— Как? Теперь она кажется мне очевидной, но тогда я в ней сомневался. — Змей опрокинул рюмку в рот, прикрыл глаза и несколько секунд не шевелился. — Пищевая цепь навела меня на некоторые выводы.
— Как это? — Не понял прислушивающийся к нашему общению Алекс.
— Просто. Мы, ведь, рисуем пирамидку, на вершине которой изображаем себя. Так делают в моем мире, и насколько я знаю, в вашем. Мы считаем себя вершиной эволюции, видом, который питается всеми, кто под ним нарисован.
— Так и есть. Человек над всеми. — Петр посмотрел на Антош захмелевшим взглядом. — Никто не может сделать так, чтобы человек превратился в объект постоянного источника питания.
— А знаете почему вы с этим согласны? — Змей обвел взглядом всех по очереди. — Потому что вам не хватает органов чувств, позволяющих увидеть тех, кто использует человека в своей цепочке питания. А так же нам никогда не станут понятны их способ мышления и мотивации, что равносильно тому, чтобы мы их не замечали.
— Ты считаешь, что на нас охотятся или разводят, как кур? — Спросил Борис.
— Второе. Разводят и производят селекцию.
— Да ну, бред. — Не согласился он. — Я же могу свою родословную на несколько поколений назад перечислить, и все мы были на одно лицо, что бабки, что деды и я уверен, что размножались они добровольно.
— Во-первых, мы их не видим, во-вторых, не понимаем, что они с нас имеют. Сначала я понял, что они незримо существуют и контролируют нас, но так, что нам кажется, будто мы свободны. Мне захотелось прикоснуться ним и дать знать, что я знаю о них, что способен как-то взаимодействовать с ними. Я медитировал по ночам, выпуская свое сознание, пока не почувствовал движение некой энергии от нас. И пошел по ее течению, пока не наткнулся на тех, кто ее потребляет.
— И кто же эти существа? — Алекс от нетерпения заерзал на стуле.
— Для нас они, как божества. Многое, что происходит с нами, является следствием их решений. Мир, который мы понимаем в пределах его границ, для них ферма, с которой они собирают урожай наших эмоций. Они культивируют нас, придумывают нам разные подпитки, чтобы мы активнее делились эмоциями, как пчелы нектаром. Уничтожают, когда мы выдаем некачественный продукт. С одной стороны, мы свободны, в той свободе, которая нам позволена, но с другой, мы абсолютно подконтрольны им.
— Какая жуть, я — курица. — Алекс наполнил рюмку. — Давайте выпьем за то, чтобы они подавились нами.
Мы чокнулись и выпили.
— А как же это навело тебя на мысль с аномалиями? — Повторил я терзающий меня вопрос.
— А вот представь, что у тебя ферма, в которой живут коровы и вдруг как-то утром, ты приходишь туда, а одна из коров и говорит тебе: Привет, Жорж! Как дела? Как семья, как дети? Что будем сегодня делать? А не прогуляться ли нам для повышения удоев по зеленым лугам, или в кино сходить, а то никогда не была. Что ты сделаешь с такой коровой?
— О, блин! Не знаю. В кино не пойду, люди засмеют.
— Зарежешь ли ты ее на мясо?
— Нет, точно не зарежу, если она будет со мной разговаривать. Нам ли об этом рассуждать.
— Так вот, когда они поняли, что я их почувствовал, то они тоже решили, что я теперь не курица, не корова, а кто-то почти такой же, как они. Они перестали сосать из меня эмоции. В итоге, мне стало их некуда девать и я понял, что могу создать из них мирки для себя. Почему бы и нет? Так все делают, кто над нами. В этом нет ничего плохого, это просто эволюция, новая ступень. Возможно, наша душа рано или поздно становится одним из этих существ, так почему бы не ускорить этот процесс.
— А эти ушлепки из аномалий, они кто? — Поинтересовался Петр.
— Либо падшие из божеств, либо скурвившиеся по дороге к совершенству люди.
— А тебе не грозит скурвиться?
Мы чокнулись и выпили.
— А как же это навело тебя на мысль с аномалиями? — Повторил я терзающий меня вопрос.
— А вот представь, что у тебя ферма, в которой живут коровы и вдруг как-то утром, ты приходишь туда, а одна из коров и говорит тебе: Привет, Жорж! Как дела? Как семья, как дети? Что будем сегодня делать? А не прогуляться ли нам для повышения удоев по зеленым лугам, или в кино сходить, а то никогда не была. Что ты сделаешь с такой коровой?
— О, блин! Не знаю. В кино не пойду, люди засмеют.
— Зарежешь ли ты ее на мясо?
— Нет, точно не зарежу, если она будет со мной разговаривать. Нам ли об этом рассуждать.
— Так вот, когда они поняли, что я их почувствовал, то они тоже решили, что я теперь не курица, не корова, а кто-то почти такой же, как они. Они перестали сосать из меня эмоции. В итоге, мне стало их некуда девать и я понял, что могу создать из них мирки для себя. Почему бы и нет? Так все делают, кто над нами. В этом нет ничего плохого, это просто эволюция, новая ступень. Возможно, наша душа рано или поздно становится одним из этих существ, так почему бы не ускорить этот процесс.
— А эти ушлепки из аномалий, они кто? — Поинтересовался Петр.
— Либо падшие из божеств, либо скурвившиеся по дороге к совершенству люди.
— А тебе не грозит скурвиться?
— Грозит, но у меня есть друзья, которые не дадут мне это сделать. — Антош поднял рюмку. — За друзей!
Опрокинул ее в свой большой рот и отключился.
— Устал бог. — Тихо произнес Борис. — Теперь смертные могут пьянствовать безнадзорно.
— Что он имел ввиду, когда сказал, что друзья не дадут ему пропасть? — Смутилась Ляля. — Мы же расстаемся.
— Не знаю. — Честно признался я. — Может быть, теперь у него есть способность приглядывать за нами, оттуда. — Я показал пальцем вверх.
— А вы сами-то не разбежитесь раньше времени? — Поинтересовался Борис.
— Раньше времени не разбежимся, только когда будем готовы.
— То есть в любой момент. — Иронично заметил водитель «скорой».
— А может и никогда. — Я посмотрел на спящего друга. — Вот ведь всегда был с нами, а тут раз и в боги выбился.
— А как же Транзабар? — Неуверенным, из-за алкоголя голосом, спросил Алекс.
— Без понятия. Для нас с Лялей он остается целью, а для Антоша, видимо, уже нет.
— Ты скажи, и выпить не дурак, а все равно ума палата. — Борис занес над змеем ладонь, чтобы потрепать по голове, но передумал. — Ладно, еще не так поймет, обидится, нашлет кару какую-нибудь.