— Что наш отец был лжецом?
— Был? — с улыбкой переспросил Кёрз, нахмурившись на долю секунды. — Именно. Лжецом и не только, ибо я монстр, потому что мне не оставили других вариантов, а ты ангел по той же причине.
— У тебя был выбор, Кёрз. Отец только создал нас, не он формировал наши личности.
Взволнованное выражение на лице Кёрза сменилось оскалом.
— Мне дали такую личность! Ничто не может ее изменить. Я знаю, потому что пытался! Правда пытался! — В глазах Кёрза заблестели слезы. — И для чего? Чтобы Отец мог смотреть, как я страдаю, терпя неудачи? Чтобы Он делал пометки в своих лабораторных отчетах? Что за отец дает ребенку определенную сущность, а потом наказывает его за то, какой он? Ты думаешь, что я жесток? Он хуже! Меня велели покарать за то, ради чего меня создали. — Он вдруг в ярости щелкнул зубами. — По-твоему, это справедливо? По-твоему, я могу следовать за тем, кто со мной так поступил? — Приступ ярости прошел, как волна, и к нему вернулось прежнее нестабильное спокойствие. — Вот так. Он заслужил предательство.
— Я в это не верю, Конрад. Отцы лгут сыновьям, чтобы защитить их, чтобы их спасти. Наш отец бессчетные тысячелетия скрывался среди людей и открылся, лишь когда счел, что наступило подходящее время. Если Он действительно солгал нам о том, как мы потерялись, то эта ложь была необходима. Разница между нами заключается в том, что ты видишь в Его поступке злой умысел. Я — нет. Его скрытность причиняет мне не меньшую боль, чем тебе. Твои выводы тоже меня ранят. Но я отказываюсь поддаваться отчаянию. И в этом заключается настоящая разница между нами. Я не предам мечту отца. Его планы несут человечеству благо.
Кёрз фыркнул. Когда он угрожал насилием, в нем появлялось что-то жалкое.
— Благо для вида, в котором нет ни капли благостного. Ты знал, что здесь, в центре Жиллиманового маленького рая, есть люди, до которых никому нет дела? Я скрывался в иллирийских кварталах. Хваленые гражданские кодексы Робаута стоят на границах этих мест твердо, как стены, но внутрь не проникают.
Ночной Призрак приблизился к брату, но Сангвиний на каждый его шаг вперед отвечал шагом назад, не позволяя сократить расстояния. Кёрз тащил Азкаэллона за собой, как ребенок, обиженный из-за какой-нибудь глупости, тащит за собой игрушку, не думая о том, что портит вещь, которая недавно была ему дорога.
— Я был там — среди лишних, среди ненужных. Они рассказывают обо мне шепотом. Они научились бояться темноты. Но нашел ли меня наш брат? Пришло ли Льву в голову поискать там? Да хоть в любом месте на Макрагге? Нет. Идиоты. Я практически кричал, зовя их! Если при взгляде на этот мир ты видишь надежду будущего, отправься в бедные кварталы. Там ты увидишь отчаяние настоящего. Но ты не хуже меня знаешь, что надежда на будущее — это ложь. Все возвращается к началу, а наше начало лежит в полной тьме.
— То есть ты веришь, что все это было неизбежно?
— Я верю, что предательство Хоруса было частью отцовского плана.
— Я в этом сомневаюсь.
Кёрз выпустил ботинок Азкаэллона, со стуком упавший на пол, и раскинул руки, будто намереваясь обнять брата.
— Ты только посмотри, какой задушевный разговор выходит! Хотя что в этом удивительного? Многие из нас дружны с кем-нибудь. Фулгрим был близок с Феррусом, пока не убил его. А сам Феррус имел хорошие отношения с Вулканом. Такой неприятный этот Феррус, но как же его любили остальные! Может, и для меня еще есть надежда?
— Для всех нас есть надежда, Конрад.
Кёрз усмехнулся:
— Нет. Меня ненавидят. Ты меня всегда ненавидел.
— Тебя не ненавидят. Тебя…
— Меня ненавидят! — закричал он. — Так же, как любили Ферруса. Но что мне до любви? Он мертв, а я жив. Моя смерть не захватит меня врасплох, как его, павшего от руки того, кто заявлял ему о своей любви. С такими отношениями между братьями почему бы нам не быть близкими? Я не настолько самонадеян, чтобы утверждать, будто мы одинаковы, это было бы отчаянной чепухой. Но похожи, да. Да, и мне кажется, ты это тоже понимаешь? Ангел света и ангел тьмы! — Он хлопнул в ладоши, но выражение его лица тут же из радостного стало задумчивым. — Интересно, если бы поменялись местами, стоял бы я сейчас там в золотом великолепии, а ты — здесь, в грязи? Не думаю. Я думаю, ты был бы мертв, — тихо сказал он.
— То есть ты сам утверждаешь, что мы не похожи.
— Мы братья! Мы похожи.
— Что наш отец был лжецом?
— Был? — с улыбкой переспросил Кёрз, нахмурившись на долю секунды. — Именно. Лжецом и не только, ибо я монстр, потому что мне не оставили других вариантов, а ты ангел по той же причине.
— У тебя был выбор, Кёрз. Отец только создал нас, не он формировал наши личности.
Взволнованное выражение на лице Кёрза сменилось оскалом.
— Мне дали такую личность! Ничто не может ее изменить. Я знаю, потому что пытался! Правда пытался! — В глазах Кёрза заблестели слезы. — И для чего? Чтобы Отец мог смотреть, как я страдаю, терпя неудачи? Чтобы Он делал пометки в своих лабораторных отчетах? Что за отец дает ребенку определенную сущность, а потом наказывает его за то, какой он? Ты думаешь, что я жесток? Он хуже! Меня велели покарать за то, ради чего меня создали. — Он вдруг в ярости щелкнул зубами. — По-твоему, это справедливо? По-твоему, я могу следовать за тем, кто со мной так поступил? — Приступ ярости прошел, как волна, и к нему вернулось прежнее нестабильное спокойствие. — Вот так. Он заслужил предательство.
— Я в это не верю, Конрад. Отцы лгут сыновьям, чтобы защитить их, чтобы их спасти. Наш отец бессчетные тысячелетия скрывался среди людей и открылся, лишь когда счел, что наступило подходящее время. Если Он действительно солгал нам о том, как мы потерялись, то эта ложь была необходима. Разница между нами заключается в том, что ты видишь в Его поступке злой умысел. Я — нет. Его скрытность причиняет мне не меньшую боль, чем тебе. Твои выводы тоже меня ранят. Но я отказываюсь поддаваться отчаянию. И в этом заключается настоящая разница между нами. Я не предам мечту отца. Его планы несут человечеству благо.
Кёрз фыркнул. Когда он угрожал насилием, в нем появлялось что-то жалкое.
— Благо для вида, в котором нет ни капли благостного. Ты знал, что здесь, в центре Жиллиманового маленького рая, есть люди, до которых никому нет дела? Я скрывался в иллирийских кварталах. Хваленые гражданские кодексы Робаута стоят на границах этих мест твердо, как стены, но внутрь не проникают.
Ночной Призрак приблизился к брату, но Сангвиний на каждый его шаг вперед отвечал шагом назад, не позволяя сократить расстояния. Кёрз тащил Азкаэллона за собой, как ребенок, обиженный из-за какой-нибудь глупости, тащит за собой игрушку, не думая о том, что портит вещь, которая недавно была ему дорога.
— Я был там — среди лишних, среди ненужных. Они рассказывают обо мне шепотом. Они научились бояться темноты. Но нашел ли меня наш брат? Пришло ли Льву в голову поискать там? Да хоть в любом месте на Макрагге? Нет. Идиоты. Я практически кричал, зовя их! Если при взгляде на этот мир ты видишь надежду будущего, отправься в бедные кварталы. Там ты увидишь отчаяние настоящего. Но ты не хуже меня знаешь, что надежда на будущее — это ложь. Все возвращается к началу, а наше начало лежит в полной тьме.
— То есть ты веришь, что все это было неизбежно?
— Я верю, что предательство Хоруса было частью отцовского плана.
— Я в этом сомневаюсь.
Кёрз выпустил ботинок Азкаэллона, со стуком упавший на пол, и раскинул руки, будто намереваясь обнять брата.
— Ты только посмотри, какой задушевный разговор выходит! Хотя что в этом удивительного? Многие из нас дружны с кем-нибудь. Фулгрим был близок с Феррусом, пока не убил его. А сам Феррус имел хорошие отношения с Вулканом. Такой неприятный этот Феррус, но как же его любили остальные! Может, и для меня еще есть надежда?
— Для всех нас есть надежда, Конрад.
Кёрз усмехнулся:
— Нет. Меня ненавидят. Ты меня всегда ненавидел.
— Тебя не ненавидят. Тебя…
— Меня ненавидят! — закричал он. — Так же, как любили Ферруса. Но что мне до любви? Он мертв, а я жив. Моя смерть не захватит меня врасплох, как его, павшего от руки того, кто заявлял ему о своей любви. С такими отношениями между братьями почему бы нам не быть близкими? Я не настолько самонадеян, чтобы утверждать, будто мы одинаковы, это было бы отчаянной чепухой. Но похожи, да. Да, и мне кажется, ты это тоже понимаешь? Ангел света и ангел тьмы! — Он хлопнул в ладоши, но выражение его лица тут же из радостного стало задумчивым. — Интересно, если бы поменялись местами, стоял бы я сейчас там в золотом великолепии, а ты — здесь, в грязи? Не думаю. Я думаю, ты был бы мертв, — тихо сказал он.
— То есть ты сам утверждаешь, что мы не похожи.
— Мы братья! Мы похожи.