Распятые, освежеванные гражданские, часть из которых еще цеплялась за жизнь в агонии, висели на железных крестах по периметру лагеря. Они настойчиво напоминали Скрайвоку о прошлых кампаниях — о Шерате, в частности. Вполне возможно, что при виде этого зрелища Владыка Макрагга пожалел бы, что его брат Дорн однажды решил унизить Кёрза.
Он удивился этому приступу ностальгии и попытался его прогнать. Императорские войны больше не вызывали у него положительных чувств. Повелители Ночи выполняли свой долг, но лишь удостаивались косых взглядов за методы, которые использовали по приказу самого Императора. К ним всегда относились как к самым последним злодеям при том, что их тактика террора сохраняла куда больше жизней, чем более благородные методы других легионов. Их считали монстрами, и монстрами они в конце концов стали.
Кёрз постоянно говорил им, что от своей природы не сбежать. Они всегда знали, кто они на самом деле.
И тем не менее Скрайвок упорно игнорировал тот факт, что каждое новое поколение рекрутов с Нострамо, все больше наслаждаясь кровопролитием, переставало считать его мрачным долгом. Он пытался не вспоминать о старых временах, когда зверства совершались ради высшей цели, а не ради самих зверств.
По убеждению Кёрза порядок вещей всегда будет таким, каким должен быть.
Он слышал, как Келлендвар и ему подобные рассуждали, что Повелители Ночи сильнее всех остальных, что они свергнут лживого Императора и будут жить среди смертных как короли.
Но, вдыхая запах горящей плоти, вонь крови и опорожненных от страха кишечников, он понимал в глубине души, что этому не бывать. Они были монстрами. Он был монстром. Так странно было это осознавать: никто никогда не планирует становиться монстром, но вот он им стал.
И иначе быть не могло.
Скрайвок вступил в квадратный комплекс ротных казарм. Они возвели полный набор зданий, поскольку так было положено, и не имело значения, что только половина из них будет занята в те краткие часы, когда космодесантники спали. Из одной казармы раздавались крики и уродливый смех. Одна его часть хотела зайти и посмотреть, что происходит, присоединиться к развлечению. Другой было противно, но эта часть слабела с каждым днем.
«Как я устал», — подумал он. Его барак представлял собой модульное здание в два раза меньше казарм. Снаружи колыхались знамена его роты.
Двери узнали его и открылись. Он вступил в очистительную комнату, где его броню со всех сторон облило теплой водой. Не просушившись, он направился в оружейную, где четыре молчаливых сервитора сняли с него броню. Помощника у Скрайвока давно не было: он никому не доверял настолько.
Надев простой костюм, он перешел в личные покои — достаточно большой зал, где в трех кадильницах лениво дымились благовония. Металлический пол холодил ноги.
Слуги слишком боялись его, чтобы представлять опасность. Они суетились вокруг в неизменном страхе, ставя ему на стол еду и напитки — в основном простые продукты из захваченных складов, но после стольких недель на пайках «Умбрового принца» он ел их с огромным удовольствием.
Убедившись, что его все устроило, слуги удалились в свои лачуги в лагере для рабов, за пределами стены. Скрайвок связался с «Умбровым принцем» и потребовал у капитана Грантакса отчет о ходе ремонта. Он попугал слугу, но в целом был доволен его работой. Орбитальные сооружения Ультрамаринов были скромными, но иметь их было куда лучше, чем не иметь ничего. На столе лежала стопка планшетов — новые приказы и донесения о потерях. Они подождут. Сперва он собирался отдохнуть, поскольку уже несколько дней не спал обычным образом. Ему вдруг вспомнились разгульные дни юношества, когда в залах отеческого дома было полно взрослых, и каждый представлял для него опасность. В последнюю неделю было так же: требовалось постоянно быть настороже.
— Даже монстрам нужно спать, — сказал он себе.
Тихий смешок заставил его стремительно обернуться. Это был жуткий звук, гортанный, как у кошки, и боли в нем было не меньше, чем веселья. За прошедшие века Скрайвок успел сразиться с самыми разными ксеносами, но ни разу не слышал подобных звуков. Он не принадлежал ни человеку, ни чужаку.
На ум пришло слово «нечеловеческий».
Рука потянулась к оружию, которого не было. Тогда он сжал кулак, позволяя гневу взять контроль.
— Беренон! Что ты тут делаешь? Я не слышал, как ты вошел.
Библиарий стоял за кадильницей, в которой горели благовонные угли, в странной позе, с вывернутыми в стороны коленями. Его лицо скрывалось в тенях, и он опирался на стену.
— Ты не слышал, как я вошел, — сказал Беренон. Его голос звучал странно, низко и хрипло, и в нем был намек на то же кошачье рычание, как раньше.
— Ты ранен? — спросил Скрайвок.
Распятые, освежеванные гражданские, часть из которых еще цеплялась за жизнь в агонии, висели на железных крестах по периметру лагеря. Они настойчиво напоминали Скрайвоку о прошлых кампаниях — о Шерате, в частности. Вполне возможно, что при виде этого зрелища Владыка Макрагга пожалел бы, что его брат Дорн однажды решил унизить Кёрза.
Он удивился этому приступу ностальгии и попытался его прогнать. Императорские войны больше не вызывали у него положительных чувств. Повелители Ночи выполняли свой долг, но лишь удостаивались косых взглядов за методы, которые использовали по приказу самого Императора. К ним всегда относились как к самым последним злодеям при том, что их тактика террора сохраняла куда больше жизней, чем более благородные методы других легионов. Их считали монстрами, и монстрами они в конце концов стали.
Кёрз постоянно говорил им, что от своей природы не сбежать. Они всегда знали, кто они на самом деле.
И тем не менее Скрайвок упорно игнорировал тот факт, что каждое новое поколение рекрутов с Нострамо, все больше наслаждаясь кровопролитием, переставало считать его мрачным долгом. Он пытался не вспоминать о старых временах, когда зверства совершались ради высшей цели, а не ради самих зверств.
По убеждению Кёрза порядок вещей всегда будет таким, каким должен быть.
Он слышал, как Келлендвар и ему подобные рассуждали, что Повелители Ночи сильнее всех остальных, что они свергнут лживого Императора и будут жить среди смертных как короли.
Но, вдыхая запах горящей плоти, вонь крови и опорожненных от страха кишечников, он понимал в глубине души, что этому не бывать. Они были монстрами. Он был монстром. Так странно было это осознавать: никто никогда не планирует становиться монстром, но вот он им стал.
И иначе быть не могло.
Скрайвок вступил в квадратный комплекс ротных казарм. Они возвели полный набор зданий, поскольку так было положено, и не имело значения, что только половина из них будет занята в те краткие часы, когда космодесантники спали. Из одной казармы раздавались крики и уродливый смех. Одна его часть хотела зайти и посмотреть, что происходит, присоединиться к развлечению. Другой было противно, но эта часть слабела с каждым днем.
«Как я устал», — подумал он. Его барак представлял собой модульное здание в два раза меньше казарм. Снаружи колыхались знамена его роты.
Двери узнали его и открылись. Он вступил в очистительную комнату, где его броню со всех сторон облило теплой водой. Не просушившись, он направился в оружейную, где четыре молчаливых сервитора сняли с него броню. Помощника у Скрайвока давно не было: он никому не доверял настолько.
Надев простой костюм, он перешел в личные покои — достаточно большой зал, где в трех кадильницах лениво дымились благовония. Металлический пол холодил ноги.
Слуги слишком боялись его, чтобы представлять опасность. Они суетились вокруг в неизменном страхе, ставя ему на стол еду и напитки — в основном простые продукты из захваченных складов, но после стольких недель на пайках «Умбрового принца» он ел их с огромным удовольствием.
Убедившись, что его все устроило, слуги удалились в свои лачуги в лагере для рабов, за пределами стены. Скрайвок связался с «Умбровым принцем» и потребовал у капитана Грантакса отчет о ходе ремонта. Он попугал слугу, но в целом был доволен его работой. Орбитальные сооружения Ультрамаринов были скромными, но иметь их было куда лучше, чем не иметь ничего. На столе лежала стопка планшетов — новые приказы и донесения о потерях. Они подождут. Сперва он собирался отдохнуть, поскольку уже несколько дней не спал обычным образом. Ему вдруг вспомнились разгульные дни юношества, когда в залах отеческого дома было полно взрослых, и каждый представлял для него опасность. В последнюю неделю было так же: требовалось постоянно быть настороже.
— Даже монстрам нужно спать, — сказал он себе.
Тихий смешок заставил его стремительно обернуться. Это был жуткий звук, гортанный, как у кошки, и боли в нем было не меньше, чем веселья. За прошедшие века Скрайвок успел сразиться с самыми разными ксеносами, но ни разу не слышал подобных звуков. Он не принадлежал ни человеку, ни чужаку.
На ум пришло слово «нечеловеческий».
Рука потянулась к оружию, которого не было. Тогда он сжал кулак, позволяя гневу взять контроль.
— Беренон! Что ты тут делаешь? Я не слышал, как ты вошел.
Библиарий стоял за кадильницей, в которой горели благовонные угли, в странной позе, с вывернутыми в стороны коленями. Его лицо скрывалось в тенях, и он опирался на стену.
— Ты не слышал, как я вошел, — сказал Беренон. Его голос звучал странно, низко и хрипло, и в нем был намек на то же кошачье рычание, как раньше.
— Ты ранен? — спросил Скрайвок.