— Вы почему преследуете Сахарова?
Все быстрее летят за окном дома, столбы, сливаются в пеструю мельтешащую полосу. И оттого, что нет ни тряски, ни качки, ни обычных для поезда дерганий, ни даже стука колес, от всего этого становится страшно.
— Вы за что арестовали Щаранского?
— За шпионаж! — не выдерживает Александр.
Господин скалит волчьи зубы и шипит как-то странно, шипит и булькает, как унитаз…
Александр дернулся и открыл глаза. За стеной и в самом деле шумела вода, там находился туалет. Голова была тяжелой, веки закрывались сами собой, тянули в сон.
…Слабое, мелодичное треньканье звоночка катится по вагону. В проходе останавливается узкая и высокая тележка со множеством отделений, заполненных бутылками, бутербродами в пластмассовых пакетах, аккуратными упаковками с чем-то вкусным и сладким. Человек в сером халате ставит на столик два пластмассовых подносика с пластмассовыми же кофейничками, чашечками, с крохотными, в яркой обертке кусочками сахара и малюсенькими, с игральную шашку, пакетиками сливок. Это для Луизы и Уле.
— Я тоже хочу, — говорит Александр.
— У вас нет денег, — говорит человек.
Денег у Александра и в самом деле маловато, но уж на чашку кофе мог бы разориться. Он лезет в карман за бумажником. Бумажник толстый, никак не вытаскивается. Александр выдергивает его и видит, что он набит тонкими хрустящими упаковками женских колготок.
Человек смеется. Странно смеется, словно кашляет. Но смех этот и успокаивает Александра. Теперь он знает, что это всего лишь сон. Он встает, чтобы посмотреть, что это так тарахтит за окном. И видит Саскию. Она стоит в странной позе, прижав руки к груди, и вроде как молится.
— Ты здесь? — спрашивает он.
Саския прижимает сразу оба указательных пальца к губам и что-то говорит мужским голосом.
И тогда он окончательно просыпается.
В комнате уже темнело: долгий день этот наконец-то кончался. Втягивая голову, опасаясь удариться о рейки верхней кровати, он встал, подошел к окну. Во дворе высокий подвижный мужчина в спортивной куртке за что-то отчитывал Анике. И по тому, как девочка вела себя, — слушала и не слушала, переставляя игрушки на скамейке и лишь изредка вскидывая совсем не испуганные свои глазенки на мужчину, — Александр понял, что это ее отец, Хорст Крюгер, вернулся из института, где он работал.
Увидев в окне Александра, Хорст помахал ему рукой, как старому знакомому, и через минуту постучал в дверь.
— Вы отдыхали? — спросил он, входя в комнату. — Я вас разбудил?
Хорст тоже рассматривал его, как музейную диковину. Но Александр уже привык к такому пристальному вниманию и не страдал от этого. Пусть себе смотрят, если смотрится.
— Спасибо, что разбудили, — сказал он. — Снилась какая-то ерунда.
— Новое место — новые сны.
— Пожалуй, даже и не новые…
— Тогда не страшно. Пугаешься обычно неизведанного.
— Вы почему преследуете Сахарова?
Все быстрее летят за окном дома, столбы, сливаются в пеструю мельтешащую полосу. И оттого, что нет ни тряски, ни качки, ни обычных для поезда дерганий, ни даже стука колес, от всего этого становится страшно.
— Вы за что арестовали Щаранского?
— За шпионаж! — не выдерживает Александр.
Господин скалит волчьи зубы и шипит как-то странно, шипит и булькает, как унитаз…
Александр дернулся и открыл глаза. За стеной и в самом деле шумела вода, там находился туалет. Голова была тяжелой, веки закрывались сами собой, тянули в сон.
…Слабое, мелодичное треньканье звоночка катится по вагону. В проходе останавливается узкая и высокая тележка со множеством отделений, заполненных бутылками, бутербродами в пластмассовых пакетах, аккуратными упаковками с чем-то вкусным и сладким. Человек в сером халате ставит на столик два пластмассовых подносика с пластмассовыми же кофейничками, чашечками, с крохотными, в яркой обертке кусочками сахара и малюсенькими, с игральную шашку, пакетиками сливок. Это для Луизы и Уле.
— Я тоже хочу, — говорит Александр.
— У вас нет денег, — говорит человек.
Денег у Александра и в самом деле маловато, но уж на чашку кофе мог бы разориться. Он лезет в карман за бумажником. Бумажник толстый, никак не вытаскивается. Александр выдергивает его и видит, что он набит тонкими хрустящими упаковками женских колготок.
Человек смеется. Странно смеется, словно кашляет. Но смех этот и успокаивает Александра. Теперь он знает, что это всего лишь сон. Он встает, чтобы посмотреть, что это так тарахтит за окном. И видит Саскию. Она стоит в странной позе, прижав руки к груди, и вроде как молится.
— Ты здесь? — спрашивает он.
Саския прижимает сразу оба указательных пальца к губам и что-то говорит мужским голосом.
И тогда он окончательно просыпается.
В комнате уже темнело: долгий день этот наконец-то кончался. Втягивая голову, опасаясь удариться о рейки верхней кровати, он встал, подошел к окну. Во дворе высокий подвижный мужчина в спортивной куртке за что-то отчитывал Анике. И по тому, как девочка вела себя, — слушала и не слушала, переставляя игрушки на скамейке и лишь изредка вскидывая совсем не испуганные свои глазенки на мужчину, — Александр понял, что это ее отец, Хорст Крюгер, вернулся из института, где он работал.
Увидев в окне Александра, Хорст помахал ему рукой, как старому знакомому, и через минуту постучал в дверь.
— Вы отдыхали? — спросил он, входя в комнату. — Я вас разбудил?
Хорст тоже рассматривал его, как музейную диковину. Но Александр уже привык к такому пристальному вниманию и не страдал от этого. Пусть себе смотрят, если смотрится.
— Спасибо, что разбудили, — сказал он. — Снилась какая-то ерунда.
— Новое место — новые сны.
— Пожалуй, даже и не новые…
— Тогда не страшно. Пугаешься обычно неизведанного.