Она шумно сглотнула. Или это был я?
– А угрозы, выходит, были простым блефом. Никуда ты не уйдёшь от меня.
Даже если захочет не пущу. Да, я пристроил её в общагу. Но не ради неё. Ради себя. И теперь я спокоен. Но всё равно мучаюсь, мне нужно знать, почему она не сопротивляется, почему позволяет. Благодарность за всё, или собственное желание?
– Не уйду, – говорит спустя слишком долгое мгновение. В глаза мне уверено смотрит. В них нет затаённой обиды прошлого, только ожидание нашего прекрасного будущего. Но я сам пока не готов забыть и отпустить его. потому отпускаю мою разочарованную пленницу.
– Хорошо, а теперь давай, наконец позавтракаем?
Вот так запросто сидеть рядом, кормить друг друга с рук. Обещать, что этот кусочек вкуснее, чем тот. Смеёмся. Я словно всю жизнь его знала, этот взгляд, движения, улыбку.
Мы вместе помыли посуду и теперь грели ладони о чашки с горячем чаем и дули на пар. Мы же никуда не торопимся сегодня и вообще. Нам просто хорошо.
– О, твоя любимая, – подцепила из стеклянной вазы конфету и погладила пальцем: – Помнишь, протянула её Юре на раскрытой ладони, а он замер, словно его молнией шарахнуло.
– Ты помнишь? – спросил с надеждой и срахом.
А теперь и я зависла. Ну да… Я помню. Юра всегда так долго смотрел на эти конфеты и не решался взять. Приходилось таскать их для него. Так странно, точно я не забывала этого, вот только вместе с этим фрагментом мозаики в сердце начала разливаться тоска по чему-то далекому и ушедшему безвозвратно. Наше детство. Лето, кузнечики, солнце и пруд. Я помню. Но это ушло навсегда, оставив после себя лишь горечь жжёной карамели.
– Да, я помню.
Чудов выхватил у меня конфету, развернул и запихнул целиком в рот, блаженно зажмурившись.
– И это самые вкусные на всём свете конфеты. Сегодня отличная погода, м?
До темноты гуляли. Дурачились, толкали друг друга в снег, а потом вытряхивали его из самых неожиданных мест уже дома.
– Скажешь папе, что мы теперь вместе? – Юра склонился надо мной, пока я набирала сообщение. После утренней взбучки лучше не игнорировать родителя.
– Ага, и про диван напишу, – принялась демонстративно писать отцу, что спим мы с Юрцом в одной постели. Он перепугался, пытался выхватить у меня мобилу и только хуже сделал, когда сообщение отправилось в этой нешуточной потасовке.
– Твою же мать… – с чувством выругался Чудов и схватился за волосы.
– Она тоже сейчас будет в курсе, молодец.
– Я молодец?!
Папа не заставил себя ждать и тут же перезвонил.
– Класс, сам теперь с ним говори, – пихнула ему телефон, а Юра перекидывал его из одной руки в другую, как горячую картошку.
Но ответить всё же пришлось:
Она шумно сглотнула. Или это был я?
– А угрозы, выходит, были простым блефом. Никуда ты не уйдёшь от меня.
Даже если захочет не пущу. Да, я пристроил её в общагу. Но не ради неё. Ради себя. И теперь я спокоен. Но всё равно мучаюсь, мне нужно знать, почему она не сопротивляется, почему позволяет. Благодарность за всё, или собственное желание?
– Не уйду, – говорит спустя слишком долгое мгновение. В глаза мне уверено смотрит. В них нет затаённой обиды прошлого, только ожидание нашего прекрасного будущего. Но я сам пока не готов забыть и отпустить его. потому отпускаю мою разочарованную пленницу.
– Хорошо, а теперь давай, наконец позавтракаем?
Вот так запросто сидеть рядом, кормить друг друга с рук. Обещать, что этот кусочек вкуснее, чем тот. Смеёмся. Я словно всю жизнь его знала, этот взгляд, движения, улыбку.
Мы вместе помыли посуду и теперь грели ладони о чашки с горячем чаем и дули на пар. Мы же никуда не торопимся сегодня и вообще. Нам просто хорошо.
– О, твоя любимая, – подцепила из стеклянной вазы конфету и погладила пальцем: – Помнишь, протянула её Юре на раскрытой ладони, а он замер, словно его молнией шарахнуло.
– Ты помнишь? – спросил с надеждой и срахом.
А теперь и я зависла. Ну да… Я помню. Юра всегда так долго смотрел на эти конфеты и не решался взять. Приходилось таскать их для него. Так странно, точно я не забывала этого, вот только вместе с этим фрагментом мозаики в сердце начала разливаться тоска по чему-то далекому и ушедшему безвозвратно. Наше детство. Лето, кузнечики, солнце и пруд. Я помню. Но это ушло навсегда, оставив после себя лишь горечь жжёной карамели.
– Да, я помню.
Чудов выхватил у меня конфету, развернул и запихнул целиком в рот, блаженно зажмурившись.
– И это самые вкусные на всём свете конфеты. Сегодня отличная погода, м?
До темноты гуляли. Дурачились, толкали друг друга в снег, а потом вытряхивали его из самых неожиданных мест уже дома.
– Скажешь папе, что мы теперь вместе? – Юра склонился надо мной, пока я набирала сообщение. После утренней взбучки лучше не игнорировать родителя.
– Ага, и про диван напишу, – принялась демонстративно писать отцу, что спим мы с Юрцом в одной постели. Он перепугался, пытался выхватить у меня мобилу и только хуже сделал, когда сообщение отправилось в этой нешуточной потасовке.
– Твою же мать… – с чувством выругался Чудов и схватился за волосы.
– Она тоже сейчас будет в курсе, молодец.
– Я молодец?!
Папа не заставил себя ждать и тут же перезвонил.
– Класс, сам теперь с ним говори, – пихнула ему телефон, а Юра перекидывал его из одной руки в другую, как горячую картошку.
Но ответить всё же пришлось: