— Впечатляюще, — произнес Гиллес. — Похоже, господину Хансену не слишком повезло.
Мириам Гольдштайн немного запыхалась, когда Кулике наконец-то остановился перед дверью и сказал, «Пришли, фрау доктор!» На двери висела небольшая табличка с надписью «Эльмар Ритт — прокурор».
Кулике постучал, и они вошли в комнату ожидания. Дверь в приемную прокурора была приоткрыта, из нее доносился мужской голос. Ритт разговаривал с кем-то по телефону. Кулике прошел вперед и сообщил о прибытии фрау доктора Гольдштайн.
— Всего две минуты, — ответил голос. — Предложите ей присесть.
— Две минуты, — доложил Кулике, вернувшись к Мириам. — Не хотите ли…
— Я слышала, — перебила его Мириам и села в обитое искусственной кожей кресло.
— Тогда до свидания, фрау доктор! — Кулике поклонился и исчез. Дверь за ним захлопнулась. До Мириам донесся разъяренный голос:
— …это называется тестом арийца, господин старший прокурор… Именно тестом арийца! Мы проводим дознание по поводу подстрекательства. К сожалению, до сих пор против «неизвестного лица или группы лиц». У нас уже есть постановление о конфискации этого программного обеспечения… Да, кажется, у вас в Мюнхене то же самое, что и у нас во Франкфурте… Что вы говорите?.. То, что мы конфисковали. Восемьсот шестьдесят четыре нелегальных дискеты для персонального компьютера. Простейшие устройства, которыми может пользоваться даже ребенок. В тесте арийца подсчитываются очки, которые набираешь, отвечая на двадцать вопросов. Вопросы примерно такие: место рождения, цвет волос и глаз, за какую партию голосуешь: НСДАП, Еврейскую народную партию или партию зеленых. — Голос прокурора становился все громче. — Отслеженным таким «электронным способом» евреям эта поганая игрушка предлагает «уничтожение в концентрационном лагере», метисам первого и второго сорта — «отправку на Восточный фронт». А если играющий полностью соответствует «арийцу», на мониторе появляется надпись: «Да здравствует победа! Такие мужчины, как ты, нужны Родине!»
Я верю в хорошее в человеке, думала Мириам Гольдштайн, чувствуя, что впадает в отчаяние. Я не имею права отчаиваться. Никогда. Я не должна терять веру. Никогда в жизни.
А голос продолжал говорить:
— Федеральное бюро контроля в Бонне занесло этот «тест арийца» в черный список. Как антисемитский… Нет, владение дискетой ненаказуемо, вы правы… Только производство и распространение. А это делается втайне. Мы пока не напали на след. Только один обеспокоенный отец передал нам такую дискету… анонимно… восемьсот шестьдесят четыре мы обнаружили на складе… Никто не мог или не хотел нам ничего объяснять. Сколько этих «тестов арийцев» во всей Германии, не знает никто. Мы опубликовали сообщение: тот, кто хоть что-то знает о распространителях, должен обращаться к нам… И у вас тоже, хорошо! Я записываю, господин старший прокурор… Да, для прессы здесь… Попытаемся наладить связи в Байерне с прокуратурой Мюнхена на Нимфенбургерштрассе, номер 52041… Конечно, господин старший прокурор, я сейчас же отдам распоряжение…
Мириам услышала, как заскрипело кресло. Шаги приближались. В дверях появился стройный молодой мужчина. У него было доброе, открытое лицо, — в эту минуту, правда, сильно раскрасневшееся. Чувствовалось, что прокурору Ритту очень жарко — несмотря даже на включенный кондиционер. На нем были льняные брюки и красная спортивная рубашка с короткими рукавами.
— Фрау адвокат…
Мириам встала.
— Вы все слышали?
— Да.
— Разве это не гнусно?
— Конечно, гнусно.
— Это подло! — воскликнул Ритт.
Он был крайне взволнован.
Мириам внезапно вспыхнула:
— Разве вас еще хоть что-то удивляет?
Он был крайне взволнован.
Мириам внезапно вспыхнула:
— Разве вас еще хоть что-то удивляет?
Он изумленно посмотрел на нее.
— Что вы говорите?
— Ничего, — спохватилась она. — Это подло, вы правы.
Вот стоит приличный человек, подумала она. И ты не имеешь права подозревать его. Не имеешь права унывать. Никогда. Ты обязана не терять мужества. Если ты потеряешь мужество — ты потеряешь себя. Этот мужчина весь пылает гневом и яростью, думала она, сжимая маленькие ладони в кулаки. Хорошее, доброе в человеке? Да, да. Хорошее в человеке!
— Проходите, пожалуйста, уважаемая фрау, — сказал прокурор Ритт. Она последовала за ним в небольшой кабинет с одним окном. Где-то грохотали пневматические молоты. Он уселся за письменный стол, заваленный документами, задумчиво проговорил: «В какой же стране мы живем?», ударил кулаком по столешнице и задумчиво уставился в пространство.
— Простите, фрау адвокат, — проговорил он наконец несчастным голосом. — Я звонил во «Франкфутер Хоф», но вы уже ушли.
— Я немного прошла пешком, — ответила Мириам. — А зачем вы звонили?
— Чтобы сэкономить ваше время.
— Не понимаю. Мы же хотели поговорить о Маркусе Марвине.
— Все уже улажено.
— Что?
— Все улажено, — повторил Эльмар Ритт. — Господин Хансен через своего адвоката передал из больницы, что он не имеет претензий к господину Марвину и не считает себя пострадавшим. Слов «Я тебя убью!» господин Марвин не произносил. Это заявление подтвердили полчаса назад оба сотрудника господина Хансена.
Мириам уставилась на прокурора.
— И выбитые зубы, сломанная ключица, разрыв связок, сломанные ребра и кровоподтеки — все это у господина Хансена уже прошло?
— Хансен уверяет, что все прошло.
— И пять недель пребывания в клинике?
— И пять недель пребывания в клинике, — подтвердил Ритт. — Конечно, это чем-то вызвано, — вскричал он. — Простите, пожалуйста, фрау адвокат.
— Вам надо бы подлечить нервы, — сказала Мириам.
— А вам нет?