Самохвалова морщится:
— Двор этот, Александр Денисович, когда-то от нее отвернулся. И вы не хуже меня знаете, почему она воспитывалась в провинции — потому, что двери многих петербургских домов были для нее закрыты.
Бельский чуть бледнеет и тоже заметно напрягается.
— Да, к сожалению, тут вы правы. Давние события, связанные с Кириллом Александровичем, были неправильно истолкованы при дворе не без участия некоторых известных нам персон, но с тех пор прошло столько времени, что они уже забылись. К тому же, Наталья Кирилловна никоим образов не должна нести за них ответственность. Я недавно получил письмо из Петербурга, от старого, весьма влиятельного друга. Он написал, что его императорское величество однажды изволил спросить, что стало с дочерью графа Закревского. Мой приятель уверен, это означает, что Наталью Кирилловну готовы принять ко двору.
Даже толстый слой пудры не может скрыть пятен, которыми покрывается тетушкино лицо.
— Да разве же я возражаю, Александр Денисович? Кто я такая, чтобы ослушаться царя-батюшку? Да только сами подумайте — может ли Наташенька сейчас ехать в Петербург? Да, от болезни она оправилась, но вы же сами знаете — здоровье у нее слабое, а в столице — всё время дожди и ветра. Да и не готова она появиться в обществе — ни танцевать не умеет, ни языкам не обучена.
Княгиня Бельская сокрушенно вздыхает, а князь с резким звуком опускает на стол вилку.
— А я неоднократно говорил вам, Татьяна Андреевна, что ваша обязанность как опекуна не только в том заключается, чтобы подопечная ваша была сыта и одета, но и в том, чтобы она получила приличествующее ее статусу воспитание.
Супруга кладет свою ладошку на его плотно сжатый кулак, призывая к прекращению спора.
Самохвалова же обижается:
— Да неужто, Александр Денисович, вы меня в чем-то упрекаете? Будто не знаете, что приглашала я к девочкам и учителя танцев, и учителя музыки. Да что же я могу поделать, если это им не интересно? Они и за книжки-то вон совсем не берутся.
Похоже, прежняя Наташа предоставляла тетушке решать этот вопрос по собственному усмотрению, потому что моего мнения спросить никому не приходит в голову. И потому, когда я подаю голос, гости смотрят на меня с изумлением.
— Мы, тетушка, тогда еще очень молоды были и пользы таких занятий не понимали. Сейчас — дело другое. Мы с Софи рады будем, если занятия возобновятся.
Кузина моя вздрагивает, но не возражает. Уже хорошо.
Не могу сказать, что я люблю учиться, но и слыть глупой провинциальной барышней мне совсем не хочется. К тому же, я люблю читать.
В обращенном на меня взгляде тетушки проскальзывает негодование. Но, понятное дело, ругаться со мной при гостях она не станет.
— Вот, и Наташенька согласна, — подхватывает доктор. — Молодым девицам не только вышиванием да кружевоплетением заниматься нужно.
Татьяна Андреевна цедит сквозь зубы:
— Да разве я возражаю? Только хороших учителей еще поди найди.
Стараясь сгладить резкость мужа, Настасья Константиновна предлагает:
— Какие-то уроки ваши девочки могли бы брать вместе с Верочкой. У нас хороший учитель танцев и музыки. А еще два раза в месяц приезжает художник, и Верушка уже отлично рисует. Вам только нужно будет пригласить учителей по французскому и немецкому языкам.
Самохвалова кивает, хоть и без особого восторга. А Верочка, кажется, радуется. Выражение же лица Софии мне не видно — мы сидим по одну сторону стола.
Самохвалова морщится:
— Двор этот, Александр Денисович, когда-то от нее отвернулся. И вы не хуже меня знаете, почему она воспитывалась в провинции — потому, что двери многих петербургских домов были для нее закрыты.
Бельский чуть бледнеет и тоже заметно напрягается.
— Да, к сожалению, тут вы правы. Давние события, связанные с Кириллом Александровичем, были неправильно истолкованы при дворе не без участия некоторых известных нам персон, но с тех пор прошло столько времени, что они уже забылись. К тому же, Наталья Кирилловна никоим образов не должна нести за них ответственность. Я недавно получил письмо из Петербурга, от старого, весьма влиятельного друга. Он написал, что его императорское величество однажды изволил спросить, что стало с дочерью графа Закревского. Мой приятель уверен, это означает, что Наталью Кирилловну готовы принять ко двору.
Даже толстый слой пудры не может скрыть пятен, которыми покрывается тетушкино лицо.
— Да разве же я возражаю, Александр Денисович? Кто я такая, чтобы ослушаться царя-батюшку? Да только сами подумайте — может ли Наташенька сейчас ехать в Петербург? Да, от болезни она оправилась, но вы же сами знаете — здоровье у нее слабое, а в столице — всё время дожди и ветра. Да и не готова она появиться в обществе — ни танцевать не умеет, ни языкам не обучена.
Княгиня Бельская сокрушенно вздыхает, а князь с резким звуком опускает на стол вилку.
— А я неоднократно говорил вам, Татьяна Андреевна, что ваша обязанность как опекуна не только в том заключается, чтобы подопечная ваша была сыта и одета, но и в том, чтобы она получила приличествующее ее статусу воспитание.
Супруга кладет свою ладошку на его плотно сжатый кулак, призывая к прекращению спора.
Самохвалова же обижается:
— Да неужто, Александр Денисович, вы меня в чем-то упрекаете? Будто не знаете, что приглашала я к девочкам и учителя танцев, и учителя музыки. Да что же я могу поделать, если это им не интересно? Они и за книжки-то вон совсем не берутся.
Похоже, прежняя Наташа предоставляла тетушке решать этот вопрос по собственному усмотрению, потому что моего мнения спросить никому не приходит в голову. И потому, когда я подаю голос, гости смотрят на меня с изумлением.
— Мы, тетушка, тогда еще очень молоды были и пользы таких занятий не понимали. Сейчас — дело другое. Мы с Софи рады будем, если занятия возобновятся.
Кузина моя вздрагивает, но не возражает. Уже хорошо.
Не могу сказать, что я люблю учиться, но и слыть глупой провинциальной барышней мне совсем не хочется. К тому же, я люблю читать.
В обращенном на меня взгляде тетушки проскальзывает негодование. Но, понятное дело, ругаться со мной при гостях она не станет.
— Вот, и Наташенька согласна, — подхватывает доктор. — Молодым девицам не только вышиванием да кружевоплетением заниматься нужно.
Татьяна Андреевна цедит сквозь зубы:
— Да разве я возражаю? Только хороших учителей еще поди найди.
Стараясь сгладить резкость мужа, Настасья Константиновна предлагает:
— Какие-то уроки ваши девочки могли бы брать вместе с Верочкой. У нас хороший учитель танцев и музыки. А еще два раза в месяц приезжает художник, и Верушка уже отлично рисует. Вам только нужно будет пригласить учителей по французскому и немецкому языкам.
Самохвалова кивает, хоть и без особого восторга. А Верочка, кажется, радуется. Выражение же лица Софии мне не видно — мы сидим по одну сторону стола.