Сложно давалось Катерине осознание того, что муж в служанку влюблён. Она хоть и рассуждала здраво, но ревность тайную никто из сердца не вырвет. Сидит она внутри и к каждой сопернице зорко присматривается. Когда муж со служанкой Настей якшался, не было у Катерины той тревоги, какая сейчас появилась. По-другому всё. Тогда муж трезвости ума не терял и про Настю только ночью вспоминал. А то, бывало, не вспоминал вовсе.
А тут совершенно другая картина вырисовывается. Другие манеры муж позволять стал. Слишком уж непривычно и пугающе добрый.
У Ивана Ильича на уме и вправду одна доброта. Насмотреться на Любу свою никак не может. Приказал ей трудных работ не выполнять. От дома далеко не отходить. Вдруг понадобится, а её рядом нет. Не дело.
Потребность в её ласках у него теперь постоянно была. Порой даже среди дня в спальню потащит. А что? Барин на то и барин. Как охотка приходит, тут же Любу зовёт.
Она же покорно во всём подчиняется. Только вот не совсем понятно было, как она сама всё это дело воспринимает. То ли рада хозяйскому вниманию, то ли нет. Если и спрашивал Иван Ильич её о чём, то всегда односложно отвечала:
– Воля ваша, барин, как прикажете.
Примерно через месяц домашней идиллии, нарушаемой иногда шалостями детей, никто уже не ожидал перемен к худшему. Настолько всё складно в доме и хорошо. Но с недавнего времени стала замечать старая барыня грусть в глазах Любы. Обратится к ней хозяйка, а та будто из задумчивости выйдет, да ещё и переспросит, что приказывали. Обеспокоилась барыня этой Любиной печалью. Стала расспрашивать, как да чего. И докопаться сумела до самой сути.
Узнала Ольга Филимоновна, грустит Люба о матери, что у прежнего барина осталась. Мать не молодая и кто знает, жива ли она ещё. Подумала барыня, покумекала, да решила к сыну с этим вопросом подступиться. Что ж он для Любы такой мелочи не сделает, как старую мать из неволи выкупить. Тот барин-то не сильно стариков чествует. Да где их вообще чествуют. Работники с них никакие, только и всего, что даром хлеб едят. Решила она, что хлопот вовсе не будет, не станет прежний барин отпираться. Продаст старуху, и дело с концом.
Этими мыслями поделилась барыня с сыном. И, понятно, намекнула на то, что Люба по этому поводу грустит очень.
– Может, узнал бы, что там с её матерью, а, сынок? Авось жива, так попроси Хромова продать тебе старушку.
– Да сколько лет уже прошло. Там никто и не помнит наверняка ничего. Где мне искать эту старуху?
– Сынок, как же так получилось, что Люба без матери к нам попала?
Нахмурился Иван.
– Да не хотел я стариков за собой тащить. А потом, что с ними делать, только знай хоронить за деревней? Я не на то людей покупал, чтобы их по старости кормить. Работников покупал да детей. С них хоть какой прок, а со стариков что?
– Да, ты прав, – пригорюнилась Ольга Филимоновна. – Но может, всё же попытаться хоть отыскать Любину мать, а?
– Что вы, матушка, новых хлопот ищите? Ну что так не живётся? – недовольно покривился Иван.
– Смотри сам, я тебе Любину грусть-печаль передаю, а там уже, как знаешь. Я своё слово сказала.
Подействовал разговор с матерью нескоро. Долго отмахивался от надоедливых мыслей Иван Ильич. Но, как видно, не суждено было напрочь о них забыть. А однажды как-то глянул на Любу. Он тогда за столом бумаги перебирал и случайно глаза поднял, а она у окна стоит, смотрит вдаль куда-то и слеза по щеке катится.
Но не слеза так озадачила Ивана Ильича. Совершенно для себя неожиданно он в луче света, падающего на профиль девушки, узнал ту девчонку, что когда-то бросилась на него с кочергой. Он узнал её по упрямому взгляду. И в то же почти мгновение перед глазами встала сцена, когда старая крестьянка ползала под его ногами и просила с кем-то не разлучать. Он вспомнил, как равнодушно и холодно отстранился тогда от женщины. Даже вспомнил брезгливость, с какой потом рассматривал сапоги, не испачкались ли в слезах.
Этой догадки Иван Ильич испугался. А вдруг она здесь для мести? Специально в дом втерлась, чтобы его наказать. Она что-то задумала, несомненно. Это видно по её холодности, по взглядам, порой таким отрешенным. А её поступки, это же и есть поведение преступницы, что затеяла совершить преступление. И как он раньше этого не понял, как не догадался сразу?
Ведь он сам лично забрал её со свинарника и заставил прислуживать. О, как он ошибся. Как мог проглядеть такое зло? Ведь это же – настоящее зло, которое он сам впустил в дом.
– Это ты! – он встал из-за стола, исподлобья глядя на Любу.
Сложно давалось Катерине осознание того, что муж в служанку влюблён. Она хоть и рассуждала здраво, но ревность тайную никто из сердца не вырвет. Сидит она внутри и к каждой сопернице зорко присматривается. Когда муж со служанкой Настей якшался, не было у Катерины той тревоги, какая сейчас появилась. По-другому всё. Тогда муж трезвости ума не терял и про Настю только ночью вспоминал. А то, бывало, не вспоминал вовсе.
А тут совершенно другая картина вырисовывается. Другие манеры муж позволять стал. Слишком уж непривычно и пугающе добрый.
У Ивана Ильича на уме и вправду одна доброта. Насмотреться на Любу свою никак не может. Приказал ей трудных работ не выполнять. От дома далеко не отходить. Вдруг понадобится, а её рядом нет. Не дело.
Потребность в её ласках у него теперь постоянно была. Порой даже среди дня в спальню потащит. А что? Барин на то и барин. Как охотка приходит, тут же Любу зовёт.
Она же покорно во всём подчиняется. Только вот не совсем понятно было, как она сама всё это дело воспринимает. То ли рада хозяйскому вниманию, то ли нет. Если и спрашивал Иван Ильич её о чём, то всегда односложно отвечала:
– Воля ваша, барин, как прикажете.
Примерно через месяц домашней идиллии, нарушаемой иногда шалостями детей, никто уже не ожидал перемен к худшему. Настолько всё складно в доме и хорошо. Но с недавнего времени стала замечать старая барыня грусть в глазах Любы. Обратится к ней хозяйка, а та будто из задумчивости выйдет, да ещё и переспросит, что приказывали. Обеспокоилась барыня этой Любиной печалью. Стала расспрашивать, как да чего. И докопаться сумела до самой сути.
Узнала Ольга Филимоновна, грустит Люба о матери, что у прежнего барина осталась. Мать не молодая и кто знает, жива ли она ещё. Подумала барыня, покумекала, да решила к сыну с этим вопросом подступиться. Что ж он для Любы такой мелочи не сделает, как старую мать из неволи выкупить. Тот барин-то не сильно стариков чествует. Да где их вообще чествуют. Работники с них никакие, только и всего, что даром хлеб едят. Решила она, что хлопот вовсе не будет, не станет прежний барин отпираться. Продаст старуху, и дело с концом.
Этими мыслями поделилась барыня с сыном. И, понятно, намекнула на то, что Люба по этому поводу грустит очень.
– Может, узнал бы, что там с её матерью, а, сынок? Авось жива, так попроси Хромова продать тебе старушку.
– Да сколько лет уже прошло. Там никто и не помнит наверняка ничего. Где мне искать эту старуху?
– Сынок, как же так получилось, что Люба без матери к нам попала?
Нахмурился Иван.
– Да не хотел я стариков за собой тащить. А потом, что с ними делать, только знай хоронить за деревней? Я не на то людей покупал, чтобы их по старости кормить. Работников покупал да детей. С них хоть какой прок, а со стариков что?
– Да, ты прав, – пригорюнилась Ольга Филимоновна. – Но может, всё же попытаться хоть отыскать Любину мать, а?
– Что вы, матушка, новых хлопот ищите? Ну что так не живётся? – недовольно покривился Иван.
– Смотри сам, я тебе Любину грусть-печаль передаю, а там уже, как знаешь. Я своё слово сказала.
Подействовал разговор с матерью нескоро. Долго отмахивался от надоедливых мыслей Иван Ильич. Но, как видно, не суждено было напрочь о них забыть. А однажды как-то глянул на Любу. Он тогда за столом бумаги перебирал и случайно глаза поднял, а она у окна стоит, смотрит вдаль куда-то и слеза по щеке катится.
Но не слеза так озадачила Ивана Ильича. Совершенно для себя неожиданно он в луче света, падающего на профиль девушки, узнал ту девчонку, что когда-то бросилась на него с кочергой. Он узнал её по упрямому взгляду. И в то же почти мгновение перед глазами встала сцена, когда старая крестьянка ползала под его ногами и просила с кем-то не разлучать. Он вспомнил, как равнодушно и холодно отстранился тогда от женщины. Даже вспомнил брезгливость, с какой потом рассматривал сапоги, не испачкались ли в слезах.
Этой догадки Иван Ильич испугался. А вдруг она здесь для мести? Специально в дом втерлась, чтобы его наказать. Она что-то задумала, несомненно. Это видно по её холодности, по взглядам, порой таким отрешенным. А её поступки, это же и есть поведение преступницы, что затеяла совершить преступление. И как он раньше этого не понял, как не догадался сразу?
Ведь он сам лично забрал её со свинарника и заставил прислуживать. О, как он ошибся. Как мог проглядеть такое зло? Ведь это же – настоящее зло, которое он сам впустил в дом.
– Это ты! – он встал из-за стола, исподлобья глядя на Любу.