— Нас с маменькой посадят в тюрьму, да, Наташа?
Я вздыхаю.
— Послушай, Соня, у меня нет намерения разоблачать ваш обман. Я приехала в Петербург только потому, что не хотела, чтобы ты вольно или невольно скомпрометировала меня здесь. И замуж за князя Елагина я не хочу. Надеюсь, что и ты тоже.
Она с жаром подтверждает:
— Конечно, не хочу! Говорят, он ищет себе в жены бессловесную куклу, которая будет слушаться каждого его слова, и которой он сможет помыкать, как ему заблагорассудится. Уверена, он не будет ни любить, ни уважать свою супругу.
— Вот и хорошо, — одобряю я, — что по этому вопросу мы с тобой сходимся во мнениях. Думаю, ты сама понимаешь, что признаться во всём сейчас, значит вызвать негодование не только князя, но и императора. Но и уехать с отбора без объяснений будет вопиющей дерзостью. Значит, нужно придумать что-то другое.
Я принимаю сосредоточенный вид — Соне ни к чему знать, что я уже давно придумала план, хотя и не была уверена, что он осуществимый.
— Ах, Наташа, я сделаю всё, что ты скажешь! — почти выкрикивает кузина.
Спустя несколько минут я говорю:
— Мне кажется, мы должны принять участие в отборе. Ты — как Наташа Закревская, я — как Вера Бельская. Нужно только не слишком понравиться князю Елагину. Он выберет себе невесту из числа более воспитанных и покладистых девиц, а мы вернемся домой, в Закревку.
Софи всплескивает руками:
— Ох, Наташа, это было бы замечательно! Но только ведь это означает, что ты не сможешь более бывать в Петербурге. Тебе же будут знать здесь как княжну Бельскую.
Я пожимаю плечами:
— Думаю, через пару лет никто и не вспомнит, как выглядели какие-то провинциальные барышни. К тому же, с возрастом внешность человека порой так сильно меняется, что его не узнают и старые друзья.
С этим кузина соглашается. Она вообще сейчас готова согласиться с чем угодно.
— Ох, Наташа, только я так боюсь бала! Ты же знаешь, я совсем не умею танцевать. Ты была права, когда говорила, что нам следовало этому учиться. А еще княгиня бранит меня за ужасный французский.
Я хмыкаю:
— Ну, что же — князь сам хотел, чтобы на отборе были сплошь провинциалки. Думаю, он понимает, что мы не будем похожи на петербургских барышень.
Когда приходит горничная, чтобы сообщить, что нас ожидают в гостиной, Софи обнимает меня так крепко, что мне становится трудно дышать.
— Ах, Наташа, как я рада, что ты приехала! Хорошо, что хотя бы ты знаешь правду и не слишком сердишься на меня. И я рада, что ты тоже будешь на балу. Мы будем поддерживать друг друга, правда?
Я смущенно улыбаюсь и поправляю:
— Не Наташа, Софи! Ты должна называть меня Верой.
— Нас с маменькой посадят в тюрьму, да, Наташа?
Я вздыхаю.
— Послушай, Соня, у меня нет намерения разоблачать ваш обман. Я приехала в Петербург только потому, что не хотела, чтобы ты вольно или невольно скомпрометировала меня здесь. И замуж за князя Елагина я не хочу. Надеюсь, что и ты тоже.
Она с жаром подтверждает:
— Конечно, не хочу! Говорят, он ищет себе в жены бессловесную куклу, которая будет слушаться каждого его слова, и которой он сможет помыкать, как ему заблагорассудится. Уверена, он не будет ни любить, ни уважать свою супругу.
— Вот и хорошо, — одобряю я, — что по этому вопросу мы с тобой сходимся во мнениях. Думаю, ты сама понимаешь, что признаться во всём сейчас, значит вызвать негодование не только князя, но и императора. Но и уехать с отбора без объяснений будет вопиющей дерзостью. Значит, нужно придумать что-то другое.
Я принимаю сосредоточенный вид — Соне ни к чему знать, что я уже давно придумала план, хотя и не была уверена, что он осуществимый.
— Ах, Наташа, я сделаю всё, что ты скажешь! — почти выкрикивает кузина.
Спустя несколько минут я говорю:
— Мне кажется, мы должны принять участие в отборе. Ты — как Наташа Закревская, я — как Вера Бельская. Нужно только не слишком понравиться князю Елагину. Он выберет себе невесту из числа более воспитанных и покладистых девиц, а мы вернемся домой, в Закревку.
Софи всплескивает руками:
— Ох, Наташа, это было бы замечательно! Но только ведь это означает, что ты не сможешь более бывать в Петербурге. Тебе же будут знать здесь как княжну Бельскую.
Я пожимаю плечами:
— Думаю, через пару лет никто и не вспомнит, как выглядели какие-то провинциальные барышни. К тому же, с возрастом внешность человека порой так сильно меняется, что его не узнают и старые друзья.
С этим кузина соглашается. Она вообще сейчас готова согласиться с чем угодно.
— Ох, Наташа, только я так боюсь бала! Ты же знаешь, я совсем не умею танцевать. Ты была права, когда говорила, что нам следовало этому учиться. А еще княгиня бранит меня за ужасный французский.
Я хмыкаю:
— Ну, что же — князь сам хотел, чтобы на отборе были сплошь провинциалки. Думаю, он понимает, что мы не будем похожи на петербургских барышень.
Когда приходит горничная, чтобы сообщить, что нас ожидают в гостиной, Софи обнимает меня так крепко, что мне становится трудно дышать.
— Ах, Наташа, как я рада, что ты приехала! Хорошо, что хотя бы ты знаешь правду и не слишком сердишься на меня. И я рада, что ты тоже будешь на балу. Мы будем поддерживать друг друга, правда?
Я смущенно улыбаюсь и поправляю:
— Не Наташа, Софи! Ты должна называть меня Верой.