Забавно, что только здесь, в Англии, я узнал настоящую фамилию Безопасника и его звание. Может, мне и дома бы об этом рассказали, конечно, если бы я настойчиво спрашивал, но я ведь не спрашивал. Это было знание из разряда академических. Они есть, но ни на что не влияют.
— Я видел то, что видел, — сказал я. — Сами решайте, как это интерпретировать. А есть кто-то, чью гибель Москва не подтвердила?
— Нет, — сказал он. — Официально вся ваша группа числится мертвой.
Это печально.
Значит ли это, что Стеклорез там и не сумел выбраться? Или сумел, и Москва врет, или он таки попал к американцам и сейчас попивает чай где-нибудь в Лэнгли? Возможно, я уже никогда этого не узнаю.
— Вы знаете, что своими действиями, возможно спасли город? — спросил он. — Если бы вы не остановили Ветер Джихада, неизвестно, насколько далеко все могло бы зайти.
— К черту орден, — сказал я. — Нельзя ли взять деньгами?
— Обратитесь к эмиру. Наверняка он будет щедр.
— Это ж опять в такую даль тащиться, — вздохнул я. — Черт с ним, не жил богато, и, видимо, уже и не буду. Сколько я уже здесь у вас… гощу?
— Шесть дней.
— Да ну? Мне казалось, больше.
— Так бывает, — сказал он.
— Как вы вывезли меня из страны?
— Дипломатической почтой.
— В чемодане, что ли?
— Почти.
— А начет того вопроса, к которому мы еще вернемся?
— Мы к нему обязательно вернемся, — пообещал он. — Неужели, после стольких дней изоляции, вас больше ничего не интересует?
— Меня много чего интересует, — сказал я. — Но, судя по тому, что мы мирно пьем чай в саду, а не пожираем сырые мозги в радиоактивных катакомбах, мир таки еще не рухнул в пучину бедствий.
Чашка была фарфоровая и очень тонкая. Бабушкин сервиз он сюда выкатил, что ли? А вот сам чай оказался так себе. Как будто они пакетик «липтона» в чайник засунули.
— Не рухнул, — сказал Гарри Борден. — Но тенденции неприятные.
— Например?
Забавно, что только здесь, в Англии, я узнал настоящую фамилию Безопасника и его звание. Может, мне и дома бы об этом рассказали, конечно, если бы я настойчиво спрашивал, но я ведь не спрашивал. Это было знание из разряда академических. Они есть, но ни на что не влияют.
— Я видел то, что видел, — сказал я. — Сами решайте, как это интерпретировать. А есть кто-то, чью гибель Москва не подтвердила?
— Нет, — сказал он. — Официально вся ваша группа числится мертвой.
Это печально.
Значит ли это, что Стеклорез там и не сумел выбраться? Или сумел, и Москва врет, или он таки попал к американцам и сейчас попивает чай где-нибудь в Лэнгли? Возможно, я уже никогда этого не узнаю.
— Вы знаете, что своими действиями, возможно спасли город? — спросил он. — Если бы вы не остановили Ветер Джихада, неизвестно, насколько далеко все могло бы зайти.
— К черту орден, — сказал я. — Нельзя ли взять деньгами?
— Обратитесь к эмиру. Наверняка он будет щедр.
— Это ж опять в такую даль тащиться, — вздохнул я. — Черт с ним, не жил богато, и, видимо, уже и не буду. Сколько я уже здесь у вас… гощу?
— Шесть дней.
— Да ну? Мне казалось, больше.
— Так бывает, — сказал он.
— Как вы вывезли меня из страны?
— Дипломатической почтой.
— В чемодане, что ли?
— Почти.
— А начет того вопроса, к которому мы еще вернемся?
— Мы к нему обязательно вернемся, — пообещал он. — Неужели, после стольких дней изоляции, вас больше ничего не интересует?
— Меня много чего интересует, — сказал я. — Но, судя по тому, что мы мирно пьем чай в саду, а не пожираем сырые мозги в радиоактивных катакомбах, мир таки еще не рухнул в пучину бедствий.
Чашка была фарфоровая и очень тонкая. Бабушкин сервиз он сюда выкатил, что ли? А вот сам чай оказался так себе. Как будто они пакетик «липтона» в чайник засунули.
— Не рухнул, — сказал Гарри Борден. — Но тенденции неприятные.
— Например?