Под вечер Рогов привел бригаду к продолговатому озеру:
— Здесь крупный карась. Будем ловить.
Выйдя на лед, он наметил пешней, на расстоянии трех метров, две проруби, а между ними канаву. Охотники дружно взялись за работу и вскоре продолбили во льду канаву в полметра глубиной, а по краям ее две проруби.
Поперечный разрез двух прорубей, соединенных канавой.
Затхлая вода, выйдя из проруби, заполнила канаву. Рогов погнал лопатой воду из одной проруби в другую. Прошло несколько минут, и искусственным течением вынесло в канаву плаунца. Жук всплыл наверх и выставил наружу конец брюшка. За ним всплыла лягушка. Причудливо расставив лапки и шевеля ими, она старалась преодолеть течение. Рядом с ней появилась зеленовато-серебристая спина с большим плавником и сильно зазубренным передним лучом. Это поднялся крупный серебристый карась — обычный обитатель Амура и его притоков. От золотого карася он отличался серебристой окраской и удлиненным телом. Прошла минута, и показался еще такой же карась, потом сразу несколько. Рыбы раскрытыми ртами глотали воздух и, войдя в канаву, направлялись по течению ко второй проруби, где Трохин преграждал им путь сачком.
За два часа он выбросил на лед полторы сотни килограммовых карасей.
На этом ход рыбы прекратился. Сибиряки объяснили это тем, что крупная рыба уже частично задохлась подо льдом.
Серебристый карась.
— Другим разом тонну начерпаешь! — говорили они.
Пересыпав рыбу снегом и прикрыв ее хворостом, бригада отправилась в лес. Вскоре в вечерних сумерках, на небольшой поляне, среди молодой сосновой заросли, запылал яркий костер, зашипели на углях распластанные караси, шумела в котле закипающая уха. Когда Уваров объявил, что «шарба» — уха без овощей — готова, притихшие, было, охотники зашевелились. Поварешка обошла всех, и каждый склонился над своей посудой, прихлебывая на крепком морозе обжигающую наваристую уху.
На другой день было решено, что Симов и Уваров отнесут улов в деревню, а Рогов и Трохин, как лучшие охотники и следопыты, перебросят весь скарб отряда на Джилу, к устью речки Пасной, и заодно разведают ее долину.
Простившись с товарищами, огромный Гаврила Данилыч легко поднял на спину мешок, почти доверху наполненный рыбой, и, нисколько не ссутулившись, быстро зашагал. Симов тоже взвалил на плечо свою ношу и последовал за ним. Спустя несколько минут он почувствовал, что такой темп ходьбы ему не выдержать: на первом же километре сердце сильно забилось, одышка перехватила дыхание. Напрягая силы, он старался не отставать, но усталость одолевала. С каждой минутой движения становились медленнее, шаги короче. Чувство стыда перед стариком охватило его. «Почти втрое старше и впятеро сильнее…» — подумал он про Гаврилу Данилыча.
К счастью, на устье Джилы Уваров присел отдохнуть. Симов подошел к нему, постоял с мешком на плечах и, как бы нехотя, сбросил его на землю, стараясь всем видом показать, что он вполне может идти дальше. Но его учащенное дыхание и мокрый лоб не ускользнули от внимания старого охотника. Уваров лукаво взглянул на молодого товарища, набил трубку, раскурил ее и предался воспоминаниям о днях своей молодости.
Неожиданно с ближнего утеса послышался лай собаки.
— Ну, паря, никак Батыр глухаря посадил или зверя поставил, — сказал старик.
Симов приподнялся.
— Погоди малость, не торопись. Может, сейчас Прокоп там грохнет…
Оба товарища прислушались. Собака продолжала лаять на одном месте, где-то высоко на утесе.
Прошло несколько минут. Решив, что Трохин и Рогов ушли далеко вверх по Джиле и не слышат призыва собаки, громоздкий Уваров, кряхтя, поднялся и направился на лай. Симов тем временем вышел по косогору к вершине сопки, одна сторона которой стометровым обрывом нависла над рекой.
Лай раздавался все громче. Вскоре Симов увидел на краю обрыва собаку.
С приближением охотника Батыр замолк и, нетерпеливо перебегая с места на место, стал заглядывать вниз. Осторожно переступая и цепляясь за каменистые выступы, Симов подошел к краю и наклонился над пропастью. Вправо от себя, совсем рядом, на крошечной скальной площадке, он увидел небольшое темно-серое животное. Первое, что бросилось в глаза, — это козья мордочка с большими стоячими ушами, как у породистой лайки, и светлая грудка, испещренная двумя рядами белых полос. Это была кабарга-самка — самый маленький представитель семейства оленей, обитающих в горах Алтая и восточнее Енисея, до Приморского края. Удивительно грациозна была эта миниатюрная «козочка», уверенно стоявшая над обрывом и спокойно смотревшая в глаза своему врагу. Поражала ловкость, с которой перепрыгнула она три метра над головокружительной пропастью и точно встала всеми четырьмя ножками на выступ в ладонь величиной.
Налюбовавшись вдоволь красивым животным, Симов выбрался наверх, взял собаку на сворку и отправился с ней вниз. Батыр упрямился, натягивал поводок. Ошейник наползал на голову собаки, топорща ее пышный меховой воротник.
Под вечер Рогов привел бригаду к продолговатому озеру:
— Здесь крупный карась. Будем ловить.
Выйдя на лед, он наметил пешней, на расстоянии трех метров, две проруби, а между ними канаву. Охотники дружно взялись за работу и вскоре продолбили во льду канаву в полметра глубиной, а по краям ее две проруби.
Поперечный разрез двух прорубей, соединенных канавой.
Затхлая вода, выйдя из проруби, заполнила канаву. Рогов погнал лопатой воду из одной проруби в другую. Прошло несколько минут, и искусственным течением вынесло в канаву плаунца. Жук всплыл наверх и выставил наружу конец брюшка. За ним всплыла лягушка. Причудливо расставив лапки и шевеля ими, она старалась преодолеть течение. Рядом с ней появилась зеленовато-серебристая спина с большим плавником и сильно зазубренным передним лучом. Это поднялся крупный серебристый карась — обычный обитатель Амура и его притоков. От золотого карася он отличался серебристой окраской и удлиненным телом. Прошла минута, и показался еще такой же карась, потом сразу несколько. Рыбы раскрытыми ртами глотали воздух и, войдя в канаву, направлялись по течению ко второй проруби, где Трохин преграждал им путь сачком.
За два часа он выбросил на лед полторы сотни килограммовых карасей.
На этом ход рыбы прекратился. Сибиряки объяснили это тем, что крупная рыба уже частично задохлась подо льдом.
Серебристый карась.
— Другим разом тонну начерпаешь! — говорили они.
Пересыпав рыбу снегом и прикрыв ее хворостом, бригада отправилась в лес. Вскоре в вечерних сумерках, на небольшой поляне, среди молодой сосновой заросли, запылал яркий костер, зашипели на углях распластанные караси, шумела в котле закипающая уха. Когда Уваров объявил, что «шарба» — уха без овощей — готова, притихшие, было, охотники зашевелились. Поварешка обошла всех, и каждый склонился над своей посудой, прихлебывая на крепком морозе обжигающую наваристую уху.
На другой день было решено, что Симов и Уваров отнесут улов в деревню, а Рогов и Трохин, как лучшие охотники и следопыты, перебросят весь скарб отряда на Джилу, к устью речки Пасной, и заодно разведают ее долину.
Простившись с товарищами, огромный Гаврила Данилыч легко поднял на спину мешок, почти доверху наполненный рыбой, и, нисколько не ссутулившись, быстро зашагал. Симов тоже взвалил на плечо свою ношу и последовал за ним. Спустя несколько минут он почувствовал, что такой темп ходьбы ему не выдержать: на первом же километре сердце сильно забилось, одышка перехватила дыхание. Напрягая силы, он старался не отставать, но усталость одолевала. С каждой минутой движения становились медленнее, шаги короче. Чувство стыда перед стариком охватило его. «Почти втрое старше и впятеро сильнее…» — подумал он про Гаврилу Данилыча.
К счастью, на устье Джилы Уваров присел отдохнуть. Симов подошел к нему, постоял с мешком на плечах и, как бы нехотя, сбросил его на землю, стараясь всем видом показать, что он вполне может идти дальше. Но его учащенное дыхание и мокрый лоб не ускользнули от внимания старого охотника. Уваров лукаво взглянул на молодого товарища, набил трубку, раскурил ее и предался воспоминаниям о днях своей молодости.
Неожиданно с ближнего утеса послышался лай собаки.
— Ну, паря, никак Батыр глухаря посадил или зверя поставил, — сказал старик.
Симов приподнялся.
— Погоди малость, не торопись. Может, сейчас Прокоп там грохнет…
Оба товарища прислушались. Собака продолжала лаять на одном месте, где-то высоко на утесе.
Прошло несколько минут. Решив, что Трохин и Рогов ушли далеко вверх по Джиле и не слышат призыва собаки, громоздкий Уваров, кряхтя, поднялся и направился на лай. Симов тем временем вышел по косогору к вершине сопки, одна сторона которой стометровым обрывом нависла над рекой.
Лай раздавался все громче. Вскоре Симов увидел на краю обрыва собаку.
С приближением охотника Батыр замолк и, нетерпеливо перебегая с места на место, стал заглядывать вниз. Осторожно переступая и цепляясь за каменистые выступы, Симов подошел к краю и наклонился над пропастью. Вправо от себя, совсем рядом, на крошечной скальной площадке, он увидел небольшое темно-серое животное. Первое, что бросилось в глаза, — это козья мордочка с большими стоячими ушами, как у породистой лайки, и светлая грудка, испещренная двумя рядами белых полос. Это была кабарга-самка — самый маленький представитель семейства оленей, обитающих в горах Алтая и восточнее Енисея, до Приморского края. Удивительно грациозна была эта миниатюрная «козочка», уверенно стоявшая над обрывом и спокойно смотревшая в глаза своему врагу. Поражала ловкость, с которой перепрыгнула она три метра над головокружительной пропастью и точно встала всеми четырьмя ножками на выступ в ладонь величиной.
Налюбовавшись вдоволь красивым животным, Симов выбрался наверх, взял собаку на сворку и отправился с ней вниз. Батыр упрямился, натягивал поводок. Ошейник наползал на голову собаки, топорща ее пышный меховой воротник.