Хмыкнула.
— Ага. Я бы решила, если бы ты меня не оттащил от трамвая номер семнадцать.
Он как-то странно посмотрел на меня, а потом уже без своего привычного позитива в голосе строго сказал:
— Никогда так больше не говори, поняла?
— Поняла. Зря ты со мной связался, Юра. Не боишься заразиться невезением?
— А оно у тебя воздушно-капельным передаётся или половым путём? Хотя в любом случае в аптеку идти за ватно-марлевой повязкой или презервативами.
— Не проверяла я… — охренеть у него юмор.
— Ты мне пару часов дай, я все твои проблемы решу. Сдавай экзамен спокойно и меня дождись.
— Куда же я денусь в твоих вещах? — потрясла длинными рукавами.
— Не денешься, — он пошарил в кармане моей куртке, достал ключи Кирилла и убрал к себе в рюкзак. — Это будет моим гарантом. Доверяй, но проверяй. Их мы вместе твоему бывшему вернём.
— Спасибо.
— О, ты рано мне благодаришь. Если ты думаешь, что я тебе бескорыстно помогаю, то ты чертовски ошибаешься, Надя. Я опутаю тебя самим прочными нитями рабства, — коварно предупредил Чудов.
— Это какими же?
— А ты разве уже не чувствуешь это в своём сердце? — он прижал ладонь к своей груди.
Ну вот. Опять зажгло под рёбрами и щёки зачесались.
— Что чувствую?
— Ну-у-у… это самое, — он защелкал пальцами. — Как оно называется. Когда ты ничего не можешь сделать. Тебя непреодолимо тянет к человеку, и ты рада бы сбежать, но никак. Готова на всё ради него.
—А?
— Чувство долга, Надя. Ты будешь должна мне. Я тебе услугу, а потом ты мне. Баш на баш.
— А…
Когда мы доехали до универа, на улице стало уже совсем светло. Только мистический налёт с моего нового знакомого никуда не делся. Он всё ещё оставался загадкой для меня. Называет Павла Константиновича Пашкой, водит газель с кучей непонятных коробок, оказался в нужное время, в нужном месте и проявляет подозрительное участие ко мне. А ещё при дневном свете он, как назло, стал только симпатичнее. В волосах блестело солнце, мерцая золотом на прядях, замирало огоньками на длинных ресницах и сыпалось с них искорками. Засмотрелась. Мои волосы на пару оттенков светлее и так не сияют. Висят усталыми лохмами. Вздохнула.
— Ты очень странная, — не выдержал Чудов. — Вроде торопилась, а теперь сидишь и таращишься на меня. Так хорош?
Хмыкнула.
— Ага. Я бы решила, если бы ты меня не оттащил от трамвая номер семнадцать.
Он как-то странно посмотрел на меня, а потом уже без своего привычного позитива в голосе строго сказал:
— Никогда так больше не говори, поняла?
— Поняла. Зря ты со мной связался, Юра. Не боишься заразиться невезением?
— А оно у тебя воздушно-капельным передаётся или половым путём? Хотя в любом случае в аптеку идти за ватно-марлевой повязкой или презервативами.
— Не проверяла я… — охренеть у него юмор.
— Ты мне пару часов дай, я все твои проблемы решу. Сдавай экзамен спокойно и меня дождись.
— Куда же я денусь в твоих вещах? — потрясла длинными рукавами.
— Не денешься, — он пошарил в кармане моей куртке, достал ключи Кирилла и убрал к себе в рюкзак. — Это будет моим гарантом. Доверяй, но проверяй. Их мы вместе твоему бывшему вернём.
— Спасибо.
— О, ты рано мне благодаришь. Если ты думаешь, что я тебе бескорыстно помогаю, то ты чертовски ошибаешься, Надя. Я опутаю тебя самим прочными нитями рабства, — коварно предупредил Чудов.
— Это какими же?
— А ты разве уже не чувствуешь это в своём сердце? — он прижал ладонь к своей груди.
Ну вот. Опять зажгло под рёбрами и щёки зачесались.
— Что чувствую?
— Ну-у-у… это самое, — он защелкал пальцами. — Как оно называется. Когда ты ничего не можешь сделать. Тебя непреодолимо тянет к человеку, и ты рада бы сбежать, но никак. Готова на всё ради него.
—А?
— Чувство долга, Надя. Ты будешь должна мне. Я тебе услугу, а потом ты мне. Баш на баш.
— А…
Когда мы доехали до универа, на улице стало уже совсем светло. Только мистический налёт с моего нового знакомого никуда не делся. Он всё ещё оставался загадкой для меня. Называет Павла Константиновича Пашкой, водит газель с кучей непонятных коробок, оказался в нужное время, в нужном месте и проявляет подозрительное участие ко мне. А ещё при дневном свете он, как назло, стал только симпатичнее. В волосах блестело солнце, мерцая золотом на прядях, замирало огоньками на длинных ресницах и сыпалось с них искорками. Засмотрелась. Мои волосы на пару оттенков светлее и так не сияют. Висят усталыми лохмами. Вздохнула.
— Ты очень странная, — не выдержал Чудов. — Вроде торопилась, а теперь сидишь и таращишься на меня. Так хорош?