Том Фонтейн был лучшим другом Уилла. Точнее, он стал самым первым другом Уилла в Штатах. Они познакомились у регистрационного окошка Колумбийского университета — Уилл выстаивал длинную очередь, а спина Тома маячила прямо перед ним.
Первым чувством, которое Том вызвал в душе Уилла, было, раздражение. Очередь и без того двигалась медленно, но на долговязом парне в старомодном длиннополом пальто она, казалось, замерла окончательно. Все зачисленные студенты позаботились о том, чтобы заранее заполнить свои анкеты, Том же начал заполнять ее, оказавшись уже у окошка. И заполнял, он эту чертову анкету целую вечность. Перьевой ручкой — и где он только ее откопал! — ставя кляксы через каждые две строки.
Уилл нетерпеливо заглядывал ему через плечо, а в какой-то момент оглянулся назад — на девушку, стоявшую за ним, и, красноречиво развел руками, словно желая сказать этим: «Нет, вы только полюбуйтесь на этого идиота!» От нечего делать Уилл и девушка, начали громко обсуждать Тома, называя его фермером из глубинки. Уилл, конечно, не стал бы этого делать, если бы не заметил в ушах у долговязого наушники от плейера.
Наконец Том стал закругляться. Последним аккордом стали его десятиминутные поиски водительских прав, которые могли бы удостоверить его личность. Он обыскал все свои карманы, перетряхнул сумку и наконец извлек из самого ее потайного уголка смятую бумажку, которая кое-как убедила регистраторшу в том, что стоявший перед ней увалень действительно является Томом Фонтейном, зачисленным на факультет философии Колумбийского университета.
Покончив с регистрацией, долговязый обернулся к Уиллу и его собеседнице и с виноватой улыбкой произнес:
— Прошу прощения, что задержал вас. С другой стороны, чего еще ждать от фермера из глубинки.
Уилл покраснел. И лишь много позже узнал, что наушники, которые словно приросли к ушам Тома, не были соединены ни с плейером, ни с каким бы то ни было другим аудиоустройством. Том носил их просто так, чтобы к нему не приставали по пустякам.
Их следующая встреча состоялась спустя три дня в университетском кафе. Том сидел в углу в наушниках, сгорбившись над монитором ноутбука. Уилл легонько похлопал его по плечу и попросил извинения за досадный инцидент у регистрационного окошка. Они разговорились и с тех пор стали друзьями.
Том не был похож на прежних знакомых Уилла. Большая политика его нисколько не интересовала, и тем не менее он был профессиональным революционером. Компьютерным. Он относил себя к членам неформального тайного общества интернет-вундеркиндов, которые задались целью свергнуть монополию транснациональных корпораций, захвативших рынок программного обеспечения. По мнению Тома и его друзей, «Майкрософт» и иже с ней предали забвению священный принцип Всемирной сети — служить средством для всеобщего, свободного и открытого обмена информацией, идеями и мнениями. Свободного и открытого. Уилл, как и большинство журналистов, не мыслил себе жизни без компьютера и Интернета, но не знал и не желал знать, как все это работает. Поначалу, объяснял ему Том, Интернет действительно был открыт и доступен всем. Каждый мог пользоваться им и настраивать свои программы согласно своим индивидуальным вкусам, представлениям и нуждам. Затем на горизонте возникла «Майкрософт» и другие подобные ей компании, жаждущие сверхприбылей. И они опустили на весь Интернет железную шторку. Их девизом стало словосочетание «код доступа». Точно так же, как «Кока-Кола» создала свою империю из секретного рецепта, «Майкрософт» выросла благодаря своему таинственному «коду доступа».
Уиллу, честно говоря, было на все это наплевать. Но Том был не таков. Он воспринимал все действия крупных корпораций как осквернение ключевой идеи Интернета, которой Том и его друзья поклонялись с почти религиозным фанатизмом. Особенно забавно это проявлялось у Тома — закоренелого атеиста и врага всех известных религий. Том и остальные задумали создать альтернативные версии всего существующего программного обеспечения — от веб-браузеров до текстовых редакторов — и выложить их в открытом доступе. Чтобы каждый мог пользоваться ими совершенно бесплатно. И во всех случаях Том и его друзья собирались задействовать только открытые коды. Чтобы любой желающий мог покопаться в них, что-то исправить под себя или, наоборот, усовершенствовать.
Том зарабатывал в миллион раз меньше, чем мог бы. Фактически он предоставил свой компьютерный гений в бесплатное пользование сообществу борцов с корпорациями, и деньги ему нужны были лишь для того, чтобы есть и иметь возможность продолжать работу.
— Том, это Уилл. Ты у себя?
Уилл давно приучил себя никогда не звонить ему домой, потому что угадать местонахождение Тома в каждый конкретный момент времени было невозможно. Вот и сейчас он набрал номер его мобильного.
— Не-а.
— А что это у тебя там за музыка?
— Это рождественская оратория Иоганна Себастьяна Баха в исполнении Барбары Шлик, сопрано…
— Ты что, на концерте?
— В музыкальном магазине.
— Это в том, который около твоего дома?
— Ага.
— Я буду у тебя через двадцать минут. Дело очень срочное, — сказал Уилл и тут же пожалел о том, что разговаривает по мобильному.
— Что это у тебя с голосом? Ты как будто чем-то испуган, дружище.
Пятница, 14:14, Бруклин
— Они блефуют.
— Папа, ты говоришь это уже в третий раз — что от этого меняется? Лучше скажи, что мне теперь делать? Что?! Может быть, все-таки предложить им деньги? Скажи хоть что-нибудь дельное, я прошу тебя!
— Уилл, не кричи. Извини, но я снова вынужден повторить: успокойся, не паникуй! Если мы хотим вернуть Бет, нам необходимо сохранять ясный рассудок.
— Если?! — задохнулся Уилл.
Отец только развел руками и тяжело вздохнул. Они сидели в квартире Уилла и Бет. Следов взлома, кстати, не было обнаружено. Все вещи лежали на своих обычных местах. Квартира выглядела точно так же, как когда он уезжал в командировку. И только атмосфера в ней неуловимо переменилась. В ней ощущалась пустота. Вакуум.
— Давай еще раз уточним, что нам известно. Нам известно, что их единственное требование на настоящий момент — не сообщать о похищении в полицию. Так. Нам также известно, что деньги им не нужны. С другой стороны, если им не нужны деньги, какова цель похищения Бет? Я не могу представить себе никакой иной цели, Уилл. Вывод: они блефуют. Деньги им нужны, и вопрос лишь в сумме. Рано или поздно они ее озвучат. Теперь. Они связались с тобой по электронной почте. Кто может знать адрес твоего личного почтового ящика?
— Ты смеешься надо мной? Я служу не в ФБР, а в «Нью-Йорк таймс». Мой адрес известен всем! Всем! А тем, кому он неизвестен, не составит никакого труда его узнать!
Зазвонил телефон. Уилл рывком выдернул аппарат из кармана брюк и стал лихорадочно нажимать на кнопку приема вызова. Звонки продолжались. Бросив на чертыхающегося сына хладнокровный взгляд, отец достал свой мобильный и принял звонок.
— А ничего не надо делать, — понизив голос, произнес он в трубку и вышел в другую комнату.
Уилл проводил его неприязненным взглядом. Он понял, что на помощь отца рассчитывать вряд ли приходится. То, что он предлагал, никуда не вело… А что, собственно, он предлагал? Успокоиться и ждать! И что? Уилл не мог успокоиться. Не мог он и ждать. Он вновь пожалел о том, что рядом нет матери. Впервые за долгое-долгое время он по-настоящему соскучился по ней. Женитьба на Бет отдалила их друг от друга, но сейчас, оставшись один, он вновь вспомнил о ней.
В Англии они всегда были вместе. Их объединяло, как он теперь понимал, чувство одиночества. У матери не было мужа, у Уилла не было отца. Мама всегда говорила, что отец их бросил. Просто бросил на произвол судьбы. Существовали, впрочем, и другие версии, исходившие из иных источников. Но Уилл так и не знал наверняка, что же в действительности произошло между родителями.
Согласно одной из альтернативных версий, Монро-старший в какой-то момент встал перед дилеммой; семья или карьера. И выбрал последнюю. Необходимость работать от зари до зари разрушила непрочный еще тогда брачный союз. По другой версии, мать Уилла не представляла себе жизни вне Англии, а Монро-старший отказался покинуть Америку. Бабушка Уилла по матери, седовласая гэмпширская леди с суровым лицом, напугавшим мальчика до полусмерти в их самую первую встречу, туманно намекала на то, что всему виной была некая «другая страсть» отца. Когда же Уилл подрос и потребовал подробностей, бабушка только отмахнулась.
Сам Уилл толком вспомнить ничего не мог. Ему не исполнилось и семи лет, когда отец и мать стали жить порознь. Он смутно помнил лишь сцены нескольких последних ссор. Как-то разъяренный отец выбежал из дома, едва не сорвав дверь с петель. В другой раз маленький Уилл застал маму в ванной, где она приводила себя в порядок после особенно бурной семейной сцены — красная, заплаканная, с сорванным от крика голосом. А однажды Уилл проснулся среди ночи и услышал из соседней комнаты приглушенный и умоляющий голос отца, который говорил: «Я просто хочу иметь право делать то, что считаю нужным!» Уилл тогда вскочил с постели и на цыпочках приблизился к приотворенной двери своей спальни. И в тот самый момент родители перестали говорить шепотом и перешли на свой обычный крик. Причем у матери было классическое английское произношение, а у отца — американское, Тогда Уилл подумал, что его родители не могут любить друг друга именно из-за этого — у них разный акцент.
А потом они с матерью уехали в Англию. Уиллу она ничего не объяснила. И он чувствовал, что лучше ее не расспрашивать, иначе мама заведется и снова начнет кричать и плакать. Уиллу не хотелось видеть ее в таком состоянии. В Англии они почти не говорили об отце. Лишь иногда мать вдруг сообщала сыну, что Монро-старший «стал совсем другим человеком, абсолютно другим». Однажды на Рождество маму прорвало. Уиллу тогда было уже тринадцать, но он довольно смутно помнил, о чем она говорила. Память сохранила лишь одну реплику матери: «Это он во всем виноват!» Из контекста явствовало, что речь идет не об отце, а о некоем другом человеке. Уилл так и не рискнул спросить тогда, кто этот «он». Праздничный ужин закончился тем, что мама впала в истерику и ушла бродить по ночным улицам. На следующее утро она стала прежней. Уилл поклялся себе тогда, что никогда — ни словом, ни намеком — не будет при ней вспоминать отца.
А когда, окончив Оксфорд, он уехал в Штаты, мамины родственники, и в особенности бабушка, с ходу заключили, что Уилл «предпочел» отныне жить с отцом. Кто-то еще предположил, что он, напротив, хочет отыскать способ помирить своих родителей. Сам Уилл тешил себя иллюзией, что это путешествие откроет ему наконец глаза на реальную причину давнего развода отца с матерью.
Но этого не случилось. Сейчас ему известно об этом ничуть не больше, чем тогда, когда он двадцатидвухлетним юношей ступил на американскую землю. Бесспорно, теперь Уилл знал своего отца гораздо лучше и даже в некотором смысле сблизился с ним. Он уважал отца, добившегося высокого положения и слывшего человеком с безупречной репутацией, но главная семейная тайна Уиллу так и не открылась. Пару раз, теплыми летними вечерами потягивая вино на открытой веранде отцовского дома в Саг-Харборе, они возвращались к геме развода, но лишь вскользь… Отец не рассказывал Уиллу ничего такого, чего бы тот уже не знал со слов матери.
— А может, никакой тайны и нет? — предположила как-то Бет.
Это было как раз в одну из тех летних ночей. Были выходные, и они гостили в отцовском доме. Уилл приехал с Бет, а отец встречал их со своей «коллегой» Линдой. Когда Уилл поднялся с веранды в их спальню, Бет лежала в постели и читала при тусклом желтом свете ночника. Уилл рассказал ей об очередном разговоре с отцом.
— В каком смысле — нет?
— В прямом. Просто встретились два человека и поженились, а спустя некоторое время поняли, что не подходят друг другу. Не сошлись характерами. Вот и вся тайна. Так бывает, и даже очень часто.
— А откуда же все эти истерики у матери? И эти туманные намеки бабушки?