— Мохамайя! — воскликнул он, задыхаясь от волнения. — Ты встала с погребального костра?
— Да, я обещала прийти в твой дом. Я сдержала свое обещание. Но знай, Раджиб, я очень изменилась. Нет больше прежней Мохамайи — только душа моя осталась той же. В твоей власти вернуть меня на костер. Но если ты поклянешься, что никогда не снимешь с меня покрывало и никогда не будешь смотреть на мое лицо, я останусь.
Когда вырвешься из рук смерти, все остальное кажется незначительным.
— Пусть будет, как ты хочешь, — поспешно ответил юноша. — Но если ты покинешь меня, я не переживу.
— Так уйдем отсюда. Мы должны найти твоего хозяина.
Бросив все, что было в доме, Раджиб и Мохамайя пошли навстречу буре. Ураган бушевал с невиданной силой, трудно было удержаться на ногах. Мелкий щебень несся по ветру и впивался в тело. Опасаясь, что падающие деревья их придавят, они свернули с дороги и пошли открытым полем. Порывы сильного ветра подхлестывали их в спину, как бы стараясь отогнать этих людей от человеческого жилья и сравнять с землей.
Пусть читатель не сочтет этот рассказ за вымысел. Говорит, что в те времена, когда существовал обычай шахмарана, такие случаи бывали, хотя и редко.
Мохамайю, связанную по рукам и ногам, положили на костер и в назначенное время зажгли его. Загудев, пламя поднялось вверх, но вдруг подул сильный ветер и хлынул дождь. Все, кто присутствовал при сожжении, укрылись в хижине паломников. Дождь погасил костер, однако веревки, связывавшие руки девушки, успели сгореть. Несмотря на нестерпимую боль от ожогов, Мохамайя, не издав ни единого стона, поднялась и развязала веревки на ногах. Затем, прикрыв свое тело остатками обгоревшей одежды, почти нагая, она сошла с костра.
Сначала Мохамайя направилась домой, но никого там не застала — все были на похоронах. Девушка зажгла светильник и, надев платье, взглянула на себя в зеркало, но в ту же минуту с ужасом бросила его на землю. Потом, накинув на голову покрывало, она пошла к Раджибу.
Что произошло дальше, читателю уже известно.
Теперь Мохамайя жила в доме Раджиба, но это не принесло ему счастья: покрывало легло между ними преградой, вечной и неумолимой, как смерть, и даже мучительнее смерти. Если со временем безнадежность притупляет боль невозвратимой утраты, то призрак надежды, таящийся за покрывалом, ежедневно, ежечасно причинял Раджибу невыносимые страдания.
Мохамайя была замкнута по природе, теперь же ее замкнутость еще больше усилилась из-за того, что она была вынуждена вечно прятать свое лицо под покрывалом. Это было страшно. Девушка жила, точно погруженная в безмолвие смерти, и эта немая смерть, сжимая в своих объятиях жизнь Раджиба, грозила задушить и ее.
Раджиб потерял прежнюю Мохамайю, и прекрасный образ, с детства хранимый его памятью, стал постепенно стираться, вытесняемый закутанным в покрывало существом, вечно находящимся перед его глазами.
«Все живое имеет покров, данный ему природой, — думал Раджиб, — Мохамайя же подобна описанному в пуранах Карне, носившему от рождения панцирь. Явившись на свет в одном покрове, она как бы родилась вторично и обрела новую оболочку».
Мохамайя никогда не расставалась с Раджибом и в то же время была невыразимо далека от него. И юноша всем своим исстрадавшимся сердцем старался постичь эту нерушимую тайну, подобно тому как звезды каждую ночь тщетно пытаются развеять своими негаснущими взорами ночную тьму.
Так жили рядом эти две одинокие, не связанные друг с другом человеческие души.
Однажды, во время сезона дождей, в конце полнолуния, прорвав облака, в первый раз показалась луна. Тихая лунная ночь бодрствовала над изголовьем уснувшей земли.
Раджиб не спал в эту ночь, он сидел у раскрытого окна. Из истомленного зноем леса на него веяло ароматами цветов; тихо стрекотали цикады. У края темнеющего леса, как начищенный лист серебра, блестело озеро.
Трудно сказать, о чем думает человек в такую минуту, но вся его душа полна одним желанием, как лес пропитан ароматами, а ночь — стрекотаньем цикад.
Я не знаю, о чем думал Раджиб, но ему казалось, будто сегодня рухнут все преграды. Сегодня ночь сбросила с себя облачный покров и явилась прекрасной и торжественно-безмолвной, как Мохамайя прежних дней. Все его существо в едином порыве потянулось к девушке.
Раджиб встал и, как лунатик, направился к ней в комнату. Мохамайя спала. Он подошел ближе и наклонился над ее постелью. На лицо девушки упал лунный свет. Но что это! Где же давно знакомые черты?
Пламя погребального костра злобным языком слизало с лица Мохамайи всю красоту, оставив на нем лишь следы своего ненасытного голода.
— Мохамайя! — воскликнул он, задыхаясь от волнения. — Ты встала с погребального костра?
— Да, я обещала прийти в твой дом. Я сдержала свое обещание. Но знай, Раджиб, я очень изменилась. Нет больше прежней Мохамайи — только душа моя осталась той же. В твоей власти вернуть меня на костер. Но если ты поклянешься, что никогда не снимешь с меня покрывало и никогда не будешь смотреть на мое лицо, я останусь.
Когда вырвешься из рук смерти, все остальное кажется незначительным.
— Пусть будет, как ты хочешь, — поспешно ответил юноша. — Но если ты покинешь меня, я не переживу.
— Так уйдем отсюда. Мы должны найти твоего хозяина.
Бросив все, что было в доме, Раджиб и Мохамайя пошли навстречу буре. Ураган бушевал с невиданной силой, трудно было удержаться на ногах. Мелкий щебень несся по ветру и впивался в тело. Опасаясь, что падающие деревья их придавят, они свернули с дороги и пошли открытым полем. Порывы сильного ветра подхлестывали их в спину, как бы стараясь отогнать этих людей от человеческого жилья и сравнять с землей.
Пусть читатель не сочтет этот рассказ за вымысел. Говорит, что в те времена, когда существовал обычай шахмарана, такие случаи бывали, хотя и редко.
Мохамайю, связанную по рукам и ногам, положили на костер и в назначенное время зажгли его. Загудев, пламя поднялось вверх, но вдруг подул сильный ветер и хлынул дождь. Все, кто присутствовал при сожжении, укрылись в хижине паломников. Дождь погасил костер, однако веревки, связывавшие руки девушки, успели сгореть. Несмотря на нестерпимую боль от ожогов, Мохамайя, не издав ни единого стона, поднялась и развязала веревки на ногах. Затем, прикрыв свое тело остатками обгоревшей одежды, почти нагая, она сошла с костра.
Сначала Мохамайя направилась домой, но никого там не застала — все были на похоронах. Девушка зажгла светильник и, надев платье, взглянула на себя в зеркало, но в ту же минуту с ужасом бросила его на землю. Потом, накинув на голову покрывало, она пошла к Раджибу.
Что произошло дальше, читателю уже известно.
Теперь Мохамайя жила в доме Раджиба, но это не принесло ему счастья: покрывало легло между ними преградой, вечной и неумолимой, как смерть, и даже мучительнее смерти. Если со временем безнадежность притупляет боль невозвратимой утраты, то призрак надежды, таящийся за покрывалом, ежедневно, ежечасно причинял Раджибу невыносимые страдания.
Мохамайя была замкнута по природе, теперь же ее замкнутость еще больше усилилась из-за того, что она была вынуждена вечно прятать свое лицо под покрывалом. Это было страшно. Девушка жила, точно погруженная в безмолвие смерти, и эта немая смерть, сжимая в своих объятиях жизнь Раджиба, грозила задушить и ее.
Раджиб потерял прежнюю Мохамайю, и прекрасный образ, с детства хранимый его памятью, стал постепенно стираться, вытесняемый закутанным в покрывало существом, вечно находящимся перед его глазами.
«Все живое имеет покров, данный ему природой, — думал Раджиб, — Мохамайя же подобна описанному в пуранах Карне, носившему от рождения панцирь. Явившись на свет в одном покрове, она как бы родилась вторично и обрела новую оболочку».
Мохамайя никогда не расставалась с Раджибом и в то же время была невыразимо далека от него. И юноша всем своим исстрадавшимся сердцем старался постичь эту нерушимую тайну, подобно тому как звезды каждую ночь тщетно пытаются развеять своими негаснущими взорами ночную тьму.
Так жили рядом эти две одинокие, не связанные друг с другом человеческие души.
Однажды, во время сезона дождей, в конце полнолуния, прорвав облака, в первый раз показалась луна. Тихая лунная ночь бодрствовала над изголовьем уснувшей земли.
Раджиб не спал в эту ночь, он сидел у раскрытого окна. Из истомленного зноем леса на него веяло ароматами цветов; тихо стрекотали цикады. У края темнеющего леса, как начищенный лист серебра, блестело озеро.
Трудно сказать, о чем думает человек в такую минуту, но вся его душа полна одним желанием, как лес пропитан ароматами, а ночь — стрекотаньем цикад.
Я не знаю, о чем думал Раджиб, но ему казалось, будто сегодня рухнут все преграды. Сегодня ночь сбросила с себя облачный покров и явилась прекрасной и торжественно-безмолвной, как Мохамайя прежних дней. Все его существо в едином порыве потянулось к девушке.
Раджиб встал и, как лунатик, направился к ней в комнату. Мохамайя спала. Он подошел ближе и наклонился над ее постелью. На лицо девушки упал лунный свет. Но что это! Где же давно знакомые черты?
Пламя погребального костра злобным языком слизало с лица Мохамайи всю красоту, оставив на нем лишь следы своего ненасытного голода.