Гирибала стала учиться у Шошибушона не только читать, но и писать. Все будут смеяться, если узнают, что, кроме обучения своей маленькой ученицы чтению, письму и грамматике, этот учитель переводил для нее произведения великих поэтов и интересовался ее мнением о них. Понимала ли что-нибудь девочка, знает всевышний, но, без сомнения, ей это нравилось. Смешивая понятное с непонятным, ее детское воображение создавало прекрасные картины. Молча, широко раскрыв глаза, она внимательно слушала, время от времени задавая совершенно неподходящие вопросы, или вдруг заводила разговор на посторонние темы. Шошибушон никогда не препятствовал этому — ему доставляло большое удовольствие выслушивать замечания маленького критика о великих произведениях. Во всей деревне эта девочка была единственным человеком, понимающим его.
Когда Гирибала познакомилась с Шошибушоном, ей было восемь лет, теперь ей десять. За эти два года она выучила английскую и бенгальскую азбуки и прочла несколько начальных книжек. Что же касается Шошибушона, то за эти два года жизни в деревне он не мог пожаловаться на одиночество.
Отношения между отцом Гирибалы Хоркумаром и Шошибушоном не были хорошими. Сначала Хоркумар приходил к этому магистру и бакалавру советоваться по поводу различных споров и судебных процессов, но бакалавр не заинтересовался ими и откровенно признался управляющему в своем юридическом невежестве. Тот решил, что это только отговорка.
Так прошло около двух лет.
И вот однажды возникла необходимость обуздать одного непокорного арендатора. Наиб стал приставать к Шошибушону с вопросами относительно жалобы, которую Хоркумар собирался подать на арендатора за различные проступки, совершенные им. Шошибушон не только не дал ему никакого совета, но спокойно и решительно сказал Хоркумару несколько таких слов, которые никак не могли показаться лестными.
Хоркумар не выиграл ни одной тяжбы, затеянной против арендатора. Он был твердо уверен, что Шошибушон помогал его противнику. Управляющий поклялся выжить юношу из деревни.
На поле Шошибушона стали пастись коровы, кто-то поджигал посевы его бобов, начались споры о границах его участка, арендаторы отказывались платить ему арендную плату и даже собирались подать на него ложный донос. Дело дошло до того, что пустили слух, будто Шошибушона изобьют, если он появится вечером на улице, а ночью подожгут его дом.
В конце концов миролюбивый, спокойный Шошибушон решил перебраться в Калькутту.
Он уже совсем было собрался уехать, когда в деревню прибыл окружной судья. Его посыльные, слуги, полицейские, собаки, лошади, конюхи взбудоражили всю деревню.
Дети, как стая шакалов, идущая вслед за тигром, с любопытством и страхом толпились возле дома, в котором остановился судья.
Господин наиб, запоминая, как обычно, расходы, связанные с оказанием гостеприимства, наделял судью курами, яйцами, маслом, молоком. Господин наиб усердно поставлял окружному судье пищу в размерах, намного превышавших его потребности, но, когда однажды утром явился подметальщик судьи и попросил для собаки сахиба четыре сера масла, Хоркумар не выдержал. «Если собака сахиба и может без угрызений совести переварить масла намного больше, чем местные собаки, все же такое количество этого деликатного продукта вредно для ее здоровья», — сказал он подметальщику и не дал масла.
Подметальщик рассказал своему господину, что он пошел к наибу узнать, где можно достать масла для собаки, но наиб на глазах у всех прогнал его прочь за то, что он из касты подметальщиков, и пренебрежительно отозвался даже о самом сахибе.
Кастовую гордость брахманов сахибы, естественно, не терпят; кроме того, наиб осмелился оскорбить подметальщика сахиба. Этого судья уже никак не мог простить и тотчас же приказал: «Позвать управляющего!»
Весь дрожащий, поминая про себя имя Дурги, Хоркумар предстал перед домом, где остановился сахиб.
Раздались шаги, и судья вышел.
— Почему ты прогнал моего подметальщика? — с английским акцентом громко спросил он.
Хоркумар, сложив руки, поспешно ответил сахибу, что никогда не мог бы позволить себе такой наглости; правда, вначале, заботясь о благе четвероногого, он вежливо отказался дать для собаки четыре сера масла, но потом послал людей собрать его.
Сахиб спросил, кого и куда он послал. Хоркумар назвал первые пришедшие ему на память имена. Сахиб приказал своим людям выяснить, правда ли это, а наиба задержал у себя.
К вечеру посланные вернулись и донесли, что никто никуда не ходил. У судьи не оставалось никакого сомнения в том, что все слова наиба лживы и что подметальщик сказал правду.
— А ну-ка, возьми его за ухо и выведи из дому! — крикнул разгневанный окружной судья подметальщику.
Не теряя времени, на глазах у толпившихся вокруг людей слуга выполнил распоряжение сахиба.
Весть о происшедшем немедленно разнеслась по всей деревне. Придя домой, оскорбленный Хоркумар не мог даже есть и, как мертвый, повалился на постель.
Гирибала стала учиться у Шошибушона не только читать, но и писать. Все будут смеяться, если узнают, что, кроме обучения своей маленькой ученицы чтению, письму и грамматике, этот учитель переводил для нее произведения великих поэтов и интересовался ее мнением о них. Понимала ли что-нибудь девочка, знает всевышний, но, без сомнения, ей это нравилось. Смешивая понятное с непонятным, ее детское воображение создавало прекрасные картины. Молча, широко раскрыв глаза, она внимательно слушала, время от времени задавая совершенно неподходящие вопросы, или вдруг заводила разговор на посторонние темы. Шошибушон никогда не препятствовал этому — ему доставляло большое удовольствие выслушивать замечания маленького критика о великих произведениях. Во всей деревне эта девочка была единственным человеком, понимающим его.
Когда Гирибала познакомилась с Шошибушоном, ей было восемь лет, теперь ей десять. За эти два года она выучила английскую и бенгальскую азбуки и прочла несколько начальных книжек. Что же касается Шошибушона, то за эти два года жизни в деревне он не мог пожаловаться на одиночество.
Отношения между отцом Гирибалы Хоркумаром и Шошибушоном не были хорошими. Сначала Хоркумар приходил к этому магистру и бакалавру советоваться по поводу различных споров и судебных процессов, но бакалавр не заинтересовался ими и откровенно признался управляющему в своем юридическом невежестве. Тот решил, что это только отговорка.
Так прошло около двух лет.
И вот однажды возникла необходимость обуздать одного непокорного арендатора. Наиб стал приставать к Шошибушону с вопросами относительно жалобы, которую Хоркумар собирался подать на арендатора за различные проступки, совершенные им. Шошибушон не только не дал ему никакого совета, но спокойно и решительно сказал Хоркумару несколько таких слов, которые никак не могли показаться лестными.
Хоркумар не выиграл ни одной тяжбы, затеянной против арендатора. Он был твердо уверен, что Шошибушон помогал его противнику. Управляющий поклялся выжить юношу из деревни.
На поле Шошибушона стали пастись коровы, кто-то поджигал посевы его бобов, начались споры о границах его участка, арендаторы отказывались платить ему арендную плату и даже собирались подать на него ложный донос. Дело дошло до того, что пустили слух, будто Шошибушона изобьют, если он появится вечером на улице, а ночью подожгут его дом.
В конце концов миролюбивый, спокойный Шошибушон решил перебраться в Калькутту.
Он уже совсем было собрался уехать, когда в деревню прибыл окружной судья. Его посыльные, слуги, полицейские, собаки, лошади, конюхи взбудоражили всю деревню.
Дети, как стая шакалов, идущая вслед за тигром, с любопытством и страхом толпились возле дома, в котором остановился судья.
Господин наиб, запоминая, как обычно, расходы, связанные с оказанием гостеприимства, наделял судью курами, яйцами, маслом, молоком. Господин наиб усердно поставлял окружному судье пищу в размерах, намного превышавших его потребности, но, когда однажды утром явился подметальщик судьи и попросил для собаки сахиба четыре сера масла, Хоркумар не выдержал. «Если собака сахиба и может без угрызений совести переварить масла намного больше, чем местные собаки, все же такое количество этого деликатного продукта вредно для ее здоровья», — сказал он подметальщику и не дал масла.
Подметальщик рассказал своему господину, что он пошел к наибу узнать, где можно достать масла для собаки, но наиб на глазах у всех прогнал его прочь за то, что он из касты подметальщиков, и пренебрежительно отозвался даже о самом сахибе.
Кастовую гордость брахманов сахибы, естественно, не терпят; кроме того, наиб осмелился оскорбить подметальщика сахиба. Этого судья уже никак не мог простить и тотчас же приказал: «Позвать управляющего!»
Весь дрожащий, поминая про себя имя Дурги, Хоркумар предстал перед домом, где остановился сахиб.
Раздались шаги, и судья вышел.
— Почему ты прогнал моего подметальщика? — с английским акцентом громко спросил он.
Хоркумар, сложив руки, поспешно ответил сахибу, что никогда не мог бы позволить себе такой наглости; правда, вначале, заботясь о благе четвероногого, он вежливо отказался дать для собаки четыре сера масла, но потом послал людей собрать его.
Сахиб спросил, кого и куда он послал. Хоркумар назвал первые пришедшие ему на память имена. Сахиб приказал своим людям выяснить, правда ли это, а наиба задержал у себя.
К вечеру посланные вернулись и донесли, что никто никуда не ходил. У судьи не оставалось никакого сомнения в том, что все слова наиба лживы и что подметальщик сказал правду.
— А ну-ка, возьми его за ухо и выведи из дому! — крикнул разгневанный окружной судья подметальщику.
Не теряя времени, на глазах у толпившихся вокруг людей слуга выполнил распоряжение сахиба.
Весть о происшедшем немедленно разнеслась по всей деревне. Придя домой, оскорбленный Хоркумар не мог даже есть и, как мертвый, повалился на постель.