявшие в горле слова. А когда ему это все-таки удалось, оказалось, что сие междометие к категории благопристойных не относится.
Чтобы успокоить нервы, бригадиру пришлось опорожнить еще два стакана минеральной воды. После второго пульс пришел в норму, а морковный цвет небритого лица сменился на привычный слегка загорелый.
— Ну что, Василий Иванович, — поинтересовался конструктор. — Работать-то дальше будешь? Или ну ее нафиг, работу?
— Работать-то? — усмехнулся Бойко. — А знаете, Борис Маркович, в светлом будущем монетка эта, ой, пригодится.
Василий посмотрел на лежащий в ладони серебряный рубль и вдруг улыбнулся, поймав глазами отраженный от монеты солнечный луч, незнамо как проникший в бытовку сквозь пыльные, давно не мытые стекла.
Интерлюдия 2
— Ну что ж, похоже на правду, — я отставил в сторону допитую чашку и внимательно посмотрел на Шурика. — Вот только, зная Кацнельсона, я ни в жизнь не поверю, чтобы он отдал за так полмиллиона евро. Да и Чумайс, судя по твоим словам, прямо какой-то монстр. Все рассчитал и спрогнозировал на много лет вперед. Извини, Шур, но — не верю.
— Ну, как знаешь.
Синицын, похоже, обиделся. Он отвернулся и принялся демонстративно рыться в подстолье.
— Ладно, Шур, — я примирительно поднял руки. — Не обижайся. Знаешь, я тоже ведь был знаком с дядей Женей. И могилу его видел, и как погиб он… Но вот скажи, а про Барабаша тебе откуда известно?
— Откуда, откуда, — пробурчал Синицын. — Четверо их было, друзей фронтовых. Отец мой Григорий Григорьевич, дядя Женя, Барабаш Серафим Макарович и отец Кацнельсона. Я их всех с детства знаю. Вот так вот.
— А-а. Тогда понятно. Жаль. Уходят люди, а мы … Н-да.
Я был смущен, и Шура, заметив это, сменил гнев на милость:
— А хочешь продолжение послушать?
— Продолжение!?
— Ну, не совсем продолжение, — хитро прищурился доктор наук. — Просто я эпилог придумал для этой истории.
— Что ж, давай, — я чуть подался вперед и приготовился слушать.
Эпилог, придуманный Александром Синицыным
«…Уважаемые пассажиры, вылетающие в Лондон рейсом 232 авиакомпании Бритиш Эйрвэйз. Регистрация на рейс производится у стоек 26,27,28. Уважаемые пассажиры, напоминаем вам, что регистрация заканчивается за сорок минут до вылета. Спасибо за внимание… Ladies and gentlemen. Flight number 232 by British Airways to London, registration in progress. Passengers are requested to follow check-in counters 26, 27, 28. Thank you for understanding…»