Мы еще несколько минут поговорили совсем о другом: о погоде, о море, куда он меня приглашал, о планах моего отпуска. Я немного расслабился, стал более оживленным. Только партнеру всегда удавалось поднять настроение одним своим присутствием. Одухотверенный после беседы с итальянцем, я совсем по-другому взглянул на некоторые вещи. Да, сомнения никуда не исчезли, но хандра от этого прошла немного.
Проект мы воплотили в жизнь. Как и предсказывал Пит, он имел ошеломляющий успех. По ночам я все так же танцевал, причем все время представляя, что на меня смотрят черные глаза, которые стали наваждением, избавиться от которого оказалось невозможно.
А однажды, спустя два с половиной месяца, я увидел эти глаза наяву. Сначала подумал, что мои глюки рехнулись, но потом… Я закончил свой танец так, будто танцевал только для одного человека: чувственно, страстно, полностью выкладываясь. И мои старания были вознаграждены. Так как Пит сидел около самой сцены, я заметил у него на лбу испарину, заметил блеск глаз, в которых было столько желания, что я и сам на миг ощутил, что оно волной прошило и мое тело.
Только в гримерке мне вдруг стало не по себе. Ведь Пит так отреагировал не на меня самого, а на танцора под маской. И тут сам шуганулся собственных чувств и ощущений.
— Я ревную? — осознав этот факт, закрыл лицо руками, потом взъерошил волосы, присел. В зал решил не выходить, чтобы не смущать итальянца, он наверняка сидит там все еще возбужденный. А ставить его в неловкое положение я не хочу.
Все для себя решив, поднялся, тряхнул головой и только собрался одеваться и снимать маску, как дверь в помещение, где я переодеваюсь, резко распахнулась, и в нее просто влетел Пит. Ногой захлопнув ее за собой, не дав мне и слова вставить, он размашистым шагом приблизился ко мне, схватил за плечи и, особо не церемонясь, наклонился так, что его губы почти накрывали мои. Во мне все забурлило от негодования, я собрался ему врезать и тут…
— Матвей, я больше не могу… Этот танец… Он показал мне и твои чувства… — партнер шептал, теснее прижимая меня к себе, а я… не мог двинуть ни рукой, ни ногой. Сейчас я напоминал соляной столб от шока.
— Откуда… — это все, на что меня хватило.
— Я еще в первую нашу встречу все понял. Та же пластика, тот же наклон головы, те же глаза, что в прорези маски. Именно твой взгляд во время танца пробудил во мне небывалые чувства. А сегодня… — больше итальянец не сдерживался, начиная меня целовать.
Я же, вместо того, чтобы полностью отдаться поцелую, анализировал, что я чувствую в этот момент, когда меня целует мужчина. И с пугающей для себя правдой стал понимать, что мне это не неприятно. Во всяком случае неприязни я не испытывал.
— Ты меня не оттолкнул, — оторвавшись от меня, довольно изрек Пит. — Значит, у меня есть надежда на взаимность, а еще на то, что когда-нибудь ты назовешь меня полным именем.
— Надежда есть всегда, — не став отрицать очевидного, согласился я. — У нас впереди совместный отпуск на море. А он, как известно, творит чудеса…
Мы еще несколько минут поговорили совсем о другом: о погоде, о море, куда он меня приглашал, о планах моего отпуска. Я немного расслабился, стал более оживленным. Только партнеру всегда удавалось поднять настроение одним своим присутствием. Одухотверенный после беседы с итальянцем, я совсем по-другому взглянул на некоторые вещи. Да, сомнения никуда не исчезли, но хандра от этого прошла немного.
Проект мы воплотили в жизнь. Как и предсказывал Пит, он имел ошеломляющий успех. По ночам я все так же танцевал, причем все время представляя, что на меня смотрят черные глаза, которые стали наваждением, избавиться от которого оказалось невозможно.
А однажды, спустя два с половиной месяца, я увидел эти глаза наяву. Сначала подумал, что мои глюки рехнулись, но потом… Я закончил свой танец так, будто танцевал только для одного человека: чувственно, страстно, полностью выкладываясь. И мои старания были вознаграждены. Так как Пит сидел около самой сцены, я заметил у него на лбу испарину, заметил блеск глаз, в которых было столько желания, что я и сам на миг ощутил, что оно волной прошило и мое тело.
Только в гримерке мне вдруг стало не по себе. Ведь Пит так отреагировал не на меня самого, а на танцора под маской. И тут сам шуганулся собственных чувств и ощущений.
— Я ревную? — осознав этот факт, закрыл лицо руками, потом взъерошил волосы, присел. В зал решил не выходить, чтобы не смущать итальянца, он наверняка сидит там все еще возбужденный. А ставить его в неловкое положение я не хочу.
Все для себя решив, поднялся, тряхнул головой и только собрался одеваться и снимать маску, как дверь в помещение, где я переодеваюсь, резко распахнулась, и в нее просто влетел Пит. Ногой захлопнув ее за собой, не дав мне и слова вставить, он размашистым шагом приблизился ко мне, схватил за плечи и, особо не церемонясь, наклонился так, что его губы почти накрывали мои. Во мне все забурлило от негодования, я собрался ему врезать и тут…
— Матвей, я больше не могу… Этот танец… Он показал мне и твои чувства… — партнер шептал, теснее прижимая меня к себе, а я… не мог двинуть ни рукой, ни ногой. Сейчас я напоминал соляной столб от шока.
— Откуда… — это все, на что меня хватило.
— Я еще в первую нашу встречу все понял. Та же пластика, тот же наклон головы, те же глаза, что в прорези маски. Именно твой взгляд во время танца пробудил во мне небывалые чувства. А сегодня… — больше итальянец не сдерживался, начиная меня целовать.
Я же, вместо того, чтобы полностью отдаться поцелую, анализировал, что я чувствую в этот момент, когда меня целует мужчина. И с пугающей для себя правдой стал понимать, что мне это не неприятно. Во всяком случае неприязни я не испытывал.
— Ты меня не оттолкнул, — оторвавшись от меня, довольно изрек Пит. — Значит, у меня есть надежда на взаимность, а еще на то, что когда-нибудь ты назовешь меня полным именем.
— Надежда есть всегда, — не став отрицать очевидного, согласился я. — У нас впереди совместный отпуск на море. А он, как известно, творит чудеса…