— Не тяни, Василий Иванович, — нахмурился подполковник и застегнул для порядка одну из пуговиц на кителе.
Майор кивнул: щас допью. допивал не долго:
— Там, если по коридорчику пройти за туалет, ящики навалом.
— Это мы видели.
— Не спеши, капитан. Я же не говорю, что он спрятался в ящиках.
— А что говоришь? — подполковник застегнул последнюю пуговицу.
— А там, если пролезть в самый конец…
— Да, вот такое отверстие в полу, на нем решетка.
— Правильно, товарищ подполковник, а под решеткой большая варочная панель полковой кухни, и конкретно — именно что под самой решеткой вмурованный тысячелитровый котел.
— Да, — кивнул капитан, — там внизу кипело.
Майор потребовал второй стакан чая, лимон можно оставить тот же.
— Вы потрогали решетку, а она была, наверно, такая же горячая, как ручка моего подстаканника, ну и вы решили — это тупик.
Прокуроры молчали. Могилев начал миловаться со вторым стаканом чая.
— Я тебе сказал, второго лимона не надо, а не второго сахара. А, размешать надо… Так вот, наш молодец рванул ту решетку, а она там даже не закреплена, просто наложена поверх. Глянул вниз: в тот момент в кухне никого — бывают такие моменты, когда отлучается повар до ветру или там… Наш клиент спустился вниз, вернул решетку на место…
— И прыгнул сапогами в кипяток? — неуверенно предположил Фурин.
Подполковник недоверчиво усмехнулся и тоже потребовал чаю.
— Он же должен был там свариться или заорать так, что повар прибежал бы… — настаивал на своей версии капитан.
Могилев отрицательно помотал головой:
— Там был остывающий компот — градусов, может, шестьдесят, не больше. Минимальные ожоги. Клиент — это дело секунд — выбирается из котла и направляется к выходу по скользкому полу. И там либо никого, либо, даже если и был кто на выходе, не обратил внимания на офицера в мокрых сапогах. Да и не видно ночью, что они мокрые… И ищи ветра в поле. А вы выход из варочного цеха, — Могилев шумно поставил стакан на стол, — не оцепили.
Некоторое время все сидели молча.
— Рано или поздно он наткнется на патруль.
Майор лишь презрительно хмыкнул в ответ на замечание капитана.
Моника, радостно хлопая в ладони, захихикала и получила тяжелой ладонью по губам.
Команда действовала по плану. Два мотоцикла вслед за броневиком просквозили по деревне аж до самого дома Сахоней, постреливая по сторонам из автоматов — вдруг кто-нибудь высунется с охотничьим ружьем. Там развернулись и погнали встречный огонь к полыхающим у реки домам.
Языки пламени поднимались невероятно быстро — били из огнеметов особой, истребительной смесью и несколькими струями одновременно, как делают мужики, поднимая совместно тремя одновременными вилами особо большую копну. Карательный труд обнаруживал сходство с крестьянским.
И соответственно рыдали Жабковские, Саванцы, Гордиевские, Цыдики. Но все притихли, когда настала очередь Порхневичей. Витольд Ромуальдович прижал к плечу физиономию Гражины, не хватало еще ее воплей. Станиславе и Янине велел молчать. Они и молчали.
На самом деле была кроха надежды, что в последний момент немцы разобрались и имение старосты не тронут. Весь край леса был пропитан тихим затаившимся дыханием.
Что будет?
Прежде чем заняться огоньку в имении пана Порхневича, раздался вдруг звон рынды.
— Ровда! — крикнул кто-то.
Да, старик остался. Ноги у него еле до отхожего места доходили, и сейчас он морским звуком приветствовал сухопутный ужас, продвигавшийся по деревне.
— Гер-рой! — с непонятной интонацией произнес дед Сашка. Он чувствовал себя лучше всех, у него уже и землянка была, и поэтому он считал себя умнее и дальновиднее других.
Рында била сначала часто-часто, набивая звук звуком, а потом сбилась с ритма, как дыхание старика, замолкла, затем вновь ударила трижды, но это был последний гром. И после последнего ее звука все наконец совместно ахнули — запылали дома Порхневичей.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава первая
25 марта 1944 года. Поселок Городок.
К зданию прокуратуры бесшумно и почти невидимо подкатила легковушка. Майор Могилев, замначальника контрразведки армии. Он утверждал, что является той частью власти, которую никому лучше не знать в лицо. Но кроме того, любил он и комфорт, все эти «виллисы» его раздражали — пусть на них шныряют пехотные комбаты.
Тяжело, но очень уверенно ступая, Могилев стремительно вошел в одноэтажное здание, и вот он уже в прокуренном кабинете. Подполковник Махов сидел в кресле с высокой решетчатой спинкой, в расстегнутом кителе, портупея с кобурой на краю стола, очки загнаны аж на залысины.
Капитан в углу кабинета что-то выстукивал двумя пальцами на черной печатной машинке. Присутствующие сразу же прореагировали на появление майора. Очки подполковника вернулись на переносицу, капитан повернулся на крутящемся стуле к вошедшему.
Тот присел, сбросил фуражку, потом поднялся и скинул шинель. Крикнул, ни к кому конкретно не обращаясь:
— Чаю мне! — и снова сел. Даже откинулся на спинку стула, чтобы видеть и подполковника, и капитана.
— Вы говорили, что осматривали место происшествия… — Молодой солдатик уже стоял с подносом, майор цапнул подстаканник, зашипел, обжегся, как полагается, ругнулся: — Весь день один кипяток!
Прокуроры не поняли, разумеется, при чем здесь кипяток, но готовы были подождать, когда объяснят.
Могилев достал из кармана носовой платок, обмотал ручку подстаканника. Отхлебнул чаю, отгоняя верхней губой лезущую в рот дольку лимона, и сообщил: