— Что-то серьёзное?
— В мозгах у неё не копался, но, судя по тому, что я вижу каждый день – да. Честно говоря, и сам не понимаю, чего её так зациклило на этой измене, что там у вас вообще произошло, ты хоть скажешь?
— А она не говорила? – Оживился я этой его лживой участливости.
— Нет.
Не верю, и он это заметил.
— Нет. Не говорила. – Чётко выделил слова Данила и потянулся за сигаретами.
— Но ты ведь знаешь об измене.
— Методом исключения. – Кивнул он и тут же пожал плечами. – Её сложно сломать. – Он закурил, затянулся, неспешно выпустил дым и посмотрел на меня с лёгкой усмешкой. – Я не сломал, а у тебя получилось. – Выжидательно посмотрел, и взгляд его источал лёд. – Не скажешь, как?
— Я не избивал её!
— Так и я не о том. – Проговорил, играючи. – У неё на силовые методы иммунитет. Ты капнул глубже, ударил больнее. Чем?
— Ты ведь знаешь, что изменил.
— И что? Всем изменяют.
— Она не все.
— Поздно опомнился.
— Слушай…
— Нет, дорогой, это ты меня слушай! Ты разворотил всё внутри неё, разгромил, а сейчас сидишь и обедаешь в то время, когда Оксане кусок в горло не лезет. Ты не знаешь и не хочешь знать, что с ней происходит, растоптал её, а сейчас пытаешься сделать вид, что ничего не произошло. Только не получится. Я не отдам её тебе снова, понимаешь? Я. Её. Тебе. Не отдам!
— Это ты её накручиваешь?
— Ты идиот. – Ответил просто, даже без привычной злобы.
— Сам знаю.
— А раз знаешь, то чего от меня хочешь?
— Я хочу, чтобы у Оксаны всё было хорошо.
— Отлично! – Дементьев громко хлопнул в ладоши, широко и довольно улыбнулся, посмотрел, ожидая следующего моего слова. – Давай, сделай так, чтобы ей было хорошо! Чтобы мне не пришлось больше сидеть у неё под дверью, вслушиваясь, уснула она или нет, стонет она, плачет или мирно и тихо спит. Кстати, сейчас тебе уже не интересно, спим мы с ней вместе или не спим? – Входя в азарт на каждом новом вираже, подливал масла в огонь Дементьев, следил за моей реакцией и ловил каждую эмоцию.
— Что-то серьёзное?
— В мозгах у неё не копался, но, судя по тому, что я вижу каждый день – да. Честно говоря, и сам не понимаю, чего её так зациклило на этой измене, что там у вас вообще произошло, ты хоть скажешь?
— А она не говорила? – Оживился я этой его лживой участливости.
— Нет.
Не верю, и он это заметил.
— Нет. Не говорила. – Чётко выделил слова Данила и потянулся за сигаретами.
— Но ты ведь знаешь об измене.
— Методом исключения. – Кивнул он и тут же пожал плечами. – Её сложно сломать. – Он закурил, затянулся, неспешно выпустил дым и посмотрел на меня с лёгкой усмешкой. – Я не сломал, а у тебя получилось. – Выжидательно посмотрел, и взгляд его источал лёд. – Не скажешь, как?
— Я не избивал её!
— Так и я не о том. – Проговорил, играючи. – У неё на силовые методы иммунитет. Ты капнул глубже, ударил больнее. Чем?
— Ты ведь знаешь, что изменил.
— И что? Всем изменяют.
— Она не все.
— Поздно опомнился.
— Слушай…
— Нет, дорогой, это ты меня слушай! Ты разворотил всё внутри неё, разгромил, а сейчас сидишь и обедаешь в то время, когда Оксане кусок в горло не лезет. Ты не знаешь и не хочешь знать, что с ней происходит, растоптал её, а сейчас пытаешься сделать вид, что ничего не произошло. Только не получится. Я не отдам её тебе снова, понимаешь? Я. Её. Тебе. Не отдам!
— Это ты её накручиваешь?
— Ты идиот. – Ответил просто, даже без привычной злобы.
— Сам знаю.
— А раз знаешь, то чего от меня хочешь?
— Я хочу, чтобы у Оксаны всё было хорошо.
— Отлично! – Дементьев громко хлопнул в ладоши, широко и довольно улыбнулся, посмотрел, ожидая следующего моего слова. – Давай, сделай так, чтобы ей было хорошо! Чтобы мне не пришлось больше сидеть у неё под дверью, вслушиваясь, уснула она или нет, стонет она, плачет или мирно и тихо спит. Кстати, сейчас тебе уже не интересно, спим мы с ней вместе или не спим? – Входя в азарт на каждом новом вираже, подливал масла в огонь Дементьев, следил за моей реакцией и ловил каждую эмоцию.