Влияние Щеглова было столь значительно, что ещё в 1911 году удалось своевременной информацией, переданной в Петербург через голову посла, и полученным оттуда также напрямую ответом для военного министра и для министерства внутренних дел Турции предотвратить разрыв отношений двух держав.
Пожалуй, никто из военных и дипломатов России на Босфоре не обращался к петербургскому начальству с просьбой о финансовом содействии «на цели деликатного свойства» так часто, как Щеглов. И получал его. Игра стоила свеч. После долгих сидений Щеглова с его приятелями за костями, нардами, картами (судя по всему, он часто и помногу проигрывал!) или просто за кальяном в уютных кофейнях Перы и Галаты, кварталов Стамбула, населённых преимущественно европейцами, в Петербурге постоянно появлялись строго секретные документы с пометкой: «получено от Щеглова».
Я не люблю прохладный и терпкий дым кальяна, не выношу карты и нарды, но, кажется, готов стерпеть что угодно, лишь бы узнать, как появился у Щеглова (а теперь у меня на столе) сверхсекретный документ турецкого Морского штаба, озаглавленный «Записка на случай войны с Россией. Составлена Рыза Шакир-беем, 8 отдел Морского Штаба Турции». Здесь была сформулирована стратегическая задача Турции — создать в ближайшие три—пять лет мощный подводный флот, современный скоростной надводный флот и только тогда «начать осуществлять наступательные операции против России», которая, как считали в Стамбуле, «ещё не скоро воспрянет от непонимания роли флота».
Или другой документ «от Щеглова» — сообщение о ежегодных, рассчитанных вплоть до 1925 года приращениях на 50 процентов военных расходов Турции на морские вооружения, которые начались ещё в 1910 году. Это сообщение явилось совершенным откровением для Петербурга.
Судя по архивным документам, Щеглов «проигрывал» своим турецким партнёрам не только казённые суммы. И к концу своей службы, к осени 1917 года, он остался без средств. Кто помог ему? Никто.
О том, как ценили «наверху» поразительную информацию Щеглова, свидетельствует один небольшой документ. Обращение Щеглова напрямую к морскому министру И. К. Григоровичу от 26 июня 1913 года:
«В продолжение 12 месяцев итало-турецкой войны и 8 месяцев балканской нахожусь почти беспрерывно в зоне военных действий. Все чины иностранных посольств и мои коллеги по европейским военным миссиям получили 20 процентов надбавку к жалованию по вздорожанию жизни в Стамбуле. Я же — ничего, не говоря о личных пожертвованиях, от коих нельзя уклониться...» Григорович прочёл, поразмыслил, и прибавку выплатили, правда, в шесть раз меньше той, что ему полагалась.
Щеглов видел, знал и понимал в жизни Турции то, что ускользало от внимания других европейцев. Он, как никто, умел связывать воедино мозаику мелких фактов. Например, до сих пор оставалось загадкой как для современников Щеглова, так и для наших историков, почему вдруг собрался и в двадцать четыре часа покинул Турцию главный советник младотурок по военным вопросам германский генерал Е. Лиман фон Сандерс, окружённый почётом и уважением, причём вполне заслуженно. Тайну его практически бегства прояснил Щеглов в своей очередной депеше на Дворцовую, 6. Жена и дочь генерала неосмотрительно затеяли прогулку на азиатском берегу Босфора. Вдвоём, без сопровождения и охраны... Женщины были изнасилованы туземными солдатами. Эта депеша Щеглова оказалась столь высокого уровня засекречивания, что появилась на свет из хранилища только в 1992 году.
Не работой одной живёт разведчик. Были свои «внеслужебные» увлечения и у Щеглова. Касались они литературных упражнений. Две повести, новеллы, два-три неоконченных фрагмента — наследие А. Н. Щеглова из области беллетристики. И сохранились они самым удивительным образом.
В июле августе 1913 года А. Н. Щеглов был в отпуске дома, в Петербурге. Обратно в Турцию он возвращался через Англию. Почти все вещи, включая книги и рукописи неоконченных трудов (среди них были и те самые художественные труды), запаковал в чемодан и уложил в специальный ящик. По квитанции №5 032 494 Морской транспортной и страховой компании багаж был отправлен в Стамбул, на адрес русского посольства.
Можно представить себе изумление чинов дипломатической канцелярии морского ведомства России в Петербурге, когда через три недели после этого, 19 сентября, к ним пришёл военно-морской атташе Турции в Петербурге Ремзи-бей и вручил сильно попорченный чемодан, объяснив: это от Щеглова, из Стамбула, но пришло на его, Ремзи-бея, имя из стамбульской таможни.
В присутствии Ремзи-бея чемодан вскрыли (ящик где-то пропал). Остальное можно дополнить из рапорта на имя посла М. Н. Гирса, написанного Щегловым, который вернулся в Стамбул 1 (14) октября 1913 года и обнаружил, что, пребывая в Англии, якобы он лично умудрился переслать свой багаж обратно в Петербург, да ещё в атташат Турции.
«Никогда, — писал он, — не верил в чертовщину, но теперь займусь этим всерьёз. Вещи мои и документы в полном порядке. За исключением того, что с парадного мундира спороты две боковые пуговицы, галун расплетён, но на место уложен, а из платья недостаёт пары брюк. Да ещё пропала визитка, вложенная в прорезь чемодана, и кое-какие пустые бумажки...»
Позже на вопрос Гирса, какие именно «бумажки» пропали, он пояснил кратко: «Так, кое-какие литературные опусы...»
Посол дал делу ход; подключилось руководство разведслужбы. Но никакого объяснения этому эпизоду так никто и не дал. Зато литературные опусы Щеглова... перекочевали из турецкого атташата в Осведомительный отдел при российском разведывательном ведомстве.
Сам Щеглов этих бумаг больше не получил. Ему не довелось вернуться в Петербург — война, перевод в Румынию, затем в Стокгольм, Париж... Да и не очень это значительно — его литературные странички. Если в служебных докладах и донесениях — упругий слог, масса острых психологических оценок, чёткий, ясный и образный язык, то в повестях — совсем иное. Эти его труды — живое свидетельство того, что ни Свифта, ни Флеминга, ни Ле Карре из Щеглова не получилось.
Подлинной поэзией творчества можно назвать служебные донесения Александра Николаевича. Как высокое искусство читаются его политические и статистические обзоры о Балканах и Ближнем Востоке. А какой дар предвидения!
Именно Щеглов вычислил рост и качественные параметры морских вооружений Турции в 1910—1914 годах, именно он передал в Петербург ошеломляющее сообщение: ещё в ноябре 1912 года турки были готовы купить у Берлина славу и гордость германского флота — тяжёлый крейсер «Гебен». При оценочной стоимости корабля в 50 миллионов марок Стамбул предлагал за него 75 миллионов! По своим боевым качествам «Гебен» один перевесил бы силы Черноморского флота России!
Историкам известен только тот факт, что два года спустя Германия уступила Турции «Гебен» и крейсер аналогичного типа «Бреслау» за символическую сумму. По данным же Щеглова, сделка вообще была фиктивной — Германия фактически навязала Турции корабли, чтобы заставить её выступить против России. Выход этих крейсеров через проливы в Чёрное море ознаменовал начало войны Турции осенью 1914 года со странами Антанты.
Точные данные о начале военных действий — 5.30 утра 29 октября 1914 года — были сообщены в Петербург Щегловым и сейчас становятся известны всем.
В последний предвоенный год, когда Турция уже не могла скрывать рост своих морских вооружений, Щеглов сумел подготовить почву для обращения Стамбула в Россию с заказом на строительство нескольких броненосцев для османского флота. Однако в Петербурге его донесение так долго ходило по кабинетам, изумляя своей небывалостью твердолобых чинуш, что от многочисленных пометок — «изучить», «доложить», «продумать» и даже «а с чего бы это?» — превратилось в продырявленный бюрократическими карандашами, сильно потёртый листок. Он тоже лежит сегодня в архиве — памятник нашему бессмертному «как бы чего не вышло».
Тогда турки плюнули и быстро перекупили броненосцы у Аргентины и Бразилии. Россия потеряла и выгоднейший заказ, и доверие турок.
Влияние Щеглова было столь значительно, что ещё в 1911 году удалось своевременной информацией, переданной в Петербург через голову посла, и полученным оттуда также напрямую ответом для военного министра и для министерства внутренних дел Турции предотвратить разрыв отношений двух держав.
Пожалуй, никто из военных и дипломатов России на Босфоре не обращался к петербургскому начальству с просьбой о финансовом содействии «на цели деликатного свойства» так часто, как Щеглов. И получал его. Игра стоила свеч. После долгих сидений Щеглова с его приятелями за костями, нардами, картами (судя по всему, он часто и помногу проигрывал!) или просто за кальяном в уютных кофейнях Перы и Галаты, кварталов Стамбула, населённых преимущественно европейцами, в Петербурге постоянно появлялись строго секретные документы с пометкой: «получено от Щеглова».
Я не люблю прохладный и терпкий дым кальяна, не выношу карты и нарды, но, кажется, готов стерпеть что угодно, лишь бы узнать, как появился у Щеглова (а теперь у меня на столе) сверхсекретный документ турецкого Морского штаба, озаглавленный «Записка на случай войны с Россией. Составлена Рыза Шакир-беем, 8 отдел Морского Штаба Турции». Здесь была сформулирована стратегическая задача Турции — создать в ближайшие три—пять лет мощный подводный флот, современный скоростной надводный флот и только тогда «начать осуществлять наступательные операции против России», которая, как считали в Стамбуле, «ещё не скоро воспрянет от непонимания роли флота».
Или другой документ «от Щеглова» — сообщение о ежегодных, рассчитанных вплоть до 1925 года приращениях на 50 процентов военных расходов Турции на морские вооружения, которые начались ещё в 1910 году. Это сообщение явилось совершенным откровением для Петербурга.
Судя по архивным документам, Щеглов «проигрывал» своим турецким партнёрам не только казённые суммы. И к концу своей службы, к осени 1917 года, он остался без средств. Кто помог ему? Никто.
О том, как ценили «наверху» поразительную информацию Щеглова, свидетельствует один небольшой документ. Обращение Щеглова напрямую к морскому министру И. К. Григоровичу от 26 июня 1913 года:
«В продолжение 12 месяцев итало-турецкой войны и 8 месяцев балканской нахожусь почти беспрерывно в зоне военных действий. Все чины иностранных посольств и мои коллеги по европейским военным миссиям получили 20 процентов надбавку к жалованию по вздорожанию жизни в Стамбуле. Я же — ничего, не говоря о личных пожертвованиях, от коих нельзя уклониться...» Григорович прочёл, поразмыслил, и прибавку выплатили, правда, в шесть раз меньше той, что ему полагалась.
Щеглов видел, знал и понимал в жизни Турции то, что ускользало от внимания других европейцев. Он, как никто, умел связывать воедино мозаику мелких фактов. Например, до сих пор оставалось загадкой как для современников Щеглова, так и для наших историков, почему вдруг собрался и в двадцать четыре часа покинул Турцию главный советник младотурок по военным вопросам германский генерал Е. Лиман фон Сандерс, окружённый почётом и уважением, причём вполне заслуженно. Тайну его практически бегства прояснил Щеглов в своей очередной депеше на Дворцовую, 6. Жена и дочь генерала неосмотрительно затеяли прогулку на азиатском берегу Босфора. Вдвоём, без сопровождения и охраны... Женщины были изнасилованы туземными солдатами. Эта депеша Щеглова оказалась столь высокого уровня засекречивания, что появилась на свет из хранилища только в 1992 году.
Не работой одной живёт разведчик. Были свои «внеслужебные» увлечения и у Щеглова. Касались они литературных упражнений. Две повести, новеллы, два-три неоконченных фрагмента — наследие А. Н. Щеглова из области беллетристики. И сохранились они самым удивительным образом.
В июле августе 1913 года А. Н. Щеглов был в отпуске дома, в Петербурге. Обратно в Турцию он возвращался через Англию. Почти все вещи, включая книги и рукописи неоконченных трудов (среди них были и те самые художественные труды), запаковал в чемодан и уложил в специальный ящик. По квитанции №5 032 494 Морской транспортной и страховой компании багаж был отправлен в Стамбул, на адрес русского посольства.
Можно представить себе изумление чинов дипломатической канцелярии морского ведомства России в Петербурге, когда через три недели после этого, 19 сентября, к ним пришёл военно-морской атташе Турции в Петербурге Ремзи-бей и вручил сильно попорченный чемодан, объяснив: это от Щеглова, из Стамбула, но пришло на его, Ремзи-бея, имя из стамбульской таможни.
В присутствии Ремзи-бея чемодан вскрыли (ящик где-то пропал). Остальное можно дополнить из рапорта на имя посла М. Н. Гирса, написанного Щегловым, который вернулся в Стамбул 1 (14) октября 1913 года и обнаружил, что, пребывая в Англии, якобы он лично умудрился переслать свой багаж обратно в Петербург, да ещё в атташат Турции.
«Никогда, — писал он, — не верил в чертовщину, но теперь займусь этим всерьёз. Вещи мои и документы в полном порядке. За исключением того, что с парадного мундира спороты две боковые пуговицы, галун расплетён, но на место уложен, а из платья недостаёт пары брюк. Да ещё пропала визитка, вложенная в прорезь чемодана, и кое-какие пустые бумажки...»
Позже на вопрос Гирса, какие именно «бумажки» пропали, он пояснил кратко: «Так, кое-какие литературные опусы...»
Посол дал делу ход; подключилось руководство разведслужбы. Но никакого объяснения этому эпизоду так никто и не дал. Зато литературные опусы Щеглова... перекочевали из турецкого атташата в Осведомительный отдел при российском разведывательном ведомстве.
Сам Щеглов этих бумаг больше не получил. Ему не довелось вернуться в Петербург — война, перевод в Румынию, затем в Стокгольм, Париж... Да и не очень это значительно — его литературные странички. Если в служебных докладах и донесениях — упругий слог, масса острых психологических оценок, чёткий, ясный и образный язык, то в повестях — совсем иное. Эти его труды — живое свидетельство того, что ни Свифта, ни Флеминга, ни Ле Карре из Щеглова не получилось.
Подлинной поэзией творчества можно назвать служебные донесения Александра Николаевича. Как высокое искусство читаются его политические и статистические обзоры о Балканах и Ближнем Востоке. А какой дар предвидения!
Именно Щеглов вычислил рост и качественные параметры морских вооружений Турции в 1910—1914 годах, именно он передал в Петербург ошеломляющее сообщение: ещё в ноябре 1912 года турки были готовы купить у Берлина славу и гордость германского флота — тяжёлый крейсер «Гебен». При оценочной стоимости корабля в 50 миллионов марок Стамбул предлагал за него 75 миллионов! По своим боевым качествам «Гебен» один перевесил бы силы Черноморского флота России!
Историкам известен только тот факт, что два года спустя Германия уступила Турции «Гебен» и крейсер аналогичного типа «Бреслау» за символическую сумму. По данным же Щеглова, сделка вообще была фиктивной — Германия фактически навязала Турции корабли, чтобы заставить её выступить против России. Выход этих крейсеров через проливы в Чёрное море ознаменовал начало войны Турции осенью 1914 года со странами Антанты.
Точные данные о начале военных действий — 5.30 утра 29 октября 1914 года — были сообщены в Петербург Щегловым и сейчас становятся известны всем.
В последний предвоенный год, когда Турция уже не могла скрывать рост своих морских вооружений, Щеглов сумел подготовить почву для обращения Стамбула в Россию с заказом на строительство нескольких броненосцев для османского флота. Однако в Петербурге его донесение так долго ходило по кабинетам, изумляя своей небывалостью твердолобых чинуш, что от многочисленных пометок — «изучить», «доложить», «продумать» и даже «а с чего бы это?» — превратилось в продырявленный бюрократическими карандашами, сильно потёртый листок. Он тоже лежит сегодня в архиве — памятник нашему бессмертному «как бы чего не вышло».
Тогда турки плюнули и быстро перекупили броненосцы у Аргентины и Бразилии. Россия потеряла и выгоднейший заказ, и доверие турок.