— И слишком много умеешь. — Василий Платонович еще раз раздел ее взглядом.
Получилось у него это скорее профессионально, чем с намеком. Вот бы так научиться.
Анжела все же восприняла его разглядывание как намек.
— Пожалуйста, поговорите с ним, вы для него — величина. А я умею быть благодарной.
Мы с Ниной переглянулись. Став вдруг совершенно лишними здесь, мы слышали для чужих ушей не предназначенное. У Анжелы совершенно не было такта. А у нас выбора. Пришлось отвести глаза и сделать вид, что нас здесь нет. И не было.
Впрочем, выбор имелся. Я уже понял, что моими делами секретарша Задольского сегодня заниматься не собирается, и решил подняться для прощания…
Василий Платонович сделал останавливающее движение.
— Сударыня, не будьте столь прямолинейны, — процедил он негромко. — Это унижает вас, а ваших собеседников ставит в неловкое положение.
Анжела испуганно затараторила:
— Простите, наверное, вы не так поняли…
— Не так? — Василий Платонович с мальчишеским плутовством приподнял одну бровь. — Жаль. А я уже размечтался.
Бросив бессмысленно вращавшую глазами девицу на произвол судьбы, он подмигнул Нине, что, мол, удачно пошутил, и его фронт полностью повернулся ко мне:
— Ну ты наворотил, Олежа. Убийство…
— В рамках самообороны.
— Знаю. Все знаю, больше чем кто-либо. Тем не менее. Угрозы следователю и другим уважаемым людям. Это к самообороне не пришьешь.
— Это восстановление справедливости.
— Справедливость в законе не прописана. Мы живем по закону, а не по справедливости. — Собеседник на миг умолк, в уголках глаз собрались хитрые морщинки. — Кстати. Допрашивали мы некоего Игоря Тютина из деревни Запрядье… Ты лагерем за городом интересовался, и вскоре упомянутое заведение на воздух взлетело. Твоих рук?
Надо же, и это тоже знают. Знаменитые три буквы не зря едят свой хлеб. Лагерь со всеми палатками, землянками, техникой, складами вмещал десятки человек, его уничтожение — не единичное убийство, а массовая резня, если называть вещи своими именами. К самообороне никаким боком не пришьешь.
Другое дело, что доказать мою причастность невозможно. Нет таких средств и возможностей, чтобы проследить и…
Или есть?! Кто знает, чем располагают три всем известных буквы. Вдруг мой корабль угнан из неких секретных мастерских? Так сказать, образец того, что не для всех. А кому надо, тот в курсе, что есть такая техника, и что она умеет.
Я промолчал, чувствуя, как извилины покрываются инеем.
Продолжение приняло неожиданный оборот.
— И слишком много умеешь. — Василий Платонович еще раз раздел ее взглядом.
Получилось у него это скорее профессионально, чем с намеком. Вот бы так научиться.
Анжела все же восприняла его разглядывание как намек.
— Пожалуйста, поговорите с ним, вы для него — величина. А я умею быть благодарной.
Мы с Ниной переглянулись. Став вдруг совершенно лишними здесь, мы слышали для чужих ушей не предназначенное. У Анжелы совершенно не было такта. А у нас выбора. Пришлось отвести глаза и сделать вид, что нас здесь нет. И не было.
Впрочем, выбор имелся. Я уже понял, что моими делами секретарша Задольского сегодня заниматься не собирается, и решил подняться для прощания…
Василий Платонович сделал останавливающее движение.
— Сударыня, не будьте столь прямолинейны, — процедил он негромко. — Это унижает вас, а ваших собеседников ставит в неловкое положение.
Анжела испуганно затараторила:
— Простите, наверное, вы не так поняли…
— Не так? — Василий Платонович с мальчишеским плутовством приподнял одну бровь. — Жаль. А я уже размечтался.
Бросив бессмысленно вращавшую глазами девицу на произвол судьбы, он подмигнул Нине, что, мол, удачно пошутил, и его фронт полностью повернулся ко мне:
— Ну ты наворотил, Олежа. Убийство…
— В рамках самообороны.
— Знаю. Все знаю, больше чем кто-либо. Тем не менее. Угрозы следователю и другим уважаемым людям. Это к самообороне не пришьешь.
— Это восстановление справедливости.
— Справедливость в законе не прописана. Мы живем по закону, а не по справедливости. — Собеседник на миг умолк, в уголках глаз собрались хитрые морщинки. — Кстати. Допрашивали мы некоего Игоря Тютина из деревни Запрядье… Ты лагерем за городом интересовался, и вскоре упомянутое заведение на воздух взлетело. Твоих рук?
Надо же, и это тоже знают. Знаменитые три буквы не зря едят свой хлеб. Лагерь со всеми палатками, землянками, техникой, складами вмещал десятки человек, его уничтожение — не единичное убийство, а массовая резня, если называть вещи своими именами. К самообороне никаким боком не пришьешь.
Другое дело, что доказать мою причастность невозможно. Нет таких средств и возможностей, чтобы проследить и…
Или есть?! Кто знает, чем располагают три всем известных буквы. Вдруг мой корабль угнан из неких секретных мастерских? Так сказать, образец того, что не для всех. А кому надо, тот в курсе, что есть такая техника, и что она умеет.
Я промолчал, чувствуя, как извилины покрываются инеем.
Продолжение приняло неожиданный оборот.