Теперь уже и Катерина уловила благожелательный настрой мужа и не преминула этим воспользоваться.
– Несерьёзно вы, Иван Ильич, к здоровью своему относитесь. А ну как на вас болячка перекинется, что тогда? Ведь и вы не из железа кованы. Прикажите немедля унести больную из дома. Не то мне придётся вход к детям перекрыть, чтобы никто из одной половины в другую не перемещался.
Казалось, в это утро ничто не сможет нарушить душевное равновесие Ивана Ильича. Он был как-то слишком добр. К удивлению матушки и жены, не впадал в нервное состояние, в какое он в последнее время часто погружался без явных причин. А тут ровно ничего. Точно его подменили.
Но с другой стороны, так же хорошо понимали женщины, что, скорее всего, это его состояние напрямую связанно с больной служанкой, что лежит сейчас в его половине.
А ещё, от того, насколько благожелательна будет к хозяину эта служанка, зависит, сколь переменчиво будет его настроение. И конечно, влияние этого настроения на домочадцев нельзя недооценивать. От служанки зависело, испытают ли они несправедливые притязания Ивана Ильича, или его неожиданную милость.
Пришлось Екатерине уступить. Ведь понятно было с самого начала, вопрос в её пользу всё одно не решиться.
Поздно вечером в доме тихо. Слышно, как мелкими каплями стучит по стёклам дождь. Что-то грюкнуло в какой-то из дальних комнат, и снова тишина. Иван у кровати сидит, смотрит на распростёртое в забытьи тело Любы. Рядом у окна на лавке мерно посапывает Маринка, что за Любой уход ведёт. Иван Ильич приказал поспать служанке, умаялась она за день возле больной.
Обернулся к Маринке, спит.
Смотрит Иван на Любу. Встал перед кроватью на колени. Руку Любину взял, к лицу своему приложил, к губам. Прижался к ладони и отодвинуться не в силах. Потом посмотрел на больную, та крепко спит, дышит отрывисто. Положил свою руку ей на шею, по груди провёл, по ноге, смотрит на тело её в полутьме, насмотреться не может. Так и заснул у кровати, на полу сидя, к Любиной руке прижимаясь.
Утром Маринка за плечо его потрусила.
– Барин, барин.
Он вскочил на ноги, глаза протёр.
– Что такое?
– Заснули вы, – служанка говорит.
– А, да, – глянул на Любу, та спит ещё. – Как она?
– Да вроде уже не трясёт её, знать, на поправку скоро.
– Это хорошо, – развернулся и пошел к себе.
Пролетела неделя. Тихая, без суеты. Если, конечно, не считать детскую беготню и покрикивание Катерины. Иван с утра в кабинете работал с бумагами и счетами. Иногда приезжал управляющий, и они с хозяином подолгу о чём-то спорили. Но споры эти не были слишком жаркими.
К концу недели Люба совсем поправилась. Она уже не лежала, и пыталась прислуживать, но слабость ещё давала о себе знать. С Иваном Ильичом служанка сталкивалась иногда, но всякий раз он спокойно, порой даже равнодушно проходил мимо. Люба стала думать, что он оставил её в покое. Что после случившегося хозяин переменился и несколько охладел к ней. Но, как оказалось, это не так.
Как-то вечером, когда она укладывалась спать, послышались шаги. Осторожные, нерешительные, но было понятно, чьи они. Люба прислушалась и глянула в тёмный проём. Всё затихло. За стеной скрипнула половица и снова пара шагов.
– Иван Ильич, – Люба сказала это так тихо, как могла, но когда произнесла, он тут же вошел.
Распахнутая на груди белая рубаха, тёмные штаны и сапоги. Волосы его торчали в разные стороны, будто он взъерошил их, перед тем как входить. А может, спал одетым, потом встал и пришел сюда. На пороге он остановился, посмотрел в сторону Любы, она в ночной рубахе сидит на кровати. Подошел, сел рядом. С минуту они молчали. Потом он повернулся и осмотрел Любу. Она опустила взгляд.
Теперь уже и Катерина уловила благожелательный настрой мужа и не преминула этим воспользоваться.
– Несерьёзно вы, Иван Ильич, к здоровью своему относитесь. А ну как на вас болячка перекинется, что тогда? Ведь и вы не из железа кованы. Прикажите немедля унести больную из дома. Не то мне придётся вход к детям перекрыть, чтобы никто из одной половины в другую не перемещался.
Казалось, в это утро ничто не сможет нарушить душевное равновесие Ивана Ильича. Он был как-то слишком добр. К удивлению матушки и жены, не впадал в нервное состояние, в какое он в последнее время часто погружался без явных причин. А тут ровно ничего. Точно его подменили.
Но с другой стороны, так же хорошо понимали женщины, что, скорее всего, это его состояние напрямую связанно с больной служанкой, что лежит сейчас в его половине.
А ещё, от того, насколько благожелательна будет к хозяину эта служанка, зависит, сколь переменчиво будет его настроение. И конечно, влияние этого настроения на домочадцев нельзя недооценивать. От служанки зависело, испытают ли они несправедливые притязания Ивана Ильича, или его неожиданную милость.
Пришлось Екатерине уступить. Ведь понятно было с самого начала, вопрос в её пользу всё одно не решиться.
Поздно вечером в доме тихо. Слышно, как мелкими каплями стучит по стёклам дождь. Что-то грюкнуло в какой-то из дальних комнат, и снова тишина. Иван у кровати сидит, смотрит на распростёртое в забытьи тело Любы. Рядом у окна на лавке мерно посапывает Маринка, что за Любой уход ведёт. Иван Ильич приказал поспать служанке, умаялась она за день возле больной.
Обернулся к Маринке, спит.
Смотрит Иван на Любу. Встал перед кроватью на колени. Руку Любину взял, к лицу своему приложил, к губам. Прижался к ладони и отодвинуться не в силах. Потом посмотрел на больную, та крепко спит, дышит отрывисто. Положил свою руку ей на шею, по груди провёл, по ноге, смотрит на тело её в полутьме, насмотреться не может. Так и заснул у кровати, на полу сидя, к Любиной руке прижимаясь.
Утром Маринка за плечо его потрусила.
– Барин, барин.
Он вскочил на ноги, глаза протёр.
– Что такое?
– Заснули вы, – служанка говорит.
– А, да, – глянул на Любу, та спит ещё. – Как она?
– Да вроде уже не трясёт её, знать, на поправку скоро.
– Это хорошо, – развернулся и пошел к себе.
Пролетела неделя. Тихая, без суеты. Если, конечно, не считать детскую беготню и покрикивание Катерины. Иван с утра в кабинете работал с бумагами и счетами. Иногда приезжал управляющий, и они с хозяином подолгу о чём-то спорили. Но споры эти не были слишком жаркими.
К концу недели Люба совсем поправилась. Она уже не лежала, и пыталась прислуживать, но слабость ещё давала о себе знать. С Иваном Ильичом служанка сталкивалась иногда, но всякий раз он спокойно, порой даже равнодушно проходил мимо. Люба стала думать, что он оставил её в покое. Что после случившегося хозяин переменился и несколько охладел к ней. Но, как оказалось, это не так.
Как-то вечером, когда она укладывалась спать, послышались шаги. Осторожные, нерешительные, но было понятно, чьи они. Люба прислушалась и глянула в тёмный проём. Всё затихло. За стеной скрипнула половица и снова пара шагов.
– Иван Ильич, – Люба сказала это так тихо, как могла, но когда произнесла, он тут же вошел.
Распахнутая на груди белая рубаха, тёмные штаны и сапоги. Волосы его торчали в разные стороны, будто он взъерошил их, перед тем как входить. А может, спал одетым, потом встал и пришел сюда. На пороге он остановился, посмотрел в сторону Любы, она в ночной рубахе сидит на кровати. Подошел, сел рядом. С минуту они молчали. Потом он повернулся и осмотрел Любу. Она опустила взгляд.