Серебряков зашевелился и решительно взял разговор в свои руки:
— Ну и наговорили вы тут, хлопчики. По нашему вопросу разрешите всё-таки решать мне. Никаких "якобы" быть не должно. Вы убедили в преступных намерениях моего сотрудника. Если всё пойдёт по такому сценарию, то диверсию предотвратим и негодяй ответит по закону. Если понадобится то и я отвечу за свою близорукость, но это уже к вам не относится. Ещё раз пройдёмся по плану.
В кузове служебного автобуса, за столиком сидел Серебряков, криминалист взрывотехник, оператор, несколько оперативников и следак. Полковник ждал возвращения источника, который по адресу, представленному Соболевым, отправился к уголовнику Балабану за взрывчаткой. В дверь постучали, это Петрушевский.
— Вот! Убедил уркагана, купился на лаве, — по инерции сказал на блатном. — Можно брать, там целый арсенал.
Осторожно передал коробку из под обуви, перетянутую крест накрест бечёвкой. Освободили место за рабочим столом, рядом с пишущей аппаратурой. Сапёр аккуратно срезал шпагат и вытащил адскую машинку. Пять кусков тротила, будильник, провода запал, батарейка. Эксперт осмотрел бомбу, поковырялся и проворчал:
— Надо бы по инструкции всех выгнать, да ладно, сборка примитивная. Забирайте теперь не сработает ни случайно, ни преднамеренно. Я свободен? Мне ещё заключение писать, поеду в Контору.
Когда взрывотехник покинул автобус, обезвреженный заряд перекочевал в руки оперативника. Серебряков с сотрудниками вышел из автобуса и пересел в милицейский газик, стоявший поблизости. Газик фыркнул дымным облаком и резво покатил в сторону пристанища Балабана. У дачи уже ждал участковый с понятыми. Окружили домик и стремительно вломились в пристанище террориста. Чекисты ловко скрутили обалдевшего хозяина, начался обыск. На столе, после ухода Петрушевского выдававшего себя за бывалого зека Раннего, ещё оставался комплект террориста: тротиловые шашки, провода, запалы. К ним добавилась пачка четвертных купюр с переписанными номерами, револьвер, патроны, кисет с золотыми монетами и другой компромат — на немалый срок Балабану хватило.
Потерянный бандит, так просто попавшийся на рассказ "залётного фраера", сидел в наручниках, злобно зыркал по сторонам и внимательно вслушивался в голос оперативника, монотонно перечисляющего для протокола криминальные вещдоки. Тут подъехал автобус. Когда бандита грузили, разглядел улыбающегося Петрушевского. Злобно плюнул и собрался что-то добавить на словах, но чекист ловко сунул тому в под дых, Балабан затих. Старший группы захвата расписался, забрал рапорт участкового. Милиционеры на газике рванули в отделение, а чекистский десант бодро погрузился в автобус. Серебряков, задержанный Балабан, Петрушевский и остальные тронулись в родные пенаты на Литейный, 4. Часть плана сработала, осталась вторая — самая главная фаза операции.
Два дня спустя у проходной института Иоффе стояла комитетская чёрная волга с сотрудниками привлечёнными к задержанию коллеги. Наконец появился запыхавшийся Чистяков с безликой картонкой.
— Как прошло? — поинтересовался полковник. Он, естественно, умолчал о перехваченном вызове прослушки. Звонок вызов адресован на телефон заместителя ОЛИБ, старшего лейтенанта гозбезопасности Соболева. Неизвестный сообщал, что посылка доставлена, а спустя несколько часов изъята. В сообщении указывались приметы Чистякова. Другими словами, предатель страховался через подставное лицо, в намерениях Соболева полковник больше не сомневался.
— Всё нормально, добрался на трамвае без происшествий. — Чистяков улыбался, ни тени волнения на лице. — Так я пошёл?
— Давай, всё по плану. Мы за тобой, только следователя дождёмся.
Посмотрел вслед Чистякову и недовольно хмыкнул: всё этому поганцу нипочём, мы для него вчерашний день, открытая книга…
Наконец подъехал следак. Серебряков и сопровождающие энергично двинулись на территорию института, предъявив на проходной грозные удостоверения сотрудников Комитета государственной безопасности при Совете Министров СССР.
Утро не задалось. Мучило нехорошие предчувствие, вдогонку к этому болела голова, что для двадцативосьмилетнего учёного было не характерно.
— Витя, завтракать садись, — Нина Георгиевна Соболева с тревогой поглядывала на хмурого сына, на генном уровне улавливая тревожное настроение сына.
— Спасибо, мама. Только кофе и покрепче, ладно. Не смотри так — всё у меня нормально.
Молодой учёный и по совместительству сотрудник КГБ, изучающий не только природу времени, но и необъяснимое до настоящего времени явления — возникновение в обществе развитого социализма странных личностей, "туристов". Так их окрестили в подразделении, занимающимся всякими временными аномалиями, отделе. С одним из "туристов" Соболев был знаком и подружился, после того, как попаданец вытащил чекиста из под колёс "взбесившегося" грузовика. Сегодня самый непростой день за всю карьеру учёного — кардинальная перемена в работе лаборатории, которой Соболев отдал последние шесть лет научной деятельности.
Соболев привык, пока трамвай медленно плёлся по Кондратьевскому проспекту обдумывать рабочие вопросы: задания сотрудникам, систематизацию и анализ испытаний, разборы у заведующего лаборатории Дооса, да доклады своему непосредственному начальнику полковнику Серебрякову. Но сегодня, Виктор Сергеевич вновь прогонял схему своего авантюрного и жестокого плана, который раз и навсегда изменит его жизнь и деятельность ОЛИБ. За скобками стоял моральный аспект от акции задуманной как авария. Соболев не задумывался с какого времени весь идейно-политический задел ревностного комсомольца, строителя самого совершенного в мире общества с его незыблемым кодексом строителя коммунизма, вдруг дал сбой. Отчего на первое место вышла жестокая карьеристская цель, умысел прибрать к рукам бразды правления секретной лаборатории, подчинить ход исследований своим планам.
Ему надоела опека, палки в колеса его инициативам, сомнения в компетенции, особенно после скандала с любовницей Дооса, когда тот во всеуслышание объявил его научной посредственностью, припечатав клеймом "любимчик Серебрякова". В тот раз Соболев положил конец истерике завлаба оборвав его жёстко в лучших традициях спецслужб: "Молчать! Хотите побеседовать в другом месте?!" Он помнил, как
Сдулся и потух полный ненависти яростный выброс Дооса. Сегодня любовника Колывановой, биолога, заведовавшей всей подопытной живностью лаборатории, ждёт куда как весомей сюрприз. Останутся в прошлом все эти дрязги, рабочий роман, корпоративные посиделки с возлияниями и прочее дерьмо, отвлекающее от настоящей работы, подлинными исследованиями, решительно приблизившими монтаж прототипа машины времени. ОЛИБ под его руководством, а не депортированного во время войны немца.
Злость вновь затмила сознание чёрной волной, потушив, редкие блёстки здравого смысла, сострадания и жалости. Доос оставался не просто коллегой-соперником, а на голову превосходившим Виктора Сергеевича новатором и учёным, но Соболев боялся в этом признаться. Уверенность в безупречности плана теракта, а главное последствий расследования, гасила искорки сомнений и страха. Соболев рассуждал следующим образом: два ключевых свидетеля просто не смогут убедить следователей и членов комиссии о виновности кадрового сотрудника КГБ. Сама абсурдность пояснений Чистякова и Петрушевского о причастности заместителя начальника ОЛИБ, отводила подозрения на других лиц, и в первую очередь, на Дооса, у которого должны найти спрятанный компромат, да ещё какой! Чистяков будет твердить о рядовом задании, которое исполнял много раз — доставке в лабораторию посылки от смежников с уникальными запчастями для экспериментальной установки.
Серебряков зашевелился и решительно взял разговор в свои руки:
— Ну и наговорили вы тут, хлопчики. По нашему вопросу разрешите всё-таки решать мне. Никаких "якобы" быть не должно. Вы убедили в преступных намерениях моего сотрудника. Если всё пойдёт по такому сценарию, то диверсию предотвратим и негодяй ответит по закону. Если понадобится то и я отвечу за свою близорукость, но это уже к вам не относится. Ещё раз пройдёмся по плану.
В кузове служебного автобуса, за столиком сидел Серебряков, криминалист взрывотехник, оператор, несколько оперативников и следак. Полковник ждал возвращения источника, который по адресу, представленному Соболевым, отправился к уголовнику Балабану за взрывчаткой. В дверь постучали, это Петрушевский.
— Вот! Убедил уркагана, купился на лаве, — по инерции сказал на блатном. — Можно брать, там целый арсенал.
Осторожно передал коробку из под обуви, перетянутую крест накрест бечёвкой. Освободили место за рабочим столом, рядом с пишущей аппаратурой. Сапёр аккуратно срезал шпагат и вытащил адскую машинку. Пять кусков тротила, будильник, провода запал, батарейка. Эксперт осмотрел бомбу, поковырялся и проворчал:
— Надо бы по инструкции всех выгнать, да ладно, сборка примитивная. Забирайте теперь не сработает ни случайно, ни преднамеренно. Я свободен? Мне ещё заключение писать, поеду в Контору.
Когда взрывотехник покинул автобус, обезвреженный заряд перекочевал в руки оперативника. Серебряков с сотрудниками вышел из автобуса и пересел в милицейский газик, стоявший поблизости. Газик фыркнул дымным облаком и резво покатил в сторону пристанища Балабана. У дачи уже ждал участковый с понятыми. Окружили домик и стремительно вломились в пристанище террориста. Чекисты ловко скрутили обалдевшего хозяина, начался обыск. На столе, после ухода Петрушевского выдававшего себя за бывалого зека Раннего, ещё оставался комплект террориста: тротиловые шашки, провода, запалы. К ним добавилась пачка четвертных купюр с переписанными номерами, револьвер, патроны, кисет с золотыми монетами и другой компромат — на немалый срок Балабану хватило.
Потерянный бандит, так просто попавшийся на рассказ "залётного фраера", сидел в наручниках, злобно зыркал по сторонам и внимательно вслушивался в голос оперативника, монотонно перечисляющего для протокола криминальные вещдоки. Тут подъехал автобус. Когда бандита грузили, разглядел улыбающегося Петрушевского. Злобно плюнул и собрался что-то добавить на словах, но чекист ловко сунул тому в под дых, Балабан затих. Старший группы захвата расписался, забрал рапорт участкового. Милиционеры на газике рванули в отделение, а чекистский десант бодро погрузился в автобус. Серебряков, задержанный Балабан, Петрушевский и остальные тронулись в родные пенаты на Литейный, 4. Часть плана сработала, осталась вторая — самая главная фаза операции.
Два дня спустя у проходной института Иоффе стояла комитетская чёрная волга с сотрудниками привлечёнными к задержанию коллеги. Наконец появился запыхавшийся Чистяков с безликой картонкой.
— Как прошло? — поинтересовался полковник. Он, естественно, умолчал о перехваченном вызове прослушки. Звонок вызов адресован на телефон заместителя ОЛИБ, старшего лейтенанта гозбезопасности Соболева. Неизвестный сообщал, что посылка доставлена, а спустя несколько часов изъята. В сообщении указывались приметы Чистякова. Другими словами, предатель страховался через подставное лицо, в намерениях Соболева полковник больше не сомневался.
— Всё нормально, добрался на трамвае без происшествий. — Чистяков улыбался, ни тени волнения на лице. — Так я пошёл?
— Давай, всё по плану. Мы за тобой, только следователя дождёмся.
Посмотрел вслед Чистякову и недовольно хмыкнул: всё этому поганцу нипочём, мы для него вчерашний день, открытая книга…
Наконец подъехал следак. Серебряков и сопровождающие энергично двинулись на территорию института, предъявив на проходной грозные удостоверения сотрудников Комитета государственной безопасности при Совете Министров СССР.
Утро не задалось. Мучило нехорошие предчувствие, вдогонку к этому болела голова, что для двадцативосьмилетнего учёного было не характерно.
— Витя, завтракать садись, — Нина Георгиевна Соболева с тревогой поглядывала на хмурого сына, на генном уровне улавливая тревожное настроение сына.
— Спасибо, мама. Только кофе и покрепче, ладно. Не смотри так — всё у меня нормально.
Молодой учёный и по совместительству сотрудник КГБ, изучающий не только природу времени, но и необъяснимое до настоящего времени явления — возникновение в обществе развитого социализма странных личностей, "туристов". Так их окрестили в подразделении, занимающимся всякими временными аномалиями, отделе. С одним из "туристов" Соболев был знаком и подружился, после того, как попаданец вытащил чекиста из под колёс "взбесившегося" грузовика. Сегодня самый непростой день за всю карьеру учёного — кардинальная перемена в работе лаборатории, которой Соболев отдал последние шесть лет научной деятельности.
Соболев привык, пока трамвай медленно плёлся по Кондратьевскому проспекту обдумывать рабочие вопросы: задания сотрудникам, систематизацию и анализ испытаний, разборы у заведующего лаборатории Дооса, да доклады своему непосредственному начальнику полковнику Серебрякову. Но сегодня, Виктор Сергеевич вновь прогонял схему своего авантюрного и жестокого плана, который раз и навсегда изменит его жизнь и деятельность ОЛИБ. За скобками стоял моральный аспект от акции задуманной как авария. Соболев не задумывался с какого времени весь идейно-политический задел ревностного комсомольца, строителя самого совершенного в мире общества с его незыблемым кодексом строителя коммунизма, вдруг дал сбой. Отчего на первое место вышла жестокая карьеристская цель, умысел прибрать к рукам бразды правления секретной лаборатории, подчинить ход исследований своим планам.
Ему надоела опека, палки в колеса его инициативам, сомнения в компетенции, особенно после скандала с любовницей Дооса, когда тот во всеуслышание объявил его научной посредственностью, припечатав клеймом "любимчик Серебрякова". В тот раз Соболев положил конец истерике завлаба оборвав его жёстко в лучших традициях спецслужб: "Молчать! Хотите побеседовать в другом месте?!" Он помнил, как
Сдулся и потух полный ненависти яростный выброс Дооса. Сегодня любовника Колывановой, биолога, заведовавшей всей подопытной живностью лаборатории, ждёт куда как весомей сюрприз. Останутся в прошлом все эти дрязги, рабочий роман, корпоративные посиделки с возлияниями и прочее дерьмо, отвлекающее от настоящей работы, подлинными исследованиями, решительно приблизившими монтаж прототипа машины времени. ОЛИБ под его руководством, а не депортированного во время войны немца.
Злость вновь затмила сознание чёрной волной, потушив, редкие блёстки здравого смысла, сострадания и жалости. Доос оставался не просто коллегой-соперником, а на голову превосходившим Виктора Сергеевича новатором и учёным, но Соболев боялся в этом признаться. Уверенность в безупречности плана теракта, а главное последствий расследования, гасила искорки сомнений и страха. Соболев рассуждал следующим образом: два ключевых свидетеля просто не смогут убедить следователей и членов комиссии о виновности кадрового сотрудника КГБ. Сама абсурдность пояснений Чистякова и Петрушевского о причастности заместителя начальника ОЛИБ, отводила подозрения на других лиц, и в первую очередь, на Дооса, у которого должны найти спрятанный компромат, да ещё какой! Чистяков будет твердить о рядовом задании, которое исполнял много раз — доставке в лабораторию посылки от смежников с уникальными запчастями для экспериментальной установки.