Добытчику почему-то больше остальных было тревожно за мальчишку, а потому он приходил каждый день справляться о его самочувствии.
— Не очнулся, — спокойно говорил Бадо, отвлекаясь на свои многочисленные дела.
Его хладнокровие пугало Наро, зато сам он садился у постели ребенка и подолгу разговаривал с ним.
— Знаешь, для Семьи важен каждый, — часто повторял он. — Так что не умирай, ладно?
Но ему никто не отвечал — долго не отвечал… Пошло уже три дня, а мальчик так и не открыл глаза. Его холод сменился жаром, слабое дыхание все чаще превращалось в беспомощный сиплый хрип, но вопреки ожиданиям Бадо, подросток не умер.
— Хватит валяться, ты нужен нам, проснись и живи! — приказал ему как-то Наро, садясь на пол у кровати, и вдруг с удивлением заметил, что юноша внимательно смотрит на него глазами, полными слез.
Главный Добытчик тут же вскочил на ноги, пытаясь решить, нужно ли звать прочих нянек или остаться с мальчиком:
— Тебя ведь Уно зовут?
Подросток моргнул:
— Я сейчас позову вашего Старшего, подожди немного…
— Не на-до…
— Хорошо, я никуда не уйду. А ты молодец! Совет волновался за тебя, нам очень важно знать, кто это с тобой сделал? Ты можешь ответить? Если на тебя напал кто-то из своих…
Он не договорил, понимая, что мальчик пытается говорить, с трудом разлепляя запекшиеся губы:
— Я… — еле слышно прошептал он.
— Ты? Что ты?
— Это сделал я сам, — теперь уже уверенно повторил Уно.
Он прикрыл глаза, и по его правой щеке тут же покатилась крупная слеза:
— Я всегда мечтал стать воином, защищать свой Дом, а не возиться с неразумными малышами…
— Я понял, я все понял, — быстро заговорил Наро, — только не плачь, слышишь? Все уже закончилось, все будет хорошо, я тебе обещаю. Ты остался жить и это самое главное. А кем ты будешь — зависит только от тебя. Ведь можно работать нянькой и быть воином в душе, никто не может тебе запретить. Просто поверь…
— Я думал, если срежу знак, то все можно изменить и я выберу сам. Я так на это надеялся, но не ожидал, что будет настолько больно и кровь не захочет останавливаться. Я же не знал, что переписать предначертанное еще труднее, чем убить себя насовсем.
— Надо признать, кое-что у тебя получилось. Даже не припомню, чтобы какой-то юный кормис открыто жаловался на свою метку. Может, у Чаро есть об этом в «Поцелуях небес»…
— Меня накажут?
Добытчику почему-то больше остальных было тревожно за мальчишку, а потому он приходил каждый день справляться о его самочувствии.
— Не очнулся, — спокойно говорил Бадо, отвлекаясь на свои многочисленные дела.
Его хладнокровие пугало Наро, зато сам он садился у постели ребенка и подолгу разговаривал с ним.
— Знаешь, для Семьи важен каждый, — часто повторял он. — Так что не умирай, ладно?
Но ему никто не отвечал — долго не отвечал… Пошло уже три дня, а мальчик так и не открыл глаза. Его холод сменился жаром, слабое дыхание все чаще превращалось в беспомощный сиплый хрип, но вопреки ожиданиям Бадо, подросток не умер.
— Хватит валяться, ты нужен нам, проснись и живи! — приказал ему как-то Наро, садясь на пол у кровати, и вдруг с удивлением заметил, что юноша внимательно смотрит на него глазами, полными слез.
Главный Добытчик тут же вскочил на ноги, пытаясь решить, нужно ли звать прочих нянек или остаться с мальчиком:
— Тебя ведь Уно зовут?
Подросток моргнул:
— Я сейчас позову вашего Старшего, подожди немного…
— Не на-до…
— Хорошо, я никуда не уйду. А ты молодец! Совет волновался за тебя, нам очень важно знать, кто это с тобой сделал? Ты можешь ответить? Если на тебя напал кто-то из своих…
Он не договорил, понимая, что мальчик пытается говорить, с трудом разлепляя запекшиеся губы:
— Я… — еле слышно прошептал он.
— Ты? Что ты?
— Это сделал я сам, — теперь уже уверенно повторил Уно.
Он прикрыл глаза, и по его правой щеке тут же покатилась крупная слеза:
— Я всегда мечтал стать воином, защищать свой Дом, а не возиться с неразумными малышами…
— Я понял, я все понял, — быстро заговорил Наро, — только не плачь, слышишь? Все уже закончилось, все будет хорошо, я тебе обещаю. Ты остался жить и это самое главное. А кем ты будешь — зависит только от тебя. Ведь можно работать нянькой и быть воином в душе, никто не может тебе запретить. Просто поверь…
— Я думал, если срежу знак, то все можно изменить и я выберу сам. Я так на это надеялся, но не ожидал, что будет настолько больно и кровь не захочет останавливаться. Я же не знал, что переписать предначертанное еще труднее, чем убить себя насовсем.
— Надо признать, кое-что у тебя получилось. Даже не припомню, чтобы какой-то юный кормис открыто жаловался на свою метку. Может, у Чаро есть об этом в «Поцелуях небес»…
— Меня накажут?